Название: Ясная гора
Автор: team Bundesliga
Бета: team Bundesliga
Размер: миди, ок. 12000 слов
Пейринг, персонажи: Роберт Левандовски/Марко Ройс, Юрген Клопп/Марио Гетце, Лукаш Пищек, Якуб Блащиковски, Хаби Алонсо, Стивен Джеррард, Златан Ибрагимович и бессчетная братия всяких немцев, поляков и турок
Категория: слэш
Жанр: историческое АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: в самом сердце Царства Польского стоит монастырь Ясная гора, в котором смиренные братья помогают страждущим и охраняют свои святыни. Каждый найдет здесь то, что ищет, ибо сказано в Писании: «Ищите и обрящете».
Предупреждения: XV век со всеми вытекающими, оскорбление чувств верующих
Примечания: Автор не претендует на историческую достоверность, и уж тем более автор не хотел никого оскорбить, автор пишет исключительно ради развлечения.
Дождь бушевал снаружи, ветер от приоткрытого окна заставлял пламя факелов и свечей метаться, будто в испуге, что добавляло в проповедь отца-настоятеля какого-то зловещего оттенка. Роберт обеспокоенно смотрел на брата Мирослава, которого занимали дела не горние, а мирские: как бы не прохудилась черепица, а вода не намочила солому, которой братья проложили щели между балками, как бы не пошла гниль. Только-только высушили, прокалили стены жаркими углями, благо почти седьмицу стояло ровное сухое тепло, как снова. Сырой, плесневелый воздух не помогает братьям думать о Господе и молиться о спасении для человечества, братья живые, братья не смиренные, братья не кроткие, им бы всем воевать с Тевтонами или, может, с неверными там, на юге, где песок такой белый, что при взгляде на него режет глаза...
— Amen!
Роберт вздрогнул, как от удара хлыстом. Он отвык от высокой латыни за годы пребывания здесь: отец-настоятель придерживался довольно свободных нравов, и позволял своим подопечным некоторые вольности, вроде возможности сохранить родной язык, отчего Роберт говорил теперь не только по-польски, но знал и множество немецких диалектов, понимал литовский, венгерский, конечно же, и бегло мог изъясниться на англо-саксонском наречии. Латынь же была не в чести: только Священное Писание, не более необходимого, и почему сейчас, стоя перед реликвией, отец Юрген говорил с ними на языке Святого Престола — было непонятным. Словно он ждал чего-то плохого, темного и хотел защитить их, во что бы то ни стало. Роберт склонил голову, машинально оглаживая пальцами бусины старых четок. Он не боялся никогда, а сейчас, вот, странное чувство, как перед ударом, но многим глубже, терзало его не хуже привычных демонов.
— Amen! — с некоторой заминкой отозвались братья, и не успело эхо их голосов стихнуть в глубине хоров, как двустворчатые двери с треском распахнулись.
Роберт обернулся, а пламя наоборот рванулось языками к алтарю, словно тоже хотело просить защиты.
На пороге, под полустертой фреской Страшного Суда застыли две фигуры. У Роберта кольнуло под сердцем.
— Вы ищете кров и ночлег, братья? — спокойный голос отца Юргена вернул Роберта к реальности. Если это гуситы, придется туго, а значит, нужно быть наготове и ударить первым. Если что — Бог простит. Как всегда.
Одна из фигур, не ведая нечестивых мыслей Роберта, пришла в движение. Тяжело чеканя шаг, незнакомец подошел почти вплотную к грубо-стесанной алтарной преграде, осенил себя крестным знамением и откинул капюшон: узкое лицо, темные глаза, отливающие красным итальянским золотом волосы, щетина, которая бывает после многодневного перехода, и странная, нечеловеческая какая-то серьезность.
— Я пришел по поручению церковного трибунала, — очень тихо сказал этот смертельно уставший человек, и ветер разнес его слова всем в церкви. — Меня зовут брат Хабьер. Мир вам, братья.
Роберт заметил, как сжался перед ударом кулак брата Лукаша, и покачал головой, призывая подождать решения настоятеля.
— Добро пожаловать на Ясную гору, брат, — медленно ответил отец Юрген, и что-то в его голосе подсказало Роберту, что настоятель одну из своих битв только что проиграл. Вторая фигура отмерла тоже, чтобы закрыть дверь, отсекая ураган. Роберт пригляделся — парень, совсем мальчишка, послушник еще, наверняка, с севера, из одного из тех немецких княжеств, которые раньше были одной огромной империей. Мальчишка почувствовал на себе чужой взгляд и свел лопатки, явственно видные сейчас из-за мокрой насквозь рясы.
И вот теперь Роберту стало страшно.
— Брат Роберт, позаботься о лошадях наших гостей, пожалуйста, — попросил настоятель мягко, шестым чувством угадывая, что с Робертом что-то не так. Сердобольный Якуб стянул с плеч шерстяное полотнище и протянул Роберту — все равно ведь идешь, передай — и Роберт постарался унять нежданную слабость. Он не знал, откуда она пришла, не знал как быть ему теперь, не знал причины: то ли буря снаружи зеркально отразилось бурей внутри, то ли тревожное чувство, вызванное нежданным визитом инквизитора, заставляло нервничать больше обычного. Роберт не знал. Он отдал пареньку полотнище, которое тот принял со смиренной благодарностью и каким-то невнятным бормотанием, но Роберт постарался не вслушиваться, чтобы еще больше не упасть в пропасть. Накинув капюшон, он ловко приоткрыл дверь на секунду и нырнул в дождь.
Холодная вода чуть остудила огонь внутри, и вернула способность рассуждать здраво. Роберт оглянулся. Возле ворот он увидел пару лошадей — одну оседланную, вторую пешую, сменную, и навьюченного ушастого ослика. Кобылицы всхрапывали, стригли ушами, нервно переступали тонкими ногами.
«Породистые, — машинально отметил Роберт. — Иноходцы неверных».
Он подошел, осторожно беря животных под уздцы, и приговаривая на давно забытом наречии «тише, тише». Получалось легче, естественнее, чем на латыни. Кобылы норовисто попытались вырваться, но Роберт держал крепко, а вел уверенно. Ослик флегматично шевелил ушами и без дополнительных условий шел следом.
На конюшне, конечно, не спали.
— Кого еще там принесло, — ворчливо донеслось из чистого угла, где горел фонарь и ни травинки не было на шесть дюймов вокруг. — Кто опять проповеди прогуливает?
— Ты.
Стивен осторожно поставил витиеватый росчерк и удовлетворенно откинулся назад. Он сидел на трехногом складном табурете — очередное мирское излишество в его жизни, и переписывал книгу. Почему он не делал этого в скриптории, что за книга, за какие такие заслуги Стивену — последователю проклятого в Риме Джона Уитклифа, бродяге и безбожнику — было позволено жить в монастыре, Роберт не знал, но предпочитал, как и остальные братья, не задавать вопросов. Он давно уже уяснил, что многие знания — многие печали.
— Так кто приехал? — Стивен оставил чернила сохнуть на пергаменте, решив, наконец, заняться лошадьми. При его приближении кобылы затихли, и только опасливо косились темными глазами на Роберта.
— Инквизитор.
— Ммм... — конюший погладил оседланную кобылу по морде. — Знал я одного инквизитора...
Кобыла нерешительно переступила на месте.
— Еретиков приехал искать, — продолжил Стивен неожиданно весело. — Кто у нас самый большой еретик?
— Ты, — мстительно отозвался Роберт, но под насмешливым взглядом англосакса сник.
Странных людей при монастыре хватало. Самого Роберта, если разобраться, давно ждали дыба да костер. Послушник еще этот и гроза, и Стивен со своими подозрениями...
— Так, — Стивен взял его за плечи и встряхнул. — Какой самый страшный грех?
— Жадность?
— Уныние! Если ты сдашься уже сейчас, Господь не сможет одарить тебя в будущем.
— Или покарать, — возразил Роберт уже не так уверенно.
— Это само собой, — Стивен подмигнул. — Но, раз уж наказание воспоследует, перед этим стоит как следует нагрешить. Вот, помню я с одним инквизитором...
Роберт против воли засмеялся. Стивен умел забирать чужое горе, в нем была эта особая, счастливая святость, непостижимая в своей божественной сути.
— Иди и греши, — наказал Стивен, когда Роберт, подхватив пожитки гостей, собрался возвращаться к келейному корпусу. — Или кайся. Только жить не забывай.
Роберт подумал, что если бы инквизитор слышал их сейчас, весь монастырь бы сожгли, землю засыпали солью и двести лет никто не смел бы ступить сюда.
Но гроза закончилось, ветер разносил облака, оставляя небо чистым, усыпанным мелкими светящимися точками, такими близкими, что можно было поднять руку и собрать в горсть десятки, если не сотни. Роберт улыбнулся и расправил плечи.
Гореть — так гореть. Кажется, теперь он даже был рад демонам, которых разбудили нежданные гости.
Потому что теперь Роберт снова стал собой. Наконец-то.
Строили монастырь около сотни лет назад, во время первых крестовых походов, по образу монастырей времен Карла Первого, вроде тех, что и сейчас можно видеть на границе Французского и Германских королевств. Строили на совесть, долго, трудно, с молитвами и покаяниями, но, как известно, служение Господу оставить нельзя, и что-то постоянно переделывалось.
Так, например, недавно с Божьей помощью закончили строительство спального корпуса — невысокой двухэтажной галереи в форме подковы со внутренним двориком и резным орнаментом по навершиям колонн. Братья заняли кельи как придется — так, например, в правом крыле больше жили выходцы с германских и польских земель, а те, кто с юга, предпочитал центральную, изогнутую часть «подковы». Левое же крыло оставалось полупустым — там останавливались редкие паломники, там хранили не пригодившуюся утварь и скарб, и там предстояло жить нагрянувшим незваным гостям.
Впрочем, Роберт отвел путникам пустующее крыло не только из-за его отдаленности, но и из практических соображений — там было суше всего, а людям, которые совершили ночной переход, нужно было тепло.
Келью он выбрал на первом этаже, по меркам монастыря, большую, с двумя тюфяками, набитыми просушенной соломой, с двумя толстыми шерстяными одеялами и тонким льняными, желтыми от солнца, полотнищами. Каменный пол укрывали плотно пригнанные друг к другу доски и кое-где — собранные и высушенные еще в прошлом году ковры из гибкого болотного ивняка.
Возле небольшого окна, затянутого мутным слюдяным стеклом, на столе и лавке Роберт оставил пожитки гостей, разогнул спину и улыбнулся. Этот стол он сколотил сам, обтесал его и зашкурил. Эту лавку Якуб покрыл искусной резьбой, а брат Томас и его юный ученик Андре в кузнице смастерили железный светильник. Свечи отливали местного воска, фитиль из волокон конопли вили тоже сами, и Господь должен быть доволен, потому как все в монастыре они делали восхваляя, а не каясь.
Не в их характере было бы каяться.
Роберт запалил лучину. Отблески света заплясали на потолочных балках и гранях сводов, отразилась от резного распятия на западной стенке. В келье сразу стало совсем хорошо — Господь улыбнулся Роберту в ответ.
Стукнула створка двери.
— Сюда, братья — спокойный голос отца Юргена добавил уверенности. — Мы надеемся, вам будет хорошо на Ясной горе.
Инквизитор шагнул первым и сразу прошел к столу, пересчитывая седельные сумки. Его спутник остался стоять у входа, осенив себя крестным знамением. Он не был маленьким — ростом почти с Роберта, да и сейчас, вблизи, можно было понять, что он крепкий и здоровый, просто совсем юный. Его светлые волосы свечной свет делал желто-медовыми, а светлые глаза наоборот, затемнял, превращая в темные, как смола. Роберту поначалу показалось, что паренек кривит губы, но потом он понял, что тот просто улыбается чему-то внутри себя.
— Братья хотят отдохнуть с дороги? — отец Юрген сделал Роберту знак. — Мы оставим вас до Утрени. Если нужны сухие рясы или горячая вода — только скажите, я пришлю кого-нибудь сейчас. Если нет, в назначенный час кто-то из братьев проводит вас до храма.
— Я благодарю отца-настоятеля, — серьезно ответил инквизитор, и Роберт увидел, что этот человек говорит искренне. — Нам ничего не нужно более того, что вы так щедро нам предложили. Я и Марко будем ждать любого из братьев, и с благодарностью последуем за ним в назначенный час.
Роберт коротко кивнул, по старой, еще военной, привычке и вышел, а вслед за ним вышел и отец Юрген. Мягко стукнул дверь. Роберт глянул Юргену в глаза, но не вымолвил ни слова — время слов еще не пришло. Юрген ободряюще тронул его за предплечье и медленно пошел к своей келье в центре подковы.
А Роберт отправился искать Якуба.
Якуб обнаружился в собственной келье Роберта — от волнения мерил шагами небольшую комнатку, и пламя в светильнике следовало за ним. Лукаш стоял возле окна, смотрел в сторону леса, словно ожидая еще непрошенных гостей. На соломенной лежанке в углу комнаты уютно устроился Нури — как обычно, возле прялки, и шерсть под его пальцами споро превращалась в тонкую-тонкую нить. Возле ног Нури, тоже без сюрпризов, сидел на низком византийском табурете Илкай, и сматывал нити в идеальные клубки, размером с хорошие яблоки.
— Ну? — Якуб остановился, спрятав сжавшиеся кулаки в широких рукавах рясы.
— Два венецианских кинжала, венгерские ножи, сабля и кончар, как у тебя, — отозвался Роберт отрывисто. — К седлу приделан сверток, похож на палаш. Среди вещей какие-то благовония, мешочек соли, переписанная Библия, видно, со Святой земли. Одежда аккуратная, но не новая. Лошади ухоженные, но не для долгих переходов. Писем много, но печати церковного трибунала с собой нет.
— Наш инквизитор давно в дороге, — кивнул Лукаш, разглядывая, как Стивен, расседлавший лошадей, ведет их к поилке. — И начал он свой путь, похоже, сильно западнее святого Рима. Что же ему здесь нужно?
— Так много вопросов, — Нури улыбнулся, и его улыбка полумесяцем сверкнула в полумраке кельи. — Ваш Бог ведь учит «будь, что будет»?
— Наш Бог учит «вольному — воля, спасенному — Рай», — Якуб спрятал руки за спиной. — И много чему еще, сколько раз ведь говорили — почитай святую книгу!
Илкай спрятал смешок за кашлем.
— В общем, все подземные ходы он и с третьего раза не найдет, — Роберт почесал переносицу. — Так что перемещаемся только в самые темные часы, и так, чтобы даже мышей в кладовой не потревожить. Остальных предупредить и про ножи, и про саблю, и про палаш. Скрыть все не получится, и если он со Святой земли, то может про нас знать. Тайники с оружием на вас, братья.
Лукаш и Якуб одинаково посмотрели на него исподлобья, и едва-заметно кивнули, и соглашаясь, и одновременно оценивая верность решения.
— Кем они были в миру? — спросил Илкай у Нури, осторожно складывая клубки в плетеную корзину и медленно поднимаясь с табурета. Тонкие его одежды из выбеленного льна на темной коже казались еще белее и еще прозрачнее.
— Разведчиками, — вместо турка ответил Роберт. — И не надо про мир, того мира давно уже нет.
— Ах ты исчадье ада! — совершенно отчетливо ругались на кухне. — Ах ты иисусья тряпка!
Отец Юрген глубоко вздохнул. Он обошел уже большую часть монастырских построек, видел почти всех обитателей Ясной горы, и теперь ему предстояло самое сложное: попросить Марио проявить благоразумие.
— Вот тебе, вот тебе, вот тебе! — приговаривали за дверью в такт размеренным ударам.
Юрген перекрестился и вошел.
Марио ударял деревянной колотушкой по мясу. Он был только в простых холщовых штанах, ряса висела на крючке у двери. В кухне стояла невыносимая жара — печь дышала поистине потусторонним жаром.
Марио отбивал на каменной плите мясо, присыпанное хмелем и еще какой-то душистой травой, которую он в больших количествах насушил прошлой осенью. Другой камень раскалился в печи докрасна, и Юрген представил, как сейчас тонкое-тонкое душистое мясо Марио осторожно положит на разогретый камень на доли секунды, как потом щипцами аккуратно перевернет полоски и оставит запекаться на один оборот песочных часов. Потом тонкие ломтики уложит на расстеленную холстину и унесет в погреб остывать, чтобы приняться за выпечку хлеба. А на обед, когда голодные братья придут с послушаний: кто с пастбища, кто с пасеки, кто с кузнецы, изнуренные дневной жарой и тяжким трудом, — их будет ждать теплый хлеб, душистое холодное мясо, легкое пиво и много-иного свежего сыра, который зреет сейчас в погребе.
Марио поднял на Юргена взгляд, и глаза его засветились.
— Ты здесь, — сказал он легко и радостно. — Завтрак уже готов, и отвар из шиповника как раз остынет, чтобы поспеть к концу Утрени.
Юрген против воли ему улыбнулся.
Марио не было на Бдении, он всегда просыпал эту часть молитвы, но вставал сразу после, словно толкал кто, чтобы приготовить завтрак как раз ко второй службе, и быть в первых рядах — приветствуя Господа и начало нового дня.
— Пойдем сегодня на речку? Ты видел, какой туман по полям стелется? Все после дождя. Хочешь первую лепешку сегодня? Эй?
Марио положил колотушку на стол, вытер руки о штаны и подошел к Юргену почти вплотную, заглядывая в глаза снизу вверх. — Эй? Что с тобой? Ты не хочешь лепешку? Ты заболел?
Юрген покачал головой.
— Нет, Марио. Я не заболел. К нам приехал инквизитор.
— Точно не заболел? — Марио подозрительно прищурился. На всех инквизиторов ему было решительно плевать.
— Точно.
— Съешь лепешку! — потребовал Марио мрачно.
Юрген покорно сунул небольшой румяный кругляш в рот. Лепешка была вкусной, воздушной и легкой. Марио с красными руками и бронзового цвета кожей все еще был обеспокоенным.
Юрген понял, что ничего не может контролировать, но предпринял еще одну попытку.
— Инквизитор, Марио. Я очень тебя прошу, при нем просто ничего не говори.
— Ага, — Марио смотрел как Юрген жует, и совершенно явно не слушал. — Вот молоко с медом. И на речку сегодня пойдем. Вечером карпов запеку. В сметане. А ты до Утрени здесь посидишь, да?
— Да, — Юрген устало опустился на лавку возле двери, и с тоской принялся смотреть, как Марио расправляется с мясом.
Между Бдением и Утреней братья обычно занимались приготовлениями к будущему дню — разбирали постели, открывали настежь окна, чтобы выгнать застоявшийся ночной воздух, мели со двора пыль, мусор и опавшие ветки и разгоняли застоявшуюся в жилах кровь, кто как привык.
Роберт привык к упражнениям. Это утро не стало исключением, да и в его занятиях не было особенной крамолы, а если приспичит инквизитору придраться, то можно было отговориться специальным послушанием, которое наложил отец Юрген на своего нерадивого монаха, дабы смерить гордыню и плоть.
Роберт уговаривал себя, но, в самом деле, ему просто требовалось занять себя чем-то на час с четвертью, чтобы не сидеть сложа руки.
Он спустился ниже, миновал коровник и стойло со смирными темношкурыми овцами, и вышел к саду. Было тихо, как всегда в час между двумя ранними молитвами. Так тихо, что Роберт слышал, как упало на землю созревшее яблоко.
Он повел плечами, стряхивая зябкую сырость, и решительно стянул рясу через голову, оставаясь в штанах. Холод тут же прилип к коже, у Роберта на затылке дыбом встали волосы, и он машинально провел ладонью, приглаживая вихры. Оглянулся, но никого не увидел — братья не ходили в сад так рано, да и неясно, кого сегодня назначит отец Юрген в послушание сюда, так что никого не стоило опасаться.
Роберт тяжело вздохнул, выдохнул из груди все пустое и прикрыл глаза.
Почти сразу же он начал двигаться.
Стремительный и легкий, он тенью метался от яблони к яблони так, чтобы не потревожить низко висящие на ветках плоды. Он приседал и подныривал, стелился утренним туманом, почти не оставлял следов на влажных дорожках. Он чувствовал себя деревом, ветром, травой, он становится ими — незамеченный, незаметный.
Разогрев мышцы и проветрив голову, Роберт принялся за вторую часть своих упражнений.
Но для этого нужен был шест, и шест нашелся почти сразу же — видимо, Аркадиуш, вчера ответственный за стадо, оставил его здесь для следующего брата. Роберт улыбнулся, благодарный Аркадиушу, и тотчас же выкинул лишние мысли из головы.
Существовали сейчас он и его воображаемые враги (все они, почему-то, лицами походили на приехавшего инквизитора).
Учителя Роберта вбили в него, что главное — это контроль, и он усвоил урок. Контроль над телом, контроль над силой, контроль над каждой мышцей тела, благоразумие и твердость, и тогда можно стать оружием, что многим сильнее закаленной в огне стали. Но мышечные связки нужно нарабатывать, а инстинкты оттачивать, ни на секунду не забывая о контроле: кто ты, что ты, зачем ты все это делаешь.
Роберт наносил удары по воображаемым противникам, размышляя об этом, и когда сзади хрустнула ветка, он, не раздумывая, продолжил свою битву.
Приехавший юнец — Марко, вспомнил Роберт — успел подставить подобранную короткую палку, и дерево мягко ударилось о дерево. Роберт так изумился, что машинально нанес еще два удара, которые паренек тоже парировал, но на четвертом его ветка не выдержала силы и сломалась.
— Иисусья тряпка! — знакомо выругался Марко, отбрасывая на землю обломки и отступая на два шага в сторону.
Роберт, мокрый от пота, остановился вкопанной яблонькой и увидел в восхищенных глазах гостя-послушника занимающийся над лесом рассвет.
— Где ты научился так драться? — спросил Марко, и в его голосе пополам было уважения и радости, а Роберт увидел, что снова ошибся — никакой паренек не юный, ровесник самому Роберту, может быть младше на год, и все.
Под рясой из темной шерсти — худой и жилистый, привыкший к многодневным физическим нагрузкам, только вот белокожий, потому и возраста не видно, словно высечен из мрамора из старых каменоломен святой земли, а-ле-бас-тро-вый. Зато удар поставлен — Роберт еле отбил, надо быть честным перед собой и Господом.
Парень стоял напротив — глаза светлые, волосы почти прозрачные, губы тонкие. Роберт понял, что он мокрый от пота, полуголый, с дурацким шестом в руках, и почувствовал себя ужасно глупо.
— А где ты научился так ругаться? — спросил он в ответ, только чтобы что-то спросить.
— Да, был у меня друг, — беспечно ответил Марко. — Плавали вместе год почти, вот я у него и подхватил.
— Друг... — Роберту разом поплохело.
— Ну, — припечатали Марко. — Блаженный.
Только один человек за всю жизнь Роберта так ругался, и только одного человека можно было окрестить «блаженным», хотя на деле Марио был, пожалуй, совсем дурак.
И если новоприбывший паренек знает Марио, то плакала вся их конспирация, потому что шила в мешке не утаишь. Юрген, конечно, попытается вразумить этого олуха, но с невозможной задачей никому не справиться, а значит хоть одна тайна да выйдет за пределы братии. А где одна, там и остальные. Нужно было срочно посоветоваться с Якубом. Может, даже, самому пробраться на кухню и стукнуть Марио обухом по голове, но неизвестно еще, что хуже: Марио в сознании или Марио без...
Марко смотрел на Роберта, не мигая. Он явно не понимал, почему невинное замечание о человеке из прошлого так повлияло на его собеседника, и, кажется, хотел что-то сказать, но не успел — с колокольни зазвонили. У брата Мирослава всегда было особенное ощущение времени.
— Час Утрени, — сказал Роберт, и голос его прозвучал глухо. — Пойдем.
Марко кивнул и первым двинулся в сторону церкви. Роберт шел следом и услышал, как за его спиной на мягкую траву упало яблоко. Только Дьявол знает, было ли это каким-то знаком.
Перед Утреней ни с кем поговорить у Роберта не получилось, потому что поспели они с Марко, когда все уже собрались, и стоять пришлось в задних рядах. Роберт увидел инквизитора, стоящего в первых рядах, а рядом с ним смиренного Якуба. Марио видно не было, но Марио из-за его роста всегда терялся среди остальных, довольно рослых, монахов. Впрочем, ожидать, что он пропустит свою любимую службу, не приходилось.
Андре запел первый псалом. Чистый, сильный голос вознесся к сводам церкви, и остальные подхватили напев. Как всегда, во славии Роберту слышался грозный раскат грома, топот тысячей ног, грохот пушек — слышите, войско божие идет — и душа его преисполнилась спокойствием. Это был тот вид религиозного экстаза, когда вера и единение наполняли особенной силой. Роберт был не один в своей битве. Рядом с ним были те, кто готов поддержать, подхватить и закончить начатое.
Марко пел рядом — у него оказался хороший голос, чуть ли не лучше, чем у Андре — и вплетался в узор песнопения совершенно естественно, словно он пел с ними всегда. Это настораживало и ворожило, и Роберт с трудом вернул себя на грешную землю. Инквизитор в обители, послушник, который знает Марио, — слишком много угроз, чтобы расслабляться, а Господь простит. Господь всегда прощает, и все дела во славу Его.
Служба кончилась, отец Юрген спокойно пожелал братии хорошего дня, и все потихоньку выстроились за благословением и поручениями на сегодня.
Марко пока глазел по сторонам — главный храм был хоть и простым, но знаменитая Мадонна, по преданию написанная в Святом Городе евангелистом Лукой, притягивала взгляд — кротостью, потусторонним светом и благодатью, что окутывала человека, впервые видевшего святыню. Марко безотчетно начал проговаривать слова молитвы — Роберт видел, как шевелятся его губы, и снова, в который раз за утро, поблагодарил Бога за то, что Марио получил свое наставление одним из первых, и торопливо юркнул в боковую дверь. Роберт не сомневался, что Юрген с Марио, конечно, поговорил, но Марио редко слушал то, что ему говорили, и торопливость его скорее всего была связана с оставшемся в печи хлебом. В некоторых вопросах Марио был ближе к земле, чем остальные братья, и большая часть этих вопросов касалась еды.
Очередь, меж тем, дошла и до них.
— Брат Роберт, — Юрген говорил спокойно и размеренно. — Наш гость издалека хотел бы взглянуть на списки Евангелий, что есть в монастыре, а его спутника я поручаю твоим заботам. Прими сегодня стадо у брата Аркадиуша. Наш брат на кухне соберет вам еду на день. К девятому часу прошу тебя вернуться.
— Конечно, отец, — поклонился Роберт, хотя внутри себя выл на одной ноте. С одной стороны, план настоятеля был прост и понятен: разлучить гостей друг с другом и постараться разузнать причину их приезда, но Юрген не знал подробностей о том, что Марко был знаком с Марио, а, значит, и не подозревал, что его благие намерения начинают выстилать дорогу к аду.
Послушник смиренно наклонил голову и снова кривовато улыбнулся. Роберт, постепенно погружаясь в свое обычное смутное расположение духа, поминал про себя всех павших ангелов и думал — а можно ли скоренько завалить этого белобрысого и тихо прикопать под яблонькой, авось только тогда и пронесет.
Господь, впрочем, расположил иначе.
— Постой здесь, — попросил Роберт своего нечаянного спутника, когда они вышли из храма. — Я схожу до кухонь, а потом вернусь за тобой, и отправимся к стойлам вместе.
— Да что, ты один таскать снедь собрался? — паренек решительно не собирался оставаться в стороне. — Пойдем, я с тобой.
Основная проблема Роберта заключалась в том, что он плохо ладил с людьми. Будь на его месте улыбчивый Лукаш или обстоятельный Якуб, да даже простодушный Аркадиуш, они могли хоть что-то придумать, чтобы задержать гостя или ненавязчиво заставить его передумать, а Роберт только сжал кулаки, стремительно направляясь к одноэтажной каменной постройке, где располагались кухни, погреба, кладовые и трапезная.
Конечно, сделай он над собой усилие, все могло бы повернуться по-другому, но послушник этот почему-то абсолютно подавлял в Роберте рациональное. Привыкший не отступать, бороться за себя и Господа, Роберт который раз за день столкнувшись с непонятным, оробел окончательно и покорился — будь что будет.
Возле тяжелой дубовой двери, окованной широкими пластинами, Роберт предпринял еще одну попытку.
— Там жарко очень. Может?..
— Да перестань ты, брат Роберт, — Марко сказал каноническое «брат» так легко, словно Роберт и впрямь был для него братом много лет. — Я, конечно, гость, но не больной, и работы никакой не боюсь! Что я, крынки с молоком не таскал…
Тяжелая дверь распахнулась прямо у них перед носом, и довольный Марио уперся плетеной корзинкой, доверху наполненной душистыми яблоками, прямо в серую рясу Марко.
— Етитская богомышь! — выругался Марио.
— Иисусья тряпка! — вырвалось у Марко непроизвольно.
Роберт скосил глаза на колокольню, осененную крестом. Божья помощь сейчас ему, действительно, была необходима. Более того, он совершенно не представлял, что делать. Действительно, не убивать же.
— Марко?
— Марио?
— Роберт, это же Марко!
— Роберт, это Марио!
— В кухни, живо! — Роберт заметил, что вокруг них загустел воздух, и втолкнул обоих в пахнущую теплым хлебом темноту. — Юрген тебе говорил, что у нас инквизитор?
— Ты инквизитор? — с живейшим интересом уточнил Марио.
— Нет, — Марко ошалело потряс головой. — А что ты тут делаешь? Я думал, ты где-то в Германии. Твоя болезнь, ведь…
— Ага, — Марио пошел дальше, туда, где уютно горела печь. Он уже забыл, что нес куда-то яблоки, что вообще собирался куда-то. — Знаешь, сколько всего было. И болезнь, и братья, и Юрген, а потом…
— Марио, мы сегодня стадо ведем, Юрген распорядился. Собери нам еды, пожалуйста, — попытался переключить поваренка Роберт. Чудо, о котором он молил, все-таки произошло: Марко воспринял Марио почти естественно, да и Марио пока не демонстрировал всех граней своего дара, и все выглядело просто как встреча двух старых друзей. — А когда вернемся, перед вечерней Марко с тобой посидит.
— Хорошо, — серьезно кивнул Марио. — Я тогда вам самого вкусного соберу, хлеб готов уже. Держи!
Он сунул корзинку в руки Марко, засучил рукава рясы, и, прежде чем Роберт успел хоть что-то сделать, запустил руки прямо в огонь.
Яблоки застучали по полу, Роберт едва успел перехватить Марко.
— Стой, — прошипел он на ухо отчаянно бьющемуся в его руках послушнику. — Ничего с ним не будет. Стой и смотри.
Действительно, Марио спокойно достал из печи камень, на котором лежала готовая разрумяненная лепешка, будто не чувствуя жара, снял хлеб и переложил на чистую холстину, затем смазал камень тут же зашипевшим горячим маслом, разложил очередную порцию теста, и убрал камень обратно в печь.
— Ох…
— Яблоки рассыпались, — совершенно искренне расстроился Марио. — Стойте, соберу сейчас.
Марко смотрел во все глаза, как Марио работает совершенно здоровыми руками, и тяжело, прерывисто дышал.
— Это… это…
— Это чудо, — так же свистящим шепотом сказал ему Роберт, на всякий случай не разжимая рук. — Самое настоящее божье чудо. Он не колдун, не ворожей, не исчадье ада. Если бы я не знал его, мог бы сказать, что он почти святой, но я его знаю…
Марио тем временем собрал яблоки обратно в корзинку, водрузил ее на край длинного стола, повернулся к печи, налетел лбом на висевший рядом чугунный ковш и обиженно вскрикнул.
— …но я его знаю, так что ты прав был сегодня — он блаженный.
Марко стал дышать полегче, Роберт осторожно его отпустил. Марио, не обращая внимания на своих гостей, деловито собирал в очередную корзинку немного мяса, свежего хлеба, небольшой мешок соли, несколько перьев лука, тяжелую пузатую кринку молока и пяток яблок. Потом задумался, хлопнул себя по животу, и достал из кипящей воды пару яиц.
Марко опять дернулся, но на этот раз молча.
— Ты вечером придешь, да? — спросил Марио, поднимая голову.
В его словах было еще что-то: невысказанное, больное, давнее, и Роберт почувствовал неожиданный укол под сердцем. Он так привык, что тайны в этом монастыре есть у всех, и напрочь отказывался верить в наличие тайны и у этого белокожего светлоглазого паренька, который казался Роберту слишком хорошим для тайны. Но тайна там была, да не простая, а общая тайна с Марио. Все, связанное с Марио, не могло быть простым — Марио создавал сложности, Марио был сложностью.
— Я приду вечером, — твердо пообещал Марко. — И ты мне все расскажешь.
Он легко подхватил корзинку, и первым направился к выходу. Роберт последовал за ним, а Марио остался.
Некоторое время шли молча, а потом Марко остановился.
— Мы хоть правильно идем? — спросил он, полуобернувшись.
— Правильно, — Роберт коротко кивнул. — Сейчас вон за тем сараем направо, через яблоневый сад, и мы у коровника. Давай спустимся с холма и поговорим, хорошо?
— Да уж, — согласился Марко. — Поговорим.
В саду работали братья Бартош и Юлиан. Где-то радовался тихий голос брата Мирослава. Роберт обогнал Марко почти около хлева, кивнул смиренно сидящему рядом Аркадиушу, и принял из его рук посох со связкой колокольчиков на конце. Серогривые овцы, услышав звон, сонно встрепенулись.
— Ночь хорошо прошла, — сказал Аркадиуш кротко. — Хорошего дня тебе, брат.
Роберт свистнул вислоухого сенбернара Гроша, и тот лениво потрусил в сторону южных ворот — там холм, на котором располагался монастырь, имел самый пологий уклон. Овцы послушно потянулись за собакой, Роберт подгонял их пастушьим посохом, солнце начинало припекать, а Марко стоял рядом, держа двумя руками тяжелую корзинку со снедью. Все вокруг подсказывало Роберту, что сегодня еще может быть неплохой день.
У южных ворот сегодня дежурил брат Мануэль. Он приветливо махнул им рукой, отворяя ворота, и Грош потрусил вперед, подметая пыль с утоптанной дорожки. Роберт свистнул, собака навострила уши и басовито залаяла в ответ. Они шли вперед. Солнце выпарило ночную росу, овцы дисциплинированно трусили к низине, и через добрых три сотни шагов, через еще один холмик и переправу через студеный ручей, они вышли к широкому заливному лугу, ограниченному с одной стороной невысокой рощицей, а с другой — очередным холмом. Роберт свистнул еще раз, собака остановилась, зевнула и потрусила к редколесью — метить территорию. Овцы сначала бестолково блеяли, а потом разбрелись по лугу.
— Пойдем, — Роберт воткнул посох в рыхлую землю. — Они отсюда никуда не денутся.
Возле деревьев стояла небольшая сторожка — скорее сарай, добротно сколоченный из толстых досок.
— Грозу переждать, — пояснил Роберт на невысказанный вопрос Марко, открывая дверь в сторожку. — И днем от солнца прятаться. На, кстати, возьми.
На столе лежала шляпа, сплетенная из желтой высушенной соломы, и Роберт кивком указывал именно на нее.
— Зачем?
— Голову чтобы не напекло, — отозвался Роберт ворчливо. — Марио тебя, конечно, вылечит, но хочешь ли ты, чтобы тебя лечил Марио?
Марко сложил корзинку с едой на стол, оглядываясь. Деревянная лежанка, шерстяная ткань, сложенная вчетверо на ней, стесанный стол, распятие на стене, в одном углу глиняный таз и кувшин, в другом — кованый сундук — вот и весь скарб.
— Мы нашли Марио по дороге из Иерусалима, — Роберт говорил глухо. — Юрген нашел. Вытащил из песка, вытянул наружу, взял с собой. Это был долгий путь домой после долгого пути туда, с ранеными, с людьми в лихорадке, с умирающими лошадьми и с этим чумазым найденышем, который только на всех сверкал глазами и ничего не говорил, ни слова, никому из нас. И вот уже в самом конце, до порта оставался всего один дневной переход, мы уже мысленно дома были, но началась песчаная буря. Нас заносило так, что Юрген сказал — спасет только чудо. И ты не поверишь, Марио вдруг вытянулся, поднял голову, зашептал молитву — мы не молились уже, не могли, а он верил, верил так искренне, что чудо случилось. Сначала прекратилась буря, потом нас подобрал караван, идущий к морю, потом нашелся корабль, который взял нас на борт… Большие и маленькие чудеса, вроде двойной радуги в ясный день, или нечувствительности к огню, или разговоров с животными — это все Марио. Из-за его веры, абсолютной непоколебимой веры в Господа и в Юргена. Это чудо, но чудо опасное — узнай кто посторонней, ему не будет житья: или запрут где-то, или объявят колдуном и сожгут, или еще что… И он не дурак, правда. Он умнее нас всех. Он искренней. Простой. Он — творение Господне. Все это стоит того, чтобы его защищать.
— Да уж, только инквизитора вам и не хватало, — Марко вздохнул.
— Зачем он приехал? — Роберт взял себя в руки.
— Я не знаю, — Марко прикрыл глаза. — Мы с ним у Кракова встретились, дня три назад. Ему нужен был провожатый, а я от монастыря святого Павла Отшельника шел сюда.
— Ты послушник при краковском монастыре?
— Я вообще не послушник, — Марко вздернул голову. — И не монах. Мне нужно было тебя найти, Роберт Левандовски, которого в гвардии прозвали Роберт-Четыре-Удара, и я тебя нашел.
— Что? — Роберт повернулся и опасно прищурил глаза.
— Гжегож Крыховяк и Камиль Глик шлют тебе здравницу и во имя старых долгов предупреждают — шведское войско собирается, передовой отряд видели на границе, через день, может два, они будут в Ченстохове. В твоем монастыре хранится самая значимая икона польского царства, и вряд ли они захотят просто посмотреть.
— Иисусья тряпка! — Роберт разжал кулак.
— Вот-вот, — согласился Марко. — И еще инквизитор.
Хабьера Алонсо Олано много лет назад в дорогу погнало желание найти Господа. Из родного цистерцианского монастыря под Наварро он уехал в Сантьяго де Кампастелло — поклониться мощам святого Иакова, потом через Испанское королевство и Французское королевство в Рим, оттуда — снова в Испанию, не считая короткого приключения в Константинополе, о котором брат Хавьер не рассказывал никому, даже своим исповедникам. Везде его ждали церковные книги, скриптории, списки. О, брат Хабьер видел много книг, и, возможно именно поэтому, во время очередного возвращения он был удостоен встречей с главой церковного трибунала. Все было просто — епископату нужен был человек, хорошо знающий Священное Писание. Человек, который мог бы ездить по отдаленным монастырям и проверять, правильно ли переписываются книги, нет ли ошибок, что тянут за собой невинные души в ад. Любознательный брат Хабьер, полжизни проведший в дороге, подходил для этой цели лучше всего, и, конечно же, брат Хабьер согласился. Поручение не шло вразрез с его собственными поисками, дорога споро ложилась под копыта лошади и смирному вьючному ослику, да и монастырский устав ему уже был в тягость.
Брат Хабьер искал Бога в битве, но нашел только боль и страдание. Брат Хабьер искал в книгах, но там были туманные рассказы о чудесах, обещания райского блаженства, но более всего — адских мук, ибо все мы грешны, и Господь в великой мудрости своей дал нам жизнь, чтобы молиться за грехи наши. Брат Хабьер был в море, в горах, он объездил сытые речные долины и суровые северные деревни, и нигде не было Бога, вокруг всегда были только люди.
Злые и добрые, мудрые и глупые, искренние, скрытные, честные, скупые, завистливые, отзывчивые… Люди проходили мимо или оставляли следы в душе, но Бога в них не было, и брат Хабьер продолжал искать.
На Ясной горе ему нравилось. Здесь было по-особенному спокойно. Светлая икона со шрамами от гуситских сабель на щеке смотрела не сурово, но понимающе. Монахи работали молчаливо и споро, не каждый за себя, но все вместе. Настоятель вел себя тихо и скромно, но не заискивал, не лебезил. Он показал брату Хабьеру нехитрые монастырские постройки: старый храм, хлев, кузницу, махнул рукой туда, где располагались кухни и кладовые. Рассказал, что братья ухаживают за старым яблоневым садом, делают из воска свечи, вьют пеньковые веревки, делают глиняную посуду — в общем, ни в чем не нуждаются во славу Божию, и брат Хабьер как-то сразу ему поверил. Сейчас, сидя в тихом светлом скриптории и переворачивая листы расписного Евангелия, он вчитывался в знакомый текст и чувствовал себя почти счастливым. Небо середины лета было высоким и ярким, ласковый ветер ничем не напоминал о давешней грозе, а мирные звуки обычной жизни, доносившиеся из-за открытого окна, только добавляли покоя в исстрадавшуюся поисками душу брата Хабьера.
— Привет, — неожиданно прозвучало над ухом.
Брат Хабьер вздрогнул и резко повернулся.
Перед ним стоял невысокий монашек в свободной рясе. Капюшон был откинут, русые волосы, светлые глаза и румяные щеки указывали на его принадлежность к немецким княжествам.
— Ты не пришел на завтрак, и я решил, что ты голодный, — пояснил монашек, протягивая вперед блюдо, накрытое вышитой салфеткой. — Братья часто засиживаются за книгами, особенно если уходят сюда сразу после Утрени, поэтому я приношу им завтрак. Вот и тебе принес.
— Спасибо, — ошарашенный Хабьер принял блюдо из рук паренька. — Ты очень быстро ходишь, брат...
— Брат Марио, — монашек улыбнулся. — Извини, что напугал, я тихо хожу. Братья привыкли уже, а гости меня не видят почти, я все в кухнях больше.
Хабьер кивнул, не зная, что еще сказать. Его вечная дорога отточила чувство опасности, на которое он полагался безошибочно, и вот сейчас он не чувствовал абсолютно ничего, кроме благодарности.
— Ладно, — брат Марио кивнул своим мыслям. — Это ничего. Если захочешь, приходи ко мне как-нибудь. Придешь?
— Наверное, — кивнул Хабьер.
— И поесть не забудь, — Марио погрозил ему пальцем, легко повернулся на носках и действительно очень тихо пошел к двери.
Хабьер нахмурился было, но потом с удивлением понял, что действительно зверски голоден, и повернулся к блюду, на котором был собран простой, но в то же время сытный завтрак — несколько вареных яиц, свежая лепешка, половинка луковицы, тонкие полоски вяленого мяса и небольшая глиняная кружка теплого отвара, от которого остро пахло шиповником.
Автор: team Bundesliga
Бета: team Bundesliga
Размер: миди, ок. 12000 слов
Пейринг, персонажи: Роберт Левандовски/Марко Ройс, Юрген Клопп/Марио Гетце, Лукаш Пищек, Якуб Блащиковски, Хаби Алонсо, Стивен Джеррард, Златан Ибрагимович и бессчетная братия всяких немцев, поляков и турок
Категория: слэш
Жанр: историческое АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: в самом сердце Царства Польского стоит монастырь Ясная гора, в котором смиренные братья помогают страждущим и охраняют свои святыни. Каждый найдет здесь то, что ищет, ибо сказано в Писании: «Ищите и обрящете».
Предупреждения: XV век со всеми вытекающими, оскорбление чувств верующих
Примечания: Автор не претендует на историческую достоверность, и уж тем более автор не хотел никого оскорбить, автор пишет исключительно ради развлечения.
Дождь бушевал снаружи, ветер от приоткрытого окна заставлял пламя факелов и свечей метаться, будто в испуге, что добавляло в проповедь отца-настоятеля какого-то зловещего оттенка. Роберт обеспокоенно смотрел на брата Мирослава, которого занимали дела не горние, а мирские: как бы не прохудилась черепица, а вода не намочила солому, которой братья проложили щели между балками, как бы не пошла гниль. Только-только высушили, прокалили стены жаркими углями, благо почти седьмицу стояло ровное сухое тепло, как снова. Сырой, плесневелый воздух не помогает братьям думать о Господе и молиться о спасении для человечества, братья живые, братья не смиренные, братья не кроткие, им бы всем воевать с Тевтонами или, может, с неверными там, на юге, где песок такой белый, что при взгляде на него режет глаза...
— Amen!
Роберт вздрогнул, как от удара хлыстом. Он отвык от высокой латыни за годы пребывания здесь: отец-настоятель придерживался довольно свободных нравов, и позволял своим подопечным некоторые вольности, вроде возможности сохранить родной язык, отчего Роберт говорил теперь не только по-польски, но знал и множество немецких диалектов, понимал литовский, венгерский, конечно же, и бегло мог изъясниться на англо-саксонском наречии. Латынь же была не в чести: только Священное Писание, не более необходимого, и почему сейчас, стоя перед реликвией, отец Юрген говорил с ними на языке Святого Престола — было непонятным. Словно он ждал чего-то плохого, темного и хотел защитить их, во что бы то ни стало. Роберт склонил голову, машинально оглаживая пальцами бусины старых четок. Он не боялся никогда, а сейчас, вот, странное чувство, как перед ударом, но многим глубже, терзало его не хуже привычных демонов.
— Amen! — с некоторой заминкой отозвались братья, и не успело эхо их голосов стихнуть в глубине хоров, как двустворчатые двери с треском распахнулись.
Роберт обернулся, а пламя наоборот рванулось языками к алтарю, словно тоже хотело просить защиты.
На пороге, под полустертой фреской Страшного Суда застыли две фигуры. У Роберта кольнуло под сердцем.
— Вы ищете кров и ночлег, братья? — спокойный голос отца Юргена вернул Роберта к реальности. Если это гуситы, придется туго, а значит, нужно быть наготове и ударить первым. Если что — Бог простит. Как всегда.
Одна из фигур, не ведая нечестивых мыслей Роберта, пришла в движение. Тяжело чеканя шаг, незнакомец подошел почти вплотную к грубо-стесанной алтарной преграде, осенил себя крестным знамением и откинул капюшон: узкое лицо, темные глаза, отливающие красным итальянским золотом волосы, щетина, которая бывает после многодневного перехода, и странная, нечеловеческая какая-то серьезность.
— Я пришел по поручению церковного трибунала, — очень тихо сказал этот смертельно уставший человек, и ветер разнес его слова всем в церкви. — Меня зовут брат Хабьер. Мир вам, братья.
Роберт заметил, как сжался перед ударом кулак брата Лукаша, и покачал головой, призывая подождать решения настоятеля.
— Добро пожаловать на Ясную гору, брат, — медленно ответил отец Юрген, и что-то в его голосе подсказало Роберту, что настоятель одну из своих битв только что проиграл. Вторая фигура отмерла тоже, чтобы закрыть дверь, отсекая ураган. Роберт пригляделся — парень, совсем мальчишка, послушник еще, наверняка, с севера, из одного из тех немецких княжеств, которые раньше были одной огромной империей. Мальчишка почувствовал на себе чужой взгляд и свел лопатки, явственно видные сейчас из-за мокрой насквозь рясы.
И вот теперь Роберту стало страшно.
— Брат Роберт, позаботься о лошадях наших гостей, пожалуйста, — попросил настоятель мягко, шестым чувством угадывая, что с Робертом что-то не так. Сердобольный Якуб стянул с плеч шерстяное полотнище и протянул Роберту — все равно ведь идешь, передай — и Роберт постарался унять нежданную слабость. Он не знал, откуда она пришла, не знал как быть ему теперь, не знал причины: то ли буря снаружи зеркально отразилось бурей внутри, то ли тревожное чувство, вызванное нежданным визитом инквизитора, заставляло нервничать больше обычного. Роберт не знал. Он отдал пареньку полотнище, которое тот принял со смиренной благодарностью и каким-то невнятным бормотанием, но Роберт постарался не вслушиваться, чтобы еще больше не упасть в пропасть. Накинув капюшон, он ловко приоткрыл дверь на секунду и нырнул в дождь.
Холодная вода чуть остудила огонь внутри, и вернула способность рассуждать здраво. Роберт оглянулся. Возле ворот он увидел пару лошадей — одну оседланную, вторую пешую, сменную, и навьюченного ушастого ослика. Кобылицы всхрапывали, стригли ушами, нервно переступали тонкими ногами.
«Породистые, — машинально отметил Роберт. — Иноходцы неверных».
Он подошел, осторожно беря животных под уздцы, и приговаривая на давно забытом наречии «тише, тише». Получалось легче, естественнее, чем на латыни. Кобылы норовисто попытались вырваться, но Роберт держал крепко, а вел уверенно. Ослик флегматично шевелил ушами и без дополнительных условий шел следом.
На конюшне, конечно, не спали.
— Кого еще там принесло, — ворчливо донеслось из чистого угла, где горел фонарь и ни травинки не было на шесть дюймов вокруг. — Кто опять проповеди прогуливает?
— Ты.
Стивен осторожно поставил витиеватый росчерк и удовлетворенно откинулся назад. Он сидел на трехногом складном табурете — очередное мирское излишество в его жизни, и переписывал книгу. Почему он не делал этого в скриптории, что за книга, за какие такие заслуги Стивену — последователю проклятого в Риме Джона Уитклифа, бродяге и безбожнику — было позволено жить в монастыре, Роберт не знал, но предпочитал, как и остальные братья, не задавать вопросов. Он давно уже уяснил, что многие знания — многие печали.
— Так кто приехал? — Стивен оставил чернила сохнуть на пергаменте, решив, наконец, заняться лошадьми. При его приближении кобылы затихли, и только опасливо косились темными глазами на Роберта.
— Инквизитор.
— Ммм... — конюший погладил оседланную кобылу по морде. — Знал я одного инквизитора...
Кобыла нерешительно переступила на месте.
— Еретиков приехал искать, — продолжил Стивен неожиданно весело. — Кто у нас самый большой еретик?
— Ты, — мстительно отозвался Роберт, но под насмешливым взглядом англосакса сник.
Странных людей при монастыре хватало. Самого Роберта, если разобраться, давно ждали дыба да костер. Послушник еще этот и гроза, и Стивен со своими подозрениями...
— Так, — Стивен взял его за плечи и встряхнул. — Какой самый страшный грех?
— Жадность?
— Уныние! Если ты сдашься уже сейчас, Господь не сможет одарить тебя в будущем.
— Или покарать, — возразил Роберт уже не так уверенно.
— Это само собой, — Стивен подмигнул. — Но, раз уж наказание воспоследует, перед этим стоит как следует нагрешить. Вот, помню я с одним инквизитором...
Роберт против воли засмеялся. Стивен умел забирать чужое горе, в нем была эта особая, счастливая святость, непостижимая в своей божественной сути.
— Иди и греши, — наказал Стивен, когда Роберт, подхватив пожитки гостей, собрался возвращаться к келейному корпусу. — Или кайся. Только жить не забывай.
Роберт подумал, что если бы инквизитор слышал их сейчас, весь монастырь бы сожгли, землю засыпали солью и двести лет никто не смел бы ступить сюда.
Но гроза закончилось, ветер разносил облака, оставляя небо чистым, усыпанным мелкими светящимися точками, такими близкими, что можно было поднять руку и собрать в горсть десятки, если не сотни. Роберт улыбнулся и расправил плечи.
Гореть — так гореть. Кажется, теперь он даже был рад демонам, которых разбудили нежданные гости.
Потому что теперь Роберт снова стал собой. Наконец-то.
Строили монастырь около сотни лет назад, во время первых крестовых походов, по образу монастырей времен Карла Первого, вроде тех, что и сейчас можно видеть на границе Французского и Германских королевств. Строили на совесть, долго, трудно, с молитвами и покаяниями, но, как известно, служение Господу оставить нельзя, и что-то постоянно переделывалось.
Так, например, недавно с Божьей помощью закончили строительство спального корпуса — невысокой двухэтажной галереи в форме подковы со внутренним двориком и резным орнаментом по навершиям колонн. Братья заняли кельи как придется — так, например, в правом крыле больше жили выходцы с германских и польских земель, а те, кто с юга, предпочитал центральную, изогнутую часть «подковы». Левое же крыло оставалось полупустым — там останавливались редкие паломники, там хранили не пригодившуюся утварь и скарб, и там предстояло жить нагрянувшим незваным гостям.
Впрочем, Роберт отвел путникам пустующее крыло не только из-за его отдаленности, но и из практических соображений — там было суше всего, а людям, которые совершили ночной переход, нужно было тепло.
Келью он выбрал на первом этаже, по меркам монастыря, большую, с двумя тюфяками, набитыми просушенной соломой, с двумя толстыми шерстяными одеялами и тонким льняными, желтыми от солнца, полотнищами. Каменный пол укрывали плотно пригнанные друг к другу доски и кое-где — собранные и высушенные еще в прошлом году ковры из гибкого болотного ивняка.
Возле небольшого окна, затянутого мутным слюдяным стеклом, на столе и лавке Роберт оставил пожитки гостей, разогнул спину и улыбнулся. Этот стол он сколотил сам, обтесал его и зашкурил. Эту лавку Якуб покрыл искусной резьбой, а брат Томас и его юный ученик Андре в кузнице смастерили железный светильник. Свечи отливали местного воска, фитиль из волокон конопли вили тоже сами, и Господь должен быть доволен, потому как все в монастыре они делали восхваляя, а не каясь.
Не в их характере было бы каяться.
Роберт запалил лучину. Отблески света заплясали на потолочных балках и гранях сводов, отразилась от резного распятия на западной стенке. В келье сразу стало совсем хорошо — Господь улыбнулся Роберту в ответ.
Стукнула створка двери.
— Сюда, братья — спокойный голос отца Юргена добавил уверенности. — Мы надеемся, вам будет хорошо на Ясной горе.
Инквизитор шагнул первым и сразу прошел к столу, пересчитывая седельные сумки. Его спутник остался стоять у входа, осенив себя крестным знамением. Он не был маленьким — ростом почти с Роберта, да и сейчас, вблизи, можно было понять, что он крепкий и здоровый, просто совсем юный. Его светлые волосы свечной свет делал желто-медовыми, а светлые глаза наоборот, затемнял, превращая в темные, как смола. Роберту поначалу показалось, что паренек кривит губы, но потом он понял, что тот просто улыбается чему-то внутри себя.
— Братья хотят отдохнуть с дороги? — отец Юрген сделал Роберту знак. — Мы оставим вас до Утрени. Если нужны сухие рясы или горячая вода — только скажите, я пришлю кого-нибудь сейчас. Если нет, в назначенный час кто-то из братьев проводит вас до храма.
— Я благодарю отца-настоятеля, — серьезно ответил инквизитор, и Роберт увидел, что этот человек говорит искренне. — Нам ничего не нужно более того, что вы так щедро нам предложили. Я и Марко будем ждать любого из братьев, и с благодарностью последуем за ним в назначенный час.
Роберт коротко кивнул, по старой, еще военной, привычке и вышел, а вслед за ним вышел и отец Юрген. Мягко стукнул дверь. Роберт глянул Юргену в глаза, но не вымолвил ни слова — время слов еще не пришло. Юрген ободряюще тронул его за предплечье и медленно пошел к своей келье в центре подковы.
А Роберт отправился искать Якуба.
Якуб обнаружился в собственной келье Роберта — от волнения мерил шагами небольшую комнатку, и пламя в светильнике следовало за ним. Лукаш стоял возле окна, смотрел в сторону леса, словно ожидая еще непрошенных гостей. На соломенной лежанке в углу комнаты уютно устроился Нури — как обычно, возле прялки, и шерсть под его пальцами споро превращалась в тонкую-тонкую нить. Возле ног Нури, тоже без сюрпризов, сидел на низком византийском табурете Илкай, и сматывал нити в идеальные клубки, размером с хорошие яблоки.
— Ну? — Якуб остановился, спрятав сжавшиеся кулаки в широких рукавах рясы.
— Два венецианских кинжала, венгерские ножи, сабля и кончар, как у тебя, — отозвался Роберт отрывисто. — К седлу приделан сверток, похож на палаш. Среди вещей какие-то благовония, мешочек соли, переписанная Библия, видно, со Святой земли. Одежда аккуратная, но не новая. Лошади ухоженные, но не для долгих переходов. Писем много, но печати церковного трибунала с собой нет.
— Наш инквизитор давно в дороге, — кивнул Лукаш, разглядывая, как Стивен, расседлавший лошадей, ведет их к поилке. — И начал он свой путь, похоже, сильно западнее святого Рима. Что же ему здесь нужно?
— Так много вопросов, — Нури улыбнулся, и его улыбка полумесяцем сверкнула в полумраке кельи. — Ваш Бог ведь учит «будь, что будет»?
— Наш Бог учит «вольному — воля, спасенному — Рай», — Якуб спрятал руки за спиной. — И много чему еще, сколько раз ведь говорили — почитай святую книгу!
Илкай спрятал смешок за кашлем.
— В общем, все подземные ходы он и с третьего раза не найдет, — Роберт почесал переносицу. — Так что перемещаемся только в самые темные часы, и так, чтобы даже мышей в кладовой не потревожить. Остальных предупредить и про ножи, и про саблю, и про палаш. Скрыть все не получится, и если он со Святой земли, то может про нас знать. Тайники с оружием на вас, братья.
Лукаш и Якуб одинаково посмотрели на него исподлобья, и едва-заметно кивнули, и соглашаясь, и одновременно оценивая верность решения.
— Кем они были в миру? — спросил Илкай у Нури, осторожно складывая клубки в плетеную корзину и медленно поднимаясь с табурета. Тонкие его одежды из выбеленного льна на темной коже казались еще белее и еще прозрачнее.
— Разведчиками, — вместо турка ответил Роберт. — И не надо про мир, того мира давно уже нет.
— Ах ты исчадье ада! — совершенно отчетливо ругались на кухне. — Ах ты иисусья тряпка!
Отец Юрген глубоко вздохнул. Он обошел уже большую часть монастырских построек, видел почти всех обитателей Ясной горы, и теперь ему предстояло самое сложное: попросить Марио проявить благоразумие.
— Вот тебе, вот тебе, вот тебе! — приговаривали за дверью в такт размеренным ударам.
Юрген перекрестился и вошел.
Марио ударял деревянной колотушкой по мясу. Он был только в простых холщовых штанах, ряса висела на крючке у двери. В кухне стояла невыносимая жара — печь дышала поистине потусторонним жаром.
Марио отбивал на каменной плите мясо, присыпанное хмелем и еще какой-то душистой травой, которую он в больших количествах насушил прошлой осенью. Другой камень раскалился в печи докрасна, и Юрген представил, как сейчас тонкое-тонкое душистое мясо Марио осторожно положит на разогретый камень на доли секунды, как потом щипцами аккуратно перевернет полоски и оставит запекаться на один оборот песочных часов. Потом тонкие ломтики уложит на расстеленную холстину и унесет в погреб остывать, чтобы приняться за выпечку хлеба. А на обед, когда голодные братья придут с послушаний: кто с пастбища, кто с пасеки, кто с кузнецы, изнуренные дневной жарой и тяжким трудом, — их будет ждать теплый хлеб, душистое холодное мясо, легкое пиво и много-иного свежего сыра, который зреет сейчас в погребе.
Марио поднял на Юргена взгляд, и глаза его засветились.
— Ты здесь, — сказал он легко и радостно. — Завтрак уже готов, и отвар из шиповника как раз остынет, чтобы поспеть к концу Утрени.
Юрген против воли ему улыбнулся.
Марио не было на Бдении, он всегда просыпал эту часть молитвы, но вставал сразу после, словно толкал кто, чтобы приготовить завтрак как раз ко второй службе, и быть в первых рядах — приветствуя Господа и начало нового дня.
— Пойдем сегодня на речку? Ты видел, какой туман по полям стелется? Все после дождя. Хочешь первую лепешку сегодня? Эй?
Марио положил колотушку на стол, вытер руки о штаны и подошел к Юргену почти вплотную, заглядывая в глаза снизу вверх. — Эй? Что с тобой? Ты не хочешь лепешку? Ты заболел?
Юрген покачал головой.
— Нет, Марио. Я не заболел. К нам приехал инквизитор.
— Точно не заболел? — Марио подозрительно прищурился. На всех инквизиторов ему было решительно плевать.
— Точно.
— Съешь лепешку! — потребовал Марио мрачно.
Юрген покорно сунул небольшой румяный кругляш в рот. Лепешка была вкусной, воздушной и легкой. Марио с красными руками и бронзового цвета кожей все еще был обеспокоенным.
Юрген понял, что ничего не может контролировать, но предпринял еще одну попытку.
— Инквизитор, Марио. Я очень тебя прошу, при нем просто ничего не говори.
— Ага, — Марио смотрел как Юрген жует, и совершенно явно не слушал. — Вот молоко с медом. И на речку сегодня пойдем. Вечером карпов запеку. В сметане. А ты до Утрени здесь посидишь, да?
— Да, — Юрген устало опустился на лавку возле двери, и с тоской принялся смотреть, как Марио расправляется с мясом.
Между Бдением и Утреней братья обычно занимались приготовлениями к будущему дню — разбирали постели, открывали настежь окна, чтобы выгнать застоявшийся ночной воздух, мели со двора пыль, мусор и опавшие ветки и разгоняли застоявшуюся в жилах кровь, кто как привык.
Роберт привык к упражнениям. Это утро не стало исключением, да и в его занятиях не было особенной крамолы, а если приспичит инквизитору придраться, то можно было отговориться специальным послушанием, которое наложил отец Юрген на своего нерадивого монаха, дабы смерить гордыню и плоть.
Роберт уговаривал себя, но, в самом деле, ему просто требовалось занять себя чем-то на час с четвертью, чтобы не сидеть сложа руки.
Он спустился ниже, миновал коровник и стойло со смирными темношкурыми овцами, и вышел к саду. Было тихо, как всегда в час между двумя ранними молитвами. Так тихо, что Роберт слышал, как упало на землю созревшее яблоко.
Он повел плечами, стряхивая зябкую сырость, и решительно стянул рясу через голову, оставаясь в штанах. Холод тут же прилип к коже, у Роберта на затылке дыбом встали волосы, и он машинально провел ладонью, приглаживая вихры. Оглянулся, но никого не увидел — братья не ходили в сад так рано, да и неясно, кого сегодня назначит отец Юрген в послушание сюда, так что никого не стоило опасаться.
Роберт тяжело вздохнул, выдохнул из груди все пустое и прикрыл глаза.
Почти сразу же он начал двигаться.
Стремительный и легкий, он тенью метался от яблони к яблони так, чтобы не потревожить низко висящие на ветках плоды. Он приседал и подныривал, стелился утренним туманом, почти не оставлял следов на влажных дорожках. Он чувствовал себя деревом, ветром, травой, он становится ими — незамеченный, незаметный.
Разогрев мышцы и проветрив голову, Роберт принялся за вторую часть своих упражнений.
Но для этого нужен был шест, и шест нашелся почти сразу же — видимо, Аркадиуш, вчера ответственный за стадо, оставил его здесь для следующего брата. Роберт улыбнулся, благодарный Аркадиушу, и тотчас же выкинул лишние мысли из головы.
Существовали сейчас он и его воображаемые враги (все они, почему-то, лицами походили на приехавшего инквизитора).
Учителя Роберта вбили в него, что главное — это контроль, и он усвоил урок. Контроль над телом, контроль над силой, контроль над каждой мышцей тела, благоразумие и твердость, и тогда можно стать оружием, что многим сильнее закаленной в огне стали. Но мышечные связки нужно нарабатывать, а инстинкты оттачивать, ни на секунду не забывая о контроле: кто ты, что ты, зачем ты все это делаешь.
Роберт наносил удары по воображаемым противникам, размышляя об этом, и когда сзади хрустнула ветка, он, не раздумывая, продолжил свою битву.
Приехавший юнец — Марко, вспомнил Роберт — успел подставить подобранную короткую палку, и дерево мягко ударилось о дерево. Роберт так изумился, что машинально нанес еще два удара, которые паренек тоже парировал, но на четвертом его ветка не выдержала силы и сломалась.
— Иисусья тряпка! — знакомо выругался Марко, отбрасывая на землю обломки и отступая на два шага в сторону.
Роберт, мокрый от пота, остановился вкопанной яблонькой и увидел в восхищенных глазах гостя-послушника занимающийся над лесом рассвет.
— Где ты научился так драться? — спросил Марко, и в его голосе пополам было уважения и радости, а Роберт увидел, что снова ошибся — никакой паренек не юный, ровесник самому Роберту, может быть младше на год, и все.
Под рясой из темной шерсти — худой и жилистый, привыкший к многодневным физическим нагрузкам, только вот белокожий, потому и возраста не видно, словно высечен из мрамора из старых каменоломен святой земли, а-ле-бас-тро-вый. Зато удар поставлен — Роберт еле отбил, надо быть честным перед собой и Господом.
Парень стоял напротив — глаза светлые, волосы почти прозрачные, губы тонкие. Роберт понял, что он мокрый от пота, полуголый, с дурацким шестом в руках, и почувствовал себя ужасно глупо.
— А где ты научился так ругаться? — спросил он в ответ, только чтобы что-то спросить.
— Да, был у меня друг, — беспечно ответил Марко. — Плавали вместе год почти, вот я у него и подхватил.
— Друг... — Роберту разом поплохело.
— Ну, — припечатали Марко. — Блаженный.
Только один человек за всю жизнь Роберта так ругался, и только одного человека можно было окрестить «блаженным», хотя на деле Марио был, пожалуй, совсем дурак.
И если новоприбывший паренек знает Марио, то плакала вся их конспирация, потому что шила в мешке не утаишь. Юрген, конечно, попытается вразумить этого олуха, но с невозможной задачей никому не справиться, а значит хоть одна тайна да выйдет за пределы братии. А где одна, там и остальные. Нужно было срочно посоветоваться с Якубом. Может, даже, самому пробраться на кухню и стукнуть Марио обухом по голове, но неизвестно еще, что хуже: Марио в сознании или Марио без...
Марко смотрел на Роберта, не мигая. Он явно не понимал, почему невинное замечание о человеке из прошлого так повлияло на его собеседника, и, кажется, хотел что-то сказать, но не успел — с колокольни зазвонили. У брата Мирослава всегда было особенное ощущение времени.
— Час Утрени, — сказал Роберт, и голос его прозвучал глухо. — Пойдем.
Марко кивнул и первым двинулся в сторону церкви. Роберт шел следом и услышал, как за его спиной на мягкую траву упало яблоко. Только Дьявол знает, было ли это каким-то знаком.
Перед Утреней ни с кем поговорить у Роберта не получилось, потому что поспели они с Марко, когда все уже собрались, и стоять пришлось в задних рядах. Роберт увидел инквизитора, стоящего в первых рядах, а рядом с ним смиренного Якуба. Марио видно не было, но Марио из-за его роста всегда терялся среди остальных, довольно рослых, монахов. Впрочем, ожидать, что он пропустит свою любимую службу, не приходилось.
Андре запел первый псалом. Чистый, сильный голос вознесся к сводам церкви, и остальные подхватили напев. Как всегда, во славии Роберту слышался грозный раскат грома, топот тысячей ног, грохот пушек — слышите, войско божие идет — и душа его преисполнилась спокойствием. Это был тот вид религиозного экстаза, когда вера и единение наполняли особенной силой. Роберт был не один в своей битве. Рядом с ним были те, кто готов поддержать, подхватить и закончить начатое.
Марко пел рядом — у него оказался хороший голос, чуть ли не лучше, чем у Андре — и вплетался в узор песнопения совершенно естественно, словно он пел с ними всегда. Это настораживало и ворожило, и Роберт с трудом вернул себя на грешную землю. Инквизитор в обители, послушник, который знает Марио, — слишком много угроз, чтобы расслабляться, а Господь простит. Господь всегда прощает, и все дела во славу Его.
Служба кончилась, отец Юрген спокойно пожелал братии хорошего дня, и все потихоньку выстроились за благословением и поручениями на сегодня.
Марко пока глазел по сторонам — главный храм был хоть и простым, но знаменитая Мадонна, по преданию написанная в Святом Городе евангелистом Лукой, притягивала взгляд — кротостью, потусторонним светом и благодатью, что окутывала человека, впервые видевшего святыню. Марко безотчетно начал проговаривать слова молитвы — Роберт видел, как шевелятся его губы, и снова, в который раз за утро, поблагодарил Бога за то, что Марио получил свое наставление одним из первых, и торопливо юркнул в боковую дверь. Роберт не сомневался, что Юрген с Марио, конечно, поговорил, но Марио редко слушал то, что ему говорили, и торопливость его скорее всего была связана с оставшемся в печи хлебом. В некоторых вопросах Марио был ближе к земле, чем остальные братья, и большая часть этих вопросов касалась еды.
Очередь, меж тем, дошла и до них.
— Брат Роберт, — Юрген говорил спокойно и размеренно. — Наш гость издалека хотел бы взглянуть на списки Евангелий, что есть в монастыре, а его спутника я поручаю твоим заботам. Прими сегодня стадо у брата Аркадиуша. Наш брат на кухне соберет вам еду на день. К девятому часу прошу тебя вернуться.
— Конечно, отец, — поклонился Роберт, хотя внутри себя выл на одной ноте. С одной стороны, план настоятеля был прост и понятен: разлучить гостей друг с другом и постараться разузнать причину их приезда, но Юрген не знал подробностей о том, что Марко был знаком с Марио, а, значит, и не подозревал, что его благие намерения начинают выстилать дорогу к аду.
Послушник смиренно наклонил голову и снова кривовато улыбнулся. Роберт, постепенно погружаясь в свое обычное смутное расположение духа, поминал про себя всех павших ангелов и думал — а можно ли скоренько завалить этого белобрысого и тихо прикопать под яблонькой, авось только тогда и пронесет.
Господь, впрочем, расположил иначе.
— Постой здесь, — попросил Роберт своего нечаянного спутника, когда они вышли из храма. — Я схожу до кухонь, а потом вернусь за тобой, и отправимся к стойлам вместе.
— Да что, ты один таскать снедь собрался? — паренек решительно не собирался оставаться в стороне. — Пойдем, я с тобой.
Основная проблема Роберта заключалась в том, что он плохо ладил с людьми. Будь на его месте улыбчивый Лукаш или обстоятельный Якуб, да даже простодушный Аркадиуш, они могли хоть что-то придумать, чтобы задержать гостя или ненавязчиво заставить его передумать, а Роберт только сжал кулаки, стремительно направляясь к одноэтажной каменной постройке, где располагались кухни, погреба, кладовые и трапезная.
Конечно, сделай он над собой усилие, все могло бы повернуться по-другому, но послушник этот почему-то абсолютно подавлял в Роберте рациональное. Привыкший не отступать, бороться за себя и Господа, Роберт который раз за день столкнувшись с непонятным, оробел окончательно и покорился — будь что будет.
Возле тяжелой дубовой двери, окованной широкими пластинами, Роберт предпринял еще одну попытку.
— Там жарко очень. Может?..
— Да перестань ты, брат Роберт, — Марко сказал каноническое «брат» так легко, словно Роберт и впрямь был для него братом много лет. — Я, конечно, гость, но не больной, и работы никакой не боюсь! Что я, крынки с молоком не таскал…
Тяжелая дверь распахнулась прямо у них перед носом, и довольный Марио уперся плетеной корзинкой, доверху наполненной душистыми яблоками, прямо в серую рясу Марко.
— Етитская богомышь! — выругался Марио.
— Иисусья тряпка! — вырвалось у Марко непроизвольно.
Роберт скосил глаза на колокольню, осененную крестом. Божья помощь сейчас ему, действительно, была необходима. Более того, он совершенно не представлял, что делать. Действительно, не убивать же.
— Марко?
— Марио?
— Роберт, это же Марко!
— Роберт, это Марио!
— В кухни, живо! — Роберт заметил, что вокруг них загустел воздух, и втолкнул обоих в пахнущую теплым хлебом темноту. — Юрген тебе говорил, что у нас инквизитор?
— Ты инквизитор? — с живейшим интересом уточнил Марио.
— Нет, — Марко ошалело потряс головой. — А что ты тут делаешь? Я думал, ты где-то в Германии. Твоя болезнь, ведь…
— Ага, — Марио пошел дальше, туда, где уютно горела печь. Он уже забыл, что нес куда-то яблоки, что вообще собирался куда-то. — Знаешь, сколько всего было. И болезнь, и братья, и Юрген, а потом…
— Марио, мы сегодня стадо ведем, Юрген распорядился. Собери нам еды, пожалуйста, — попытался переключить поваренка Роберт. Чудо, о котором он молил, все-таки произошло: Марко воспринял Марио почти естественно, да и Марио пока не демонстрировал всех граней своего дара, и все выглядело просто как встреча двух старых друзей. — А когда вернемся, перед вечерней Марко с тобой посидит.
— Хорошо, — серьезно кивнул Марио. — Я тогда вам самого вкусного соберу, хлеб готов уже. Держи!
Он сунул корзинку в руки Марко, засучил рукава рясы, и, прежде чем Роберт успел хоть что-то сделать, запустил руки прямо в огонь.
Яблоки застучали по полу, Роберт едва успел перехватить Марко.
— Стой, — прошипел он на ухо отчаянно бьющемуся в его руках послушнику. — Ничего с ним не будет. Стой и смотри.
Действительно, Марио спокойно достал из печи камень, на котором лежала готовая разрумяненная лепешка, будто не чувствуя жара, снял хлеб и переложил на чистую холстину, затем смазал камень тут же зашипевшим горячим маслом, разложил очередную порцию теста, и убрал камень обратно в печь.
— Ох…
— Яблоки рассыпались, — совершенно искренне расстроился Марио. — Стойте, соберу сейчас.
Марко смотрел во все глаза, как Марио работает совершенно здоровыми руками, и тяжело, прерывисто дышал.
— Это… это…
— Это чудо, — так же свистящим шепотом сказал ему Роберт, на всякий случай не разжимая рук. — Самое настоящее божье чудо. Он не колдун, не ворожей, не исчадье ада. Если бы я не знал его, мог бы сказать, что он почти святой, но я его знаю…
Марио тем временем собрал яблоки обратно в корзинку, водрузил ее на край длинного стола, повернулся к печи, налетел лбом на висевший рядом чугунный ковш и обиженно вскрикнул.
— …но я его знаю, так что ты прав был сегодня — он блаженный.
Марко стал дышать полегче, Роберт осторожно его отпустил. Марио, не обращая внимания на своих гостей, деловито собирал в очередную корзинку немного мяса, свежего хлеба, небольшой мешок соли, несколько перьев лука, тяжелую пузатую кринку молока и пяток яблок. Потом задумался, хлопнул себя по животу, и достал из кипящей воды пару яиц.
Марко опять дернулся, но на этот раз молча.
— Ты вечером придешь, да? — спросил Марио, поднимая голову.
В его словах было еще что-то: невысказанное, больное, давнее, и Роберт почувствовал неожиданный укол под сердцем. Он так привык, что тайны в этом монастыре есть у всех, и напрочь отказывался верить в наличие тайны и у этого белокожего светлоглазого паренька, который казался Роберту слишком хорошим для тайны. Но тайна там была, да не простая, а общая тайна с Марио. Все, связанное с Марио, не могло быть простым — Марио создавал сложности, Марио был сложностью.
— Я приду вечером, — твердо пообещал Марко. — И ты мне все расскажешь.
Он легко подхватил корзинку, и первым направился к выходу. Роберт последовал за ним, а Марио остался.
Некоторое время шли молча, а потом Марко остановился.
— Мы хоть правильно идем? — спросил он, полуобернувшись.
— Правильно, — Роберт коротко кивнул. — Сейчас вон за тем сараем направо, через яблоневый сад, и мы у коровника. Давай спустимся с холма и поговорим, хорошо?
— Да уж, — согласился Марко. — Поговорим.
В саду работали братья Бартош и Юлиан. Где-то радовался тихий голос брата Мирослава. Роберт обогнал Марко почти около хлева, кивнул смиренно сидящему рядом Аркадиушу, и принял из его рук посох со связкой колокольчиков на конце. Серогривые овцы, услышав звон, сонно встрепенулись.
— Ночь хорошо прошла, — сказал Аркадиуш кротко. — Хорошего дня тебе, брат.
Роберт свистнул вислоухого сенбернара Гроша, и тот лениво потрусил в сторону южных ворот — там холм, на котором располагался монастырь, имел самый пологий уклон. Овцы послушно потянулись за собакой, Роберт подгонял их пастушьим посохом, солнце начинало припекать, а Марко стоял рядом, держа двумя руками тяжелую корзинку со снедью. Все вокруг подсказывало Роберту, что сегодня еще может быть неплохой день.
У южных ворот сегодня дежурил брат Мануэль. Он приветливо махнул им рукой, отворяя ворота, и Грош потрусил вперед, подметая пыль с утоптанной дорожки. Роберт свистнул, собака навострила уши и басовито залаяла в ответ. Они шли вперед. Солнце выпарило ночную росу, овцы дисциплинированно трусили к низине, и через добрых три сотни шагов, через еще один холмик и переправу через студеный ручей, они вышли к широкому заливному лугу, ограниченному с одной стороной невысокой рощицей, а с другой — очередным холмом. Роберт свистнул еще раз, собака остановилась, зевнула и потрусила к редколесью — метить территорию. Овцы сначала бестолково блеяли, а потом разбрелись по лугу.
— Пойдем, — Роберт воткнул посох в рыхлую землю. — Они отсюда никуда не денутся.
Возле деревьев стояла небольшая сторожка — скорее сарай, добротно сколоченный из толстых досок.
— Грозу переждать, — пояснил Роберт на невысказанный вопрос Марко, открывая дверь в сторожку. — И днем от солнца прятаться. На, кстати, возьми.
На столе лежала шляпа, сплетенная из желтой высушенной соломы, и Роберт кивком указывал именно на нее.
— Зачем?
— Голову чтобы не напекло, — отозвался Роберт ворчливо. — Марио тебя, конечно, вылечит, но хочешь ли ты, чтобы тебя лечил Марио?
Марко сложил корзинку с едой на стол, оглядываясь. Деревянная лежанка, шерстяная ткань, сложенная вчетверо на ней, стесанный стол, распятие на стене, в одном углу глиняный таз и кувшин, в другом — кованый сундук — вот и весь скарб.
— Мы нашли Марио по дороге из Иерусалима, — Роберт говорил глухо. — Юрген нашел. Вытащил из песка, вытянул наружу, взял с собой. Это был долгий путь домой после долгого пути туда, с ранеными, с людьми в лихорадке, с умирающими лошадьми и с этим чумазым найденышем, который только на всех сверкал глазами и ничего не говорил, ни слова, никому из нас. И вот уже в самом конце, до порта оставался всего один дневной переход, мы уже мысленно дома были, но началась песчаная буря. Нас заносило так, что Юрген сказал — спасет только чудо. И ты не поверишь, Марио вдруг вытянулся, поднял голову, зашептал молитву — мы не молились уже, не могли, а он верил, верил так искренне, что чудо случилось. Сначала прекратилась буря, потом нас подобрал караван, идущий к морю, потом нашелся корабль, который взял нас на борт… Большие и маленькие чудеса, вроде двойной радуги в ясный день, или нечувствительности к огню, или разговоров с животными — это все Марио. Из-за его веры, абсолютной непоколебимой веры в Господа и в Юргена. Это чудо, но чудо опасное — узнай кто посторонней, ему не будет житья: или запрут где-то, или объявят колдуном и сожгут, или еще что… И он не дурак, правда. Он умнее нас всех. Он искренней. Простой. Он — творение Господне. Все это стоит того, чтобы его защищать.
— Да уж, только инквизитора вам и не хватало, — Марко вздохнул.
— Зачем он приехал? — Роберт взял себя в руки.
— Я не знаю, — Марко прикрыл глаза. — Мы с ним у Кракова встретились, дня три назад. Ему нужен был провожатый, а я от монастыря святого Павла Отшельника шел сюда.
— Ты послушник при краковском монастыре?
— Я вообще не послушник, — Марко вздернул голову. — И не монах. Мне нужно было тебя найти, Роберт Левандовски, которого в гвардии прозвали Роберт-Четыре-Удара, и я тебя нашел.
— Что? — Роберт повернулся и опасно прищурил глаза.
— Гжегож Крыховяк и Камиль Глик шлют тебе здравницу и во имя старых долгов предупреждают — шведское войско собирается, передовой отряд видели на границе, через день, может два, они будут в Ченстохове. В твоем монастыре хранится самая значимая икона польского царства, и вряд ли они захотят просто посмотреть.
— Иисусья тряпка! — Роберт разжал кулак.
— Вот-вот, — согласился Марко. — И еще инквизитор.
Хабьера Алонсо Олано много лет назад в дорогу погнало желание найти Господа. Из родного цистерцианского монастыря под Наварро он уехал в Сантьяго де Кампастелло — поклониться мощам святого Иакова, потом через Испанское королевство и Французское королевство в Рим, оттуда — снова в Испанию, не считая короткого приключения в Константинополе, о котором брат Хавьер не рассказывал никому, даже своим исповедникам. Везде его ждали церковные книги, скриптории, списки. О, брат Хабьер видел много книг, и, возможно именно поэтому, во время очередного возвращения он был удостоен встречей с главой церковного трибунала. Все было просто — епископату нужен был человек, хорошо знающий Священное Писание. Человек, который мог бы ездить по отдаленным монастырям и проверять, правильно ли переписываются книги, нет ли ошибок, что тянут за собой невинные души в ад. Любознательный брат Хабьер, полжизни проведший в дороге, подходил для этой цели лучше всего, и, конечно же, брат Хабьер согласился. Поручение не шло вразрез с его собственными поисками, дорога споро ложилась под копыта лошади и смирному вьючному ослику, да и монастырский устав ему уже был в тягость.
Брат Хабьер искал Бога в битве, но нашел только боль и страдание. Брат Хабьер искал в книгах, но там были туманные рассказы о чудесах, обещания райского блаженства, но более всего — адских мук, ибо все мы грешны, и Господь в великой мудрости своей дал нам жизнь, чтобы молиться за грехи наши. Брат Хабьер был в море, в горах, он объездил сытые речные долины и суровые северные деревни, и нигде не было Бога, вокруг всегда были только люди.
Злые и добрые, мудрые и глупые, искренние, скрытные, честные, скупые, завистливые, отзывчивые… Люди проходили мимо или оставляли следы в душе, но Бога в них не было, и брат Хабьер продолжал искать.
На Ясной горе ему нравилось. Здесь было по-особенному спокойно. Светлая икона со шрамами от гуситских сабель на щеке смотрела не сурово, но понимающе. Монахи работали молчаливо и споро, не каждый за себя, но все вместе. Настоятель вел себя тихо и скромно, но не заискивал, не лебезил. Он показал брату Хабьеру нехитрые монастырские постройки: старый храм, хлев, кузницу, махнул рукой туда, где располагались кухни и кладовые. Рассказал, что братья ухаживают за старым яблоневым садом, делают из воска свечи, вьют пеньковые веревки, делают глиняную посуду — в общем, ни в чем не нуждаются во славу Божию, и брат Хабьер как-то сразу ему поверил. Сейчас, сидя в тихом светлом скриптории и переворачивая листы расписного Евангелия, он вчитывался в знакомый текст и чувствовал себя почти счастливым. Небо середины лета было высоким и ярким, ласковый ветер ничем не напоминал о давешней грозе, а мирные звуки обычной жизни, доносившиеся из-за открытого окна, только добавляли покоя в исстрадавшуюся поисками душу брата Хабьера.
— Привет, — неожиданно прозвучало над ухом.
Брат Хабьер вздрогнул и резко повернулся.
Перед ним стоял невысокий монашек в свободной рясе. Капюшон был откинут, русые волосы, светлые глаза и румяные щеки указывали на его принадлежность к немецким княжествам.
— Ты не пришел на завтрак, и я решил, что ты голодный, — пояснил монашек, протягивая вперед блюдо, накрытое вышитой салфеткой. — Братья часто засиживаются за книгами, особенно если уходят сюда сразу после Утрени, поэтому я приношу им завтрак. Вот и тебе принес.
— Спасибо, — ошарашенный Хабьер принял блюдо из рук паренька. — Ты очень быстро ходишь, брат...
— Брат Марио, — монашек улыбнулся. — Извини, что напугал, я тихо хожу. Братья привыкли уже, а гости меня не видят почти, я все в кухнях больше.
Хабьер кивнул, не зная, что еще сказать. Его вечная дорога отточила чувство опасности, на которое он полагался безошибочно, и вот сейчас он не чувствовал абсолютно ничего, кроме благодарности.
— Ладно, — брат Марио кивнул своим мыслям. — Это ничего. Если захочешь, приходи ко мне как-нибудь. Придешь?
— Наверное, — кивнул Хабьер.
— И поесть не забудь, — Марио погрозил ему пальцем, легко повернулся на носках и действительно очень тихо пошел к двери.
Хабьер нахмурился было, но потом с удивлением понял, что действительно зверски голоден, и повернулся к блюду, на котором был собран простой, но в то же время сытный завтрак — несколько вареных яиц, свежая лепешка, половинка луковицы, тонкие полоски вяленого мяса и небольшая глиняная кружка теплого отвара, от которого остро пахло шиповником.