Название: Искажая отражения
Автор: сборная России
Форма: коллаж
Пейринг/Персонажи: Артём Ребров/Илья Кутепов
Рейтинг: R
Саммари: О пользе взгляда на самих себя через кривые зеркала.
Предупреждение/Примечание: коллаж к работе "Искажая отражения", при нажатии на превью, откроется в размере: 2000х2000
Автор: сборная России
Форма: коллаж
Пейринг/Персонажи: Артём Ребров/Илья Кутепов
Рейтинг: R
Саммари: О пользе взгляда на самих себя через кривые зеркала.
Предупреждение/Примечание: коллаж к работе "Искажая отражения", при нажатии на превью, откроется в размере: 2000х2000
Название: Искажая отражения
Автор: сборная России
Размер: миди, 26328 слов
Пейринг/Персонажи: Артём Ребров/Илья Кутепов
Категория: слэш
Жанр: 19 век AU, даркфик, мистика, Hurt/comfort
Рейтинг: R
Саммари: О пользе взгляда на самих себя через кривые зеркала.
Предупреждение/Примечание: Элементы насилия
– А ну стоять, маленькая погань!
На трескучем морозе из груди вырывалось хриплое дыхание, которое для своих же ушей заслонкой отгораживало от звуков шумной толпы и криков преследователя. Улице было плевать на происходящее, она просто вплетала ещё несколько ниток в ткань повседневной жизни. Крики, брань, радостные возгласы, маленькие драмы, незаметные переживания, диалоги на ходу – всё это не волновало её, но при этом было составной частью. Как и паренёк, удиравший со всех ног от облапошенного им же зазевавшегося прохожего.
– Мальчишка, лучше вернись подобру-поздорову! А вы столбом не стойте, сделайте же что-нибудь, вы же за порядком следите!
Чужие монеты, благодаря ловкости рук, оттягивали карман, да и желудок в предвкушении стал урчать сильнее. Неплохо было бы, если бы ещё и одежда грела получше, не пропуская к телу утренний холод. Ничего, по крайней мере, на сегодняшний вечер и на завтрашнее утро добытого хватит. Добытого, которое обеспечит горячей едой и питьём. Только бы убежать, свернуть ещё пару раз, а там хоть с собаками ищите, хоть весь город на уши поднимайте.
Другие оборванцы неслись бы по улице, весело крича и распихивая прохожих, сбивая дыхание. Этот бежал так, словно ничего весёлого не происходило. По сути, так оно и было. Это не веселье, а неприглядная жизнь, которую вынуждены были вести многие, вступив в борьбу с улицей или же покорно сдавшись ей на милость. Но улица сегодня словно помогала: мальчишка ловко обходил толпу, расступающуюся перед ним и намертво закрывающуюся после него, отрезая от надрывающего глотку простака. Оставалось совсем немного, перед ним показалось свободное пространство, без маячивших людей. Наконец-то появилось радостное предчувствие спокойствия, которое в полной мере раскроется после того, как он окажется в безопасности, как он сможет…
– О-о-ох!
По какому-то недоразумению беглец врезался в вынырнувшего не пойми откуда человека, буквально заставляя того выдохнуть облачко пара. Пошатнувшись, воришка проморгался, пытаясь продолжить свой бег, но вцепившиеся в него руки незнакомца не давали даже дёрнуться. Это всё из-за слабости, несколько дней нормально не ел, ещё и последние силы брошены на побег, который должен же был завершиться успешно!
– Пустите, ну пустите же… меня…мне надо!
– Вы посмотрите, какой занятой юноша! Куда это мы бежим, по каким делам? Не просветите? Погодите-ка, кажется, Ваше дело бежит к Вам само.
И правда, толстосум, у которого он стянул кошель, уже добрался до них в окружении своих холуев, пыхтя, как разгневанный боров, потрясая кулаками, но уже не оглашая улицу своими криками. Сил не было.
– Вот…ворюга… потрох сучий…попался! Мне! Да я ж тебя!.. В батогах!.. Ублюдок уличный! Сгною!
– Минуточку, уважаемый, Вы отдышитесь, придите в себя, мы тут с молодым человеком подождем, никуда он не денется.
– Спасибо, мил-человек, вот я сейчас… да его потом! Ух, сволочь беспризорная!
Под пыхтение грузной жертвы уличного произвола самого вора покидали остатки последнего тепла, а кошель с деньгами превращался в верёвку с камнем на шее. Цепкая хватка поймавшего его не давала даже возможности вырваться, подавляя все попытки.
– Предлагаю вам назвать своё имя, а то неудобно будет как-то.
– Что?.. Кому? Пустите, пожалуйста.
– Ну-ну, будет Вам, как же я Вас отпущу? Лучше имя скажите, – в голосе уже ощутимо звучали властные нотки, а не обманчивая доброжелательность, – это в Ваших же интересах.
– Илья, – неохотно выдавил подросток, дёрнувшись ещё раз, – Ильёй меня зовут.
Тем временем обворованный наконец отдышался и уже отдавал приказания своим людям, куда и каким методом сопроводить мальчишку для последующего наказания. От услышанного кровь, и без того уже не разгоняемая замершим от страха сердцем, словно застыла окончательно. Обливание на морозе и сорок ударов по спине были самым гуманным из озвученного.
– Так, мил-человек, спасибо, что помог, а то мои проворонили, растяпы! Вам тоже достанется сегодня, – это уже было адресовано притихшим слугам, знакомым с нравом хозяина не понаслышке, – проморгали, растяпы! Ничего, сегодня уж напомню вам, что к чему. Ну, мил-человек, отдавай нам пацанёнка, да разойдёмся с тобой.
– Нет.
Прозвучавший ответ, так совпало, вспугнул стаю ворон, которые облюбовали крышу одного из зданий. Тёмное пятно взметнулось в небо, оглашая своим пронзительным карканьем окрестности. Птицы улетели, а удивление на лицах собравшихся осталось.
– Как так нет? Мил-человек, может, ты чего-то не понял? Вот этот прощелыга малолетний меня, уважаемого человека, при всём честном народе обокрал. Верно?
– Верно.
– И ты сейчас, мил-человек, отказываешься мне его отдавать. Верно?
– Верно, – в голосе «мил-человека» явно звучало веселье, – ещё как верно.
– Так это что получается… Ты с этим нехристем заодно? – насупившись, требующий наказания пострадавший сделал знак рукой своим мужикам. – Ты же его ещё прикрываешь? Да у вас тут… банда? Посмотри-ка, а с виду такой приличный, важный… Так, молокосос, отдавай паренька, пока мои ребятки вас обоих не отделали!
Второй раз за утро Илья подумал, как издевается над ним улица, перед этим подарив надежду на что-то хорошее. Непонятное заступничество не сулило ничего доброго, грозило, пожалуй, ещё большей трёпкой, чем планировалось. И чего этому барину вздумалось играть?
Незнакомец всё ещё удерживал его, будто не обращал внимания на надвигающуюся взбучку. Мужики, сперва робко поглядывавшие – ещё бы, отделать какую-то важную птицу не то, что наказать безродного паренька, – теперь уже смотрели хмуро, медленно подбираясь, пока толстяк в шубе потирал руки. Наверное, стоило начать молиться. Наверное, надо было попытаться отбиться. Наверное, надо было…
– Артём Геннадьевич!
Раздавшийся крик, который прорвался сквозь цокот копыт, прорезал надвигающуюся толпу и заставил её отшатнуться, схлынуть, как мутную волну от утёса. С противоположного конца к спорящим за воришку приближалась кавалькада всадников, из центра которой то и дело доносились возгласы с именем. Когда кони донесли неожиданных спасителей до места действия, мужики, казалось, растеряли свой пыл и теперь будто бы даже жались друг к другу, а за их спинами торчал притихший хозяин.
– Артём Геннадьевич, что же Вы таким путём пошли, мы за Вами, а Вы от нас!
– А что такое? Как за мной прислали, так я и пошёл.
– Так ведь государь за Вами и послал нас, чтобы Вы побыстрее добрались.
– Я бы и мог быстрее добраться, но тут одно обстоятельство случилось.
«Обстоятельство» сейчас стояло рядом с тем, кого назвали Артём Геннадьевичем, и в третий раз проклинало шутки уличной судьбы. Это же надо, попасть в руки человека, который должен был предстать перед государем! А если он из?..
– А… конечно, обстоятельство. Так, может, мы Вас сопроводим уже? Государь ведь.
– Государь? Так вы от… того... этого, – на толстяка было жалко смотреть, он даже как-то сдулся, начав пятиться назад, – того самого, да? Ну который… там, да?
– Там, там, – этому самому Артёму Геннадьевичу было весело, прискакавшие же явно не понимали, что происходит, как и мальчишка. – Вы всё ещё хотите забрать для наказания паренька? Может, Вам потери возместить?
– Нет, не надо ничего. Потери мы… сами возместим, сами, мил-чел… господин, эээ?..
– Сами так сами! – тот, за кем посылал государь, проигнорировал вопрос, разворачивая свою добычу к всадникам. – Тогда удачного вам дня, а Вы, молодой человек, за мной.
– Илья.
– Ну надо же. Хорошо, Илья, тогда… – казалось, что к нему государев человек потерял интерес, потому что дальнейшие слова были обращены только к прискакавшим. – Сего юношу в карету, под охрану и в «притон».
– Будет сделано! Там Вас карета ждёт.
– Только кареты и ждут.
На том его спаситель (спаситель ли?) покинул его и четверых гвардейцев, которые с любопытством смотрели на него.
– Ну что, сударь, извольте с нами пройти в «притон».
– Как… средь бела дня…
– Ещё и смущаешься? А пакостить не смущаешься?
– Но ведь…
– Брось. Сам увидишь, что за место.
Через тридцать минут он и вправду увидел «притон», и так получилось, что место стало для него домом.
***
Спустя десять лет.
– Илья, будь добр, спустись вниз и со скорбным лицом скажи, что я изволю пребывать в плохом настроении и не особо готов к общению.
– Но Вы же сами говорили, что вот такое общение – часть вашей работы. Сейчас Вы всё равно встанете, поправите шейный платок и спуститесь вниз. Вас ожидают уже двадцать минут.
– Да у тебя бы и скорбное лицо не вышло, камень и то лучше бы печаль изобразил от того, что его хозяин не в духе.
– Хорошо, давайте я сам Вам платок поправлю.
– И ещё камень бы посочувствовал!
– Нет, Вас под руки я спускать не буду. Подумают ещё, что Вы больны, сплетни быстро разойдутся.
– Сплетни разойдутся, если узнают, что у меня слуги слишком говорливые и самостоятельные.
– Вот и хорошо! Значит, я могу сказать, что Вы сейчас спуститесь?
– Можешь их там всех прогнать.
– Хорошо, тогда скажу, чтобы подали кофе через пять минут.
– Пошел прочь.
– Платок не забудьте поправить.
Молчание и шорох ткани послужили ответом. Илья, кивнув самому себе, вышел из хозяйской комнаты, нисколько не сомневаясь, что ровно через пять минут господин Ребров – как его величали в министерстве – спустится к прибывшим. Спустится, вежливо улыбаясь и являя собой образец законопослушности. В этот раз будет именно так. Иногда Артём Геннадьевич спускался, показывая для публики, как еле сдерживает злость или скуку. Иногда это бывало совсем не показушно, но таких ситуаций, слава Богу, случалось редко. Бывало и такое, что хозяин не изображал, а искренне радовался, когда к нему приходили друзья или просто приятные для него люди, но тогда он спускался в другую комнату, не затягивая. Всякое случалось. Илья успел выучить за десять лет манеру поведения Реброва для того или иного случая. Да и сам для себя выстроил, как нужно реагировать в той или иной ситуации: когда выполнять всё беспрекословно, когда поспорить, а когда и вообще на глаза не появляться. В «притоне» – как называл свой дом сам Ребров – по-другому и не бывало. Всё подчинялось хозяину особняка, подстраивалось и жило так, как нужно было ему. Самого Илью эта участь не миновала. Он изменился – из уличного оборванца он превратился в слугу, а иногда и доверенное лицо начальника внутреннего имперского ведомства, в чью сферу деятельности, которую особо не афишировали, входили обязанности по безопасности как государя, так и страны. Этакая теневая подстраховка официальных департаментов и служб безопасности. Илья не сразу об этом узнал, лишь тогда, когда Артём понял, что найдёнышу можно доверять. Когда сам смог доверять господину Реброву.
– Артём Геннадьевич спустится через четыре минуты и десять секунд. Тогда же будет подан кофе.
Гости молча согласились со словами Ильи. Правильно, большего внимания слугам и не требовалось, их задача при важных разговорах была небольшой: оповестить, проследить, чтобы ни хозяин, ни гости (если пожелает хозяин) ни в чём не нуждались, а дальше уже не их дело. Такое случалось повсюду, только в этом доме было заведено немного по-другому, и Илья, нисколько не смущаясь, был уверен, что особое, доверительное отношение было выстроено и специально для него. Своё место он действительно знал, но мало кому было известно, что это за место.
– День добрый, господа, – ну вот, как Илья и думал, Артём с приличествующим этой встрече вежливым выражением лица спустился вниз. – Надеюсь, Вы порадуете меня хорошими новостями, а то информация, поступающая от разных источников, весьма противоречивая…
Артём ни слова не сказал Илье, но тот знал, что сейчас нужно уйти, больше он не понадобится при этом разговоре. Если что, всё будет сказано позже. Пришедшие ни капли этому не удивились, принимая такое отношение между хозяином и слугой как само собой разумеющееся. Им было невдомёк, что Кутепов уже всё понимал без слов по этому чёртовому платку. Если Артём спускался с идеально повязанным платком, то это уже было сигналом: «Всё в порядке, можешь не беспокоиться, спасибо». Если же платок был завязан слегка небрежно – глаза Ильи могли различать небрежность, когда другие не подумали бы ничего предосудительного, – то это следовало понимать как знак, что ему не следует далеко отходить от комнаты. Ну и в те дни, когда в этот дом приходили друзья, то Ребров спускался без платка, Илье не возбранялось присутствовать. Кроме редких, опять же, случаев, да и официальных приёмов.
Всё текло теперь размеренно и спокойно благодаря той случайной встрече десятилетней давности. Илья потом спрашивал, почему Артёма туда занесло. Тот лишь улыбался и пожимал плечами, говоря, что просто захотелось прогуляться. Когда эту историю Ребров рассказал своим друзьям, то один из них, тогда ещё ротмистр, а теперь штер-кригскомиссар Глушаков, лишь проворчал, что такая склонность к необдуманным проступкам до добра не доведёт.
– Да будет тебе, Денис Борисович, мне что, по твоему примеру сидеть и не влезать никуда?
– Ну и чем плоха такая политика? Всё мирно и спокойно.
– Тогда почему ты ею не руководствуешься, когда даёшь волю своему языку?
– Ну и что же я говорю не так?!
– Да много чего. Вот, например, что ты там говорил, что ненавидишь штабную службу? А посмотри-ка, перешёл.
– Это была шутка, всего лишь шутка. Из которой раздули целую трагедию
– Да Вы шутник, Денис Борисович, Ваши слова как раз трагедии, бывает, и раздувают. Ещё Вам же прилетает.
– Тьфу на Вас.
Тогда Илья, присутствовавший при этом разговоре, подумал, что это какая-то серьёзная перепалка, которая может перерасти в ругань, а затем и в ссору. Однако оказалось, что для друзей это дело обычное. Тогда же он и перенял от Артёма привычку называть Глушакова по имени-отчеству, хотя сам Ребров говорил, что Илья может спокойно называть их по именам, пока никто не слышит. Илья не мог.
От мыслей отвлёк шум в прихожей, и Кутепов поспешил разбираться в происходящем. Не хватало ещё того, чтобы шум дошёл до разговаривающих. Миновав несколько комнат и пройдя мимо небольшого зала, Илья оказался в прихожей, в которой сейчас было немного тесно и шумно. Источником шума был посыльный, который настойчиво требовал хозяина дома, чтобы тот расписался за доставленное. Пришедшие слуги глухо ворчали, пытаясь убедить чужака, что хозяин занят и ему не до всяких посылок, пусть и якобы важных. Заметив подошедшего Илью, Прохор, хоть и считаясь де-факто главным над слугами, обратился к нему, шепотом пытаясь донести проблему.
– Артём Геннадьевич там шибко занят, а этот горлопанишка всё пищит и пищит, посылка у него, видите ли важная. Ну и как мы сейчас сунемся к хозяину? Мы порядки знаем, в отличие от этого. Совсем про вежливость народ сейчас не ведает.
– Прохор, а что нужно ему? Не посылку же лично в руки вручить?
– Да какой там, подпись ему от Артёма Геннадьевича нужна, но сам же, Илюша, знаешь.
– Знаю.
Дворецкий как-то странно посмотрел на Кутепова, потом вздохнул. Старый слуга прекрасно знал об отношении к Илье как к доверенному лицу, поэтому был в курсе, чему его обучил Артём на крайний случай при пустячных делах.
– Уж не про подделку ли ты подумал, Илюша?
– Вы же знаете, если выхода нет…
– И то правда, но надо хоть посмотреть, что там написано, а то подпишем для хозяина ещё смертный приговор.
– Типун Вам на язык!
Подойдя ближе к дверям, Илья получше разглядел посыльного, который явно нервничал и не желал тут оставаться дольше положенного. Оно и понятно, посыльных гоняют туда-сюда, а этот ещё и выглядит так, будто над ним издеваются все, кому не лень. Можно было бы сказать, что посыльный из простых, но шевроны от императорской службы точно уверили, что здесь можно пойти на хитрость и не мучать его.
– Здравствуйте! Так понимаю, Вам нужна всего лишь подпись получателя?
– Всего лишь! – на лице пришедшего мелькнуло облегчение. – Понимаете, мне ещё нужно в другие места, а тут у Вас ждать времени нет, ещё и заладили, что хозяин занят, принять не может… Только подпись, понимаете?
Посыльный смотрел умоляюще, покрасневший от мороза кончик носа будто подрагивал, а брови приняли форму домика. Илья сделал глубокий вдох и протянул руку.
– Давайте Ваши документы, отнесу Артёму Геннадьевичу, он подпишет.
– Правда? То есть мне не придется ждать?
Взглянув ещё раз на посыльного, Кутепов поразился, как таких вообще берут на курьерскую службу. Может, на то и расчёт, что из жалости им всё быстрее подпишут?..
– Не придётся. Сейчас отнесу. А что за посылка?
– Так, – посыльный чуть ли не уткнулся носом в сопроводительные документы, – указано, что зеркало. Из Венеции.
– Хм.
Взяв бумаги, Илья сделал вид, что отправился в кабинет Артёма, на самом деле свернул на лестницу, ведущую на второй этаж. Там он дошёл до своей комнаты, которая являла собой образец аккуратности. Скромно и ничего лишнего. На столе стояла чернильница, которая только и ждала, чтобы в неё обмакнули перо. Илья не стал медлить и глазами пробежался по написанному. Хорошо, что Ребров взялся за его обучение, который раз уже это помогало. Не все слуги в этом доме могли читать, но всех и не нужно было сюда приглашать, достаточно было Ильи, который своими глазами видел, что следовало «г-ну Реброву» передать посылку в виде зеркала из Венеции. Печать Второго департамента. Сначала Илья удивился такому, но потом вспомнил, что две недели назад зеркало в комнате Реброва как раз разбилось. Старый дворецкий ещё причитал про семь лет несчастий, но Артём просто заявлял, что не верит в подобную чушь. При этом все прекрасно знали, что у графа есть привычка, которую многие приписывали к суеверию: возвращаясь из поездок домой, он прикасался рукой и лбом к кованым воротам, а потом и к двери, ведущей в его комнату. На все попытки друзей объяснить, что это самое настоящее суеверие, Ребров только отмахивался, а вокруг привычки строилось множество слухов, начиная от того, что он ворота целует, и заканчивая чуть ли не жертвоприношениями для них. Всё зависело от того, кто помогал своими словами обрастать этому комку слухов. Артём Геннадьевич посмеивался, но не делал попыток прекратить обсуждение своего поведения, заявляя, что на это повлиять он не может, да и не хочет. Хотя близкий круг друзей знал, что с суевериями граф боролся, только вот не все знали, как именно. Но привычки привычками, а требовалось подпись подделать да отпустить гонца. Вроде бы документ составлен без каких-либо бюрократических хитростей. Только почему такой подарок от департамента, который графа не жалует? Илья пожал плечами, опустил перо в чернильницу и сделал пробную подпись на лежавшем листе бумаги. Как и учил Ребров, не придраться. Сам Артём говорил, что в его ведомстве есть специалисты, которые смогут найти отличия, но в данный момент они ничего бы не выявили по причине того, что эти документы к ним не попадут. Да и зачем?
Знал бы Илья, что такого не будет.
Рука уверенно вывела нужные петли и штрихи, поставив подобие точки рядом, как делал Ребров. Вот и всё, рядовая мелочь, на которую он получил разрешение от графа. Уже собравшись уходить, Илья по неосторожности смахнул чернильницу, и всё её содержимое вылилось на стол, где ещё пару секунд назад лежали бумаги. Потом, по прошествии времени, Илья думал, помедли он пару секунд, и многого можно было бы избежать. С другой стороны… Но что сделано, то сделано, и Кутепов как можно быстрее спустился вниз, примеривая на себя привычный серьёзный вид. Посыльный, который к этому времени затих и ждал, переминаясь с ноги на ногу, при виде Ильи облегченно выдохнул, принимая его за своего освободителя.
– Граф подписал, да? Как же мне повезло! Спасибо большое!
– Да, граф подписал, – Илья снова взглянул на бумаги, запоминая имя посыльного, – всё в порядке с ними, корнет Юсупов?
– Да, да, как иначе может быть? Ещё раз спасибо! Знали бы Вы, как повезло...
Благодарный бубнёж посыльного затерялся на фоне шороха от втаскиваемого слугами зеркала в полный рост, судя по размеру упаковки, гораздо большего, чем предыдущее. Как только зеркало было внесено, Юсупов откланялся и чуть ли не выбежал из дома, всё ещё продолжая говорить про везение.
Откровенно говоря, везение в тот момент и кончилось, когда Илья подписал злосчастные бумаги. И лучше было бы, если бы слуги, заносившие посылку в комнату Реброва, разбили его, а потом и вовсе выкинули осколки. К сожалению, под дотошными взглядами дворецкого и Кутепова такого не произошло, и зеркало заняло своё место в комнате графа.
***
Поднявшись после встречи с чиновниками к себе в комнату, Артём был так погружен в свои мысли, что не сразу заметил изменения в ней. Его больше волновали полученные сведения, которые явно говорили, что из разных министерств пропали ничего, казалось бы, не значащие бумаги. Ну кому, скажите на милость, понадобились расходники по зерну за прошлый квартал? Или накладные на закупку у пары купцов металла на постройку железных дорог? Чиновники клялись, потрясая другой отчётностью, что справки самые что ни на есть чистые, но при этом не затрагивают какие-то серьёзные моменты. У Артёма было две версии: либо кто-то исчезновением ненужных бумаг прикрыл пропажу более важных документов, либо всё же эти самые бумаги и данные в них были совершенно для других целей. На первый взгляд все ценные бумаги были не тронуты, в них ничего не изменено. И о чём дополнительно после этого сообщать государю, Артём не знал, хотя мог выложить только подозрения на интуитивном уровне, что тут что-то нечисто. Император не отмахнулся бы, но довольно твёрдо бы намекнул, что одной интуиции мало, чтобы прижать виновных. В том, что эти самые виновные есть, граф не сомневался. Осталось только найти, в чём, а там уже…
Размышление прервало вежливое покашливание, которое за десять лет, как понял Ребров, всегда предваряло речь Ильи о том, что Артём должен что-то сделать.
– Итак, что я упустил?
– К сожалению, я не могу залезть в Вашу голову и прочесть, что Вы в своих размышлениях упустили, но могу подсказать, что сами просили напомнить о встрече в два часа дня.
«И хорошо, что не можешь залезть».
– Про это помню.
– Хотя Вы ещё не определились, послать ли Александра Александровича вместо себя или идти самому.
– Пожалуй, тут нам обоим не помешало бы сходить. Заодно и переговорили бы на другие темы… Илья, ну не смотри так, будто мы там как сплетницы в салоне у Кержаковых.
– Да как бы я посмел, тем более, что я не знаю, что там за сплетницы у Кержаковых.
– Знаю я твоё «как бы посмел». А что, сплетницы отборные, бьют языками без промаха. На себе испытал.
– Странно, что у Кержаковых сплетницы бьют без промаха, старший сын семьи на дуэлях частенько промахивался.
– Вот ты сейчас как одна из этих самых сплетниц. Ну-ка, покажи язык, вдруг там клеймо уже проступило? Понабрался всякого.
– Так ведь от Вас, Артём Геннадьевич, и понабрался, нужно ещё посмотреть, на чьём языке клеймо есть.
– Давай сойдёмся на том, что оно есть у Саши Селихова, – Артём наконец отбросил мысли про странности с бумагами и теперь мог спокойно развалиться в кресле, – поверь, он будет не против.
– Вы не оставите ему выбора?
Артём усмехнулся, расслабляя и сдёргивая с шеи надоевший платок. Под неодобрительным взглядом Ильи он улетел на пол, будто кляксой затемнев на белом ковре. Обведя взглядом комнату, Артём сначала посмотрел, как Илья с ворчанием поднимает платок, а потом перевёл взгляд на занявший своё место подарок. На лице проступила лёгкая озадаченность, которая вылилась во вполне закономерный вопрос:
– Илья, а скажи-ка мне, будь так любезен, что за упакованный гроб стоит у меня в комнате? Это какой-то намёк?
– Если и намёк, то не от меня. Может, этот Ваш любимый Второй департамент намекает Вам, чтобы Вы чаще смотрелись в зеркало, а не совали нос в их дела? – Илья бережно разгладил платок, но потом присмотрелся и решил, что лучше на встречу его заменить. – Потому что пока Вы разговаривали в кабинете, Вам прислали сей замечательный презент.
С выражением крайнего удивления на лице Ребров встал и как-то крадучись подошёл к мирно стоящему зеркалу, всё ещё находящемуся в упакованном состоянии. Подарок вёл себя неагрессивно, не было похоже, что его «любимые и дражайшие» сослуживцы прислали ему какую-то пакость. В виде бомбы, например. Да и рвануло бы уже давно, а сам Артём в лучшем случае бы смотрел на небо сквозь дыру в крыше, а в худшем – смотрел бы с небес на руины своего дома. Хотя до небес ему… Кто б пустил, да и государь бы не позволил, рано ещё, не отслужил. Вдобавок к этому ещё Илья замер за спиной настороженной гончей, подсознательно перехватывая его подозрения. Вот чему-чему, а быть не то тенью, не то продолжением Реброва, выловленный на улице оборванец научился так, словно специально для этого был рождён. Или, точнее сказать, выучен собственноручно. По чьей-то прихоти – своей или судьбы – Артём, тогда ещё только начинающий свою службу, взял под крыло самого натурального найдёныша, который и помнил-то только своё имя и фамилию (свою ли?), крепко держа в руках стащенный у какого-то приезжего помещика кошель, где и денег особо не оказалось. О чём Ребров и уведомил Илью, как только вернулся от государя домой, тут же добавив, что в «притоне» не придётся довольствоваться такой мелочью, но и ответственности больше будет. Ещё молодой тогда граф с оптимизмом и верой в окружающих людей убеждённо рассказывал сиротливо приткнувшемуся на крае стула Илье, что он сможет сделать из Кутепова человека. Почему? Это сейчас Артём понимал, что иногда стоит щадить чувства людей, а тогда простодушно и чуть высокомерно заявил:
– Потому что так мне видится более правильным.
Илья ничего не мог ответить на это по одной простой причине: был слишком обескуражен произошедшим. Из этой причины вытекало множество различных эмоций, которые делали петлю от страха, что он попал в какое-то жуткое место, до надежды, что ничего кошмарного не случится. Всё это проходило через неверие и подозрительность, закручивалось на робкой мысли, что надо отсюда сбежать при первой же возможности. Усилием воли только заставлял себя сидеть на стуле, то и дело косясь в сторону двери и окна, пытаясь ещё фокусироваться на словах Реброва. В итоге все ожидания и страхи перемешались настолько, что общее впечатление смазалось в безликое пятно без какой-либо окраски. Илья и чувствовал себя пятном в этой самой комнате. Обычно с пятнами не церемонятся, выводят их сразу, а тут, кажется, предоставляют шанс на нормальную жизнь. Когда Артём замолчал, ошарашенного Илью хватило только на один вопрос:
– А что Вы хотите взамен?
– Только одного: верности. Я должен быть уверен, что ты меня не предашь. И думаю, что так оно и будет.
Так оно и вышло. Как граф разглядел в мальчишке, что тот не побежит на улицу при первой же возможности, оставалось загадкой. Это Илья сам про себя хорошо знал, что улицу он не любит и не романтизирует, но откуда это было знать незнакомому человеку? С того момента жизнь потекла по-другому, выбивая из недавнего уличного ребёнка прежние привычки и усердно вкладывая новые навыки и знания. А также ту самую верность хозяину, которую он поначалу пытался искусственно вывести для себя, глядя на других слуг, на которых граф мог положиться. Ребров не был мягкотелым вельможей, но при этом в нём и не было любви к закостенелым традициям, в которых челяди отводилась роль лишь неуклюжих инструментов. В итоге выходило так, что Артём настраивал эти инструменты сам, как вышло и с Ильёй. Не всё было гладко в процессе обучения, но Кутепов старался даже тогда, когда у Реброва опускались руки.
– Ну скажи, как до тебя донести, что не стоит осуждать тех, кто приходит в этот дом по делам, которые ты не понимаешь?
– Я не осуждаю!
– По лицу твоему видно, как ты не осуждаешь. Ты же знаешь, я не сторонник телесных наказаний для слуг…
– Можете накричать на меня.
– Со мной приключилось внезапное помутнение, или я действительно услышал, что на тебя надо кричать?
Услышав утвердительный ответ, Артём тяжело вздохнул, но подобную методику применять начал, когда Илья либо по упрямству, либо из-за того, что не разобрался в ситуации, начинал отчаянно сопротивляться. Он допускал досадные оплошности, иногда не мог банально справляться со своими обязанностями то ли в силу непонимания их, то ли, как говорил дворецкий Прохор, в силу того, что «талант дан большой, но перехвалили мальчонку, а он распустился». Илья бесился от таких речей, но виду не показывал, уже начиная себя считать спокойным человеком. Или примеряя такой образ, может быть, копируя его с графа, которого считал одним из самых достойных людей. За последующие десять лет Илья выучил не только привычки и требования Реброва, но и сам выработал привычку служить ему, естественную, как процесс дыхания. И поэтому сейчас было вполне естественно стоять за спиной Артёма Геннадьевича, наблюдая за его действиями.
– Что-то не так? Следовало отпустить посыльного вместе с зеркалом обратно?
– Пока не знаю. Но выглядит безопасно, – что-то подумав про себя, Ребров, взяв перочинный ножик, начал аккуратно избавлять подарок от упаковки. – Хотя ума не приложу, зачем Второму нужно было довести шутку до исполнения.
– Какую шутку?
– Так случилось, что в день, когда старое разбилось, были на заседании Сената, и до его начала чёрт дёрнул меня посокрушаться в кругу знакомых, что нынче я без зеркала, так что вид у меня и не дотягивает до завзятых модников…
– Но накануне этого заседания Вы несколько дней и ночей подготавливали тот законопроект, даже собаки с улицы поняли бы, что Вы устали…
– То собаки, а там натуральные волки в овечьей шкуре, которых, к сожалению, не отстрелять, но хоть бы потравить отсутствием дичи необходимо. Ты это прекрасно знаешь.
– Знаю по Вашим рассказам.
– Илья, не перебарщивай, – на лице Реброва проступило едва заметное недоумение при виде очередной печати. – Хм, это чья? Не узнаю. Тренировались они там на бумаге, что ли?.. Вернёмся к нашим радетелям за отечество. Узнав, что я лишился зеркала, зубоскалы вежливо посочувствовали, что я теперь не смогу быть блистательным франтом на приёмах.
– Надеюсь, Вы им ответили, что блистать Вам лучше на собраниях, а не в светских беседах?
– Илья, Илья… Приличный человек в высшем обществе должен подавать себя так хорошо во всех сферах, чтобы от его манер и умения уводить разговор у поклонников текли слёзы, как на службе в церквях, а у злопыхателей щёки горели от стыда, как на причастии.
– Пустое это всё. Ужимки, маскарады, несерьёзно.
– Илюшенька, золотой Вы мой человек, – Артём развернулся к Кутепову, почти мастерски разыгрывая умиление, – вот как не стараюсь, а Вы всё сурово отмеряете. Разделили, что хорошо, а что плохо, вот есть злыдни из советников, а есть я, по Вашему мнению, весь такой хороший и благовоспитанный, но почему-то всё понять не желаете, что есть ещё нюансы.
– Нюансы пусть будут на Вашей совести, мне бы что попроще, – Илья хмыкнул и выразительно посмотрел на не до конца распечатанное зеркало. – Такое же простое, как упаковка посылки, которую Вы всё никак раскрыть не можете.
Пригрозив Илье ножиком, Ребров подкинул его, будто заправский душегуб, и, не прерываясь больше на разговоры, принялся освобождать из упаковочного плена дань вежливости от Второго департамента. Илья не решался даже шелохнуться, внимательно наблюдая за процессом, больше по привычке, чем в надежде что-то разглядеть. Да и что ему разглядывать, не Артёма Геннадьевича же? Что он там не видел… Отогнав глупую мысль, Кутепов беспристрастно заметил про себя, что граф так торопится раскрыть подарок не из-за самого его наличия, а наверняка надеясь найти какую-нибудь пакость. Ну или отсутствие зеркала, такое тоже можно было ожидать. Но нет, зеркало всё же наличествовало, при этом какое! Элегантное, не громоздкое, без вычурных деталей и нелепого сочетания цветов. Изображение в нём было настолько точным, без обычных искажений, что Илья, стоящий поодаль и сбоку, будто бы видел сейчас не отражение Реброва, а его двойника в зазеркалье. Отражение, повинуясь движению оригинала, повернуло голову так, чтобы поймать взгляд Ильи, от чего-то поежившегося и почувствовавшего себя весьма неуютно. Может, всё дело в том, что он привык видеть графа в отзеркаленном варианте?..
– Ну и что скажешь?
– Отлично выглядите, – ляпнул Илья первое, что пришло в голову. – На бал хоть прямо сейчас.
– Я про подарочек, а не про себя! – весело рассмеялся Ребров, вскидывая подбородок, будто и впрямь почувствовал себя под взглядом многих пар глаз, блестящих от искрящегося света. – Как думаешь, это зеркало у них в счёт списания долгов какого-то бедолаги пошло? Или просто по счастливой случайности приобрели за бесценок? Сработано оно выше всяких похвал, ни к линиям, ни к качеству, ни к чему не придраться. Такое бы и в императорских покоях место нашло, не только здесь. Подойди-ка сюда.
Не видя причин отказываться, Илья в пару шагов подошёл к зеркалу, вопросительно смотря на Артёма, который озадаченно глядел на собственную руку.
– Не на меня смотри, на зеркало, а лучше руку к раме приложи. Вот ведь, ещё и сам заляпал своею рукой, теперь отпечаток будет.
Повинуясь сказанному, Кутепов без каких-либо эмоций дотронулся до искусного вырезанных элементов на раме, которые будто были вплавлены в неё. Ошибки Реброва он не повторил, поэтому своих отпечатков на зеркале не оставил. Под пальцами ощущалась удивительно странная поверхность: Илья мог поклясться, что как только он прикоснулся к ней, она была холодной, но спустя пару секунд уже приятно грела кончики пальцев. Кутепов не был силён в науках, но всё же того, что знал, хватало понять, что вряд ли подобное – обычное явление. По какому-то внутреннему наитию он наклонился ближе к зеркалу, рассматривая резьбу. На какой-то момент ему показалось, что в плавных линиях, образующих петли, он видит словно оттиски чьих-то лиц. От увиденного он сразу отшатнулся, проклиная не то освещение, не то угол зрения. Отдельное проклятие достались мастеру, что работал над этим зеркалом.
– Странно, вот уж не думал, что, увидев так близко своё лицо, ты испугаешься. Ну что ты, право слово, я же не пугаюсь.
– Шуточки у Вас, граф, на высоте.
– Стараюсь, Илюшенька. Так что ты там увидел?
– Ничего, – пожал плечами Илья, – просто обман зрения, только и всего. Зеркало как зеркало, только сделанное руками настоящего мастера.
– При этом доставшееся мне совершенно бесплатно. Вот хоть что ты говори, но не могу отделаться от ощущения, что где-то тут подвох. Может, ночью из него будет вылезать сам советник Габулов и диктовать мне, спящему, проекты, которые удобны ему?..
– Вызывайте тогда сразу отца Георгия…
– Вот так прямо в исподнем и бежать к нему, с советником под ручку? Может, сразу к императору нашему Игорю Владимировичу? Ох, Илья, боюсь, ещё не то подумают, чем я тут занимаюсь.
– Да чем Вы тут можете заниматься, – простодушно заметил Кутепов. – Я у Вас тут ни разу ничего поганого не замечал.
Ребров очень внимательно, даже испытующе посмотрел на Илью, отчего тот почувствовал себя неловко.
– Хочу заметить, Илья, что тут ничего поганого и не бывает. Кроме мыслей, – Ребров перестал сверлить взглядом беднягу и снова переключился на основную тему разговора. – Надеюсь, что и Габулова тут не будет по ночам, не хватало ещё оправдываться перед государём. Ещё в белье вдруг каком не по уставу прибегу.
– Я Вам приготовлю такое, чтобы по уставу.
– Илья! – смех Артёма словно прыгучим шариком скакал от стены к стене. – Тогда ты мне лучше такое приготовь, чтобы советник в ужасе обратно в зеркало убежал, истово крестясь и желая замолить все свои грехи.
– Тогда предлагаю Вам спать, в чём мать родила, – проворчал Илья. – Тогда весь Ваш Второй департамент придётся если не отпевать, то в юродивые записывать.
– Боюсь спросить, что же такого тут увидит господин советник, если до отпевания дело дойдет? – Ребров говорил очень мягко, точно изображая приторно-сладкие интонации штер-кригскомиссара Глушакова. – Или хотя бы до дома умалишённых. Что же надумала твоя умудрённая жизнью на улице голова?
– Ничего не надумала, – отрезал Илья и поморщился. – Всего лишь имею в виду наличие в Вашей комнате девиц. Различных.
И тут граф засмеялся так, что такой смех был бы более уместен в кабаке на краю города, а не в доме такого вышколенного чиновника. Ребров отошёл от зеркала и упал в кресло, продолжая смеяться под неодобрительно-удивлённым взглядом Кутепова
– Девиц сами поставлять будете? Или особо непригожих, чтобы советник ещё и плевался? Ох, Илья, это Вам самому надо о девицах думать, – ласково пожурил слугу Артём, – а не мне подсовывать.
– Некогда мне об этом думать, да и о чём там мыслить? Лучше пока без девиц.
– Может, тебе время специально выделить? Чтобы обдумать всё? Настасья, например, хорошею бы же… мыслью была.
– В хорошей голове была бы и хорошей мыслью, – Кутепов всё больше ощущал неловкость и раздражение вперемешку со смущением, – а не в такой, где сплошная дурость.
– Ты, Илья, не шали и не рассказывай мне сказки про дурную голову. Такого ответственного молодого человека среди слуг я уже давно не встречал. Да и не только среди слуг. Но если вдруг всё же на ту же Настасью взглянешь, я вам обеспечу неплохое жалованье, как паре семейной. Семья – это святое.
– Я это знаю, но Артём Геннадьевич, я не спешу накинуть на какую-то бедную девушку брачные обязательства. Вы, между прочим, тоже.
– Когда-нибудь накину, не переживай, – отмахнулся Ребров, бросив грустный взгляд на зеркало, – когда-нибудь обязательно накину.
Илья поджал губы, словно строгий учитель, решив, что сейчас уже самое время готовиться к встрече. Украдкой бросив взгляд на задумавшегося о чём-то графа, Кутепов неторопливо подошёл к комоду, в верхнем ящике которого были старательно разложены платки. В поисках нужного Илья не сразу услышал покашливание за спиной.
– Да, Артём Геннадьевич?
– Если ты так с девицами обращаешься, как с моими платками… ох и не завидую я девицам, – заметив, что Кутепов густо покраснел, Артём довольно хмыкнул. – Зачем же ты такое побоище в ящике устроил?
– Извините, Ваше Сиятельство, искал нужный для Вас, – Илья ловко вытащил необходимый предмет гардероба. – Вот тот, который Вы обычно надеваете на подобные встречи.
– Илюша, за мной.
Кутепов и пошёл, остановившись около зеркала рядом Ребровым.
– Не люблю я всё-таки смотреть на себя в зеркала, всё время нескладным кажусь! – с какой-то досадой произнёс граф. – Поэтому, Илья, полагаюсь на тебя и на твои руки в нелёгком деле повязывания платка.
– Вы ещё скажите, что в цареугодном деле.
– Ты бы и царю угодил.
– Не моё это дело, с царями возиться. Вот с Вами…
Как только Илья накинул на шею Реброва шёлковый платок, тот, до этого подвернувший голову и смотрящий в зеркало, смотрел теперь прямо на Кутепова, вытянув шею. Проделывая такую процедуру уже сотни раз, Илья точно знал, как сильно затянуть ту или иную петлю, как лучше выдернуть ткань, как провернуть всё таким образом, чтобы даже не коснуться шеи Артёма, который любил болтать в процессе. Или, наоборот, пусть чуть-чуть дотронуться… Кутепов почти закончил, когда решил поднять глаза, чтобы успеть заметить, как граф пристально смотрит на него. Пальцы замерли, перед этим пригладив лишнюю складку.
– Что-то не так, Ваше Сиятельство? Я слишком сильно затянул?
Артём отрицательно помотал головой, отмахиваясь и давая понять, чтобы Илья отступил назад на пару шагов, что тот тут же и сделал. Ребров сам потянулся пальцами к платку, но в самый последний момент будто передумал, опустив их и развернувшись лицом к зеркалу. Стоявший сбоку Илья не мог видеть полностью выражения лица, но вот зеркало послушно отражало смятение. Артём почему-то против воли засмотрелся повязанным платком, не замечая того, что на этот раз на лице Ильи вместе с лёгким беспокойством было смущённое любование, которое тот для себя объяснял удовлетворением от результата.
– Вас всё устраивает?..
– Вполне. Можешь идти, передай на кухню, чтобы ужин подавали у девяти.
– На скольких персон?
– На одного.
– Будет сделано, Артём Геннадьевич. Ещё какие-то пожелания?
– Проследите, чтобы комнаты не топили сверх меры, а то в последние ночи ощущение, что надвигаются самые страшные морозы, с прицелом именно на мою комнату. Ну и в кабинете, как обычно…
– Ничего не трогают. Не переживайте.
– Как скажешь, Илюша.
Артём замолчал, подойдя к столу и принявшись укладывать документы для встречи. Поняв, что больше здесь не потребуется, Илья неслышно выскользнул их комнаты, за пределами которой дороги этих двоих, на первый взгляд, и расходились.
***
– Артём Геннадьевич, как я рад, что Вы всё же согласились составить мне компанию при этой беседе. Да и присмотрели за мной, приятно, когда такой авторитетный человек, как Вы, берёт под крыло ещё такого неопытного, как я.
– Александр Александрович, полноте, Вы меня так перехвалите.
– Кто-то же должен! – Селихов отсалютовал своему собеседнику бокалом. – Учитывая, что на Вас там зубы точат в ожидании промаха.
– Был бы я барышней, я бы сейчас засмущался и опустил очи долу, но вместо это просто скажу Вам, что не стоит так сгущать краски.
Двое собеседников – коими были граф Ребров, действительный тайный советник 1-го класса, и Александр Александрович Селихов, дворянин из Орловской губернии, недавно по особым заслугам получивший чин коллежского советника министерства внутренних дел Российской Империи – после проведённых переговоров в Сенате по своему обыкновению направились в небольшой ресторан, где можно было спокойно поговорить в дали от любопытных глаз и не менее любопытных ушей. Официанты, прекрасно зная привычки посетителей, не мешали и не отвлекали уточнениями, а от остальных присутствующих советники были огорожены стоящими вокруг элементами декора и цветами. На них сейчас рассеянно глядел Артём, будто и не обращая внимания на Селихова, решившего, видимо, скрыть волнение ни к чему не обязывающим разговором. Всё бы ничего, но благоговение, испытываемое Сашей перед графом, на этот раз рисковало расплескаться дальше границ разумного, то есть сравнялось бы с пиететом по отношению к одному адмиралу.
– Саша, Вы сегодня либо хотите отвлечь меня, либо себя, – Артём резко перевёл взгляд с цветка на собеседника, из-за чего тот поперхнулся вином. – Какой бы вариант Вы не преследовали, выходит у Вас скверно.
– Это настолько заметно? – выдавил из себя Селихов. – Мне бы не хотелось, чтобы это бросалось в глаза.
– А мне бы сейчас хотелось услышать причину такого волнения. Как никак, могу назвать тебя своим протеже. Поэтому, прошу тебя, расскажи, отчего ты беспокоишься.
Селихов поставил бокал на стол, разглаживая только ему видную складку на белоснежной скатерти. Артём последовал его примеру, откидываясь на спинку стула, принимая как можно более безмятежный вид. Тем самым хотел подтолкнуть Сашу к другому разговору. Тот пару раз вздохнул, зачем-то сжал руки в кулаки, словно собираясь наброситься на кого-то.
– Я не «отчего-то» беспокоюсь. А из-за кого-то.
У Артёма сначала дёрнулась бровь, а потом едва заметно приподнялся уголок губ.
– И так как этот кто-то является Вашим другом, я надеюсь, что Вы сможете угомонить…
Селихов замолчал, наблюдая, как Ребров всё же решил снова взять бокал в руки и отпить из него.
– Угомонить кого, Саша, его или Вас?
– Да как вы… Ох, извините, Артём Геннадьевич! Как Вы могли подумать, что меня? Неужели Вам в голову пришло, что это я его задираю?!
– Ни в коем случае, Сашенька, – Селихов вздрогнул и ещё сильнее сжал кулаки. – Но как он Вас задирает?
Сбивчиво, но очень тихо, Саша и рассказал.
Под конец рассказа Реброву хотелось смеяться, а после залпом выпить изысканное вино.
Оказалось, что после получения чина, да ещё и перевода Селихова в новое место, штер-кригскомиссар Глушаков, которого самого не так давно перевели в управление Военного Министерства, начал, по словам Александра, его изводить. То шуточки, что теперь он нашёл нового советника, то неуместные сравнения его внешности, – имел наглость заметить, что у Селихова ресницы всем девицам на зависть, – то взгляды странные, которые тут же сменялись престранным игнорированием. Саша объяснял это всё просто: завистью и дурной натурой.
– Как так можно, Артём Геннадьевич? Вот Вы бы так поступили?
– У меня всё же, надо признать, манеры получше, чем у нашего друга.
– У Вашего! Попрошу Вас!
– Странно, а когда в последний раз Вы приходили ещё с братьями Комбаровыми, Вы вполне мило разговаривали с Денисом Борисовичем.
– Вам показалось!
– Удивительное дело! – Ребров будто бы не слышал слов Селихова. – Совсем недавно комиссар тоже жаловался на Вас.
От возмущения Александр Александрович чуть не смахнул бокал со стола, Артём же продолжил:
– И к тому же сам признался, что, м-м-м, завидует Вашим ресницам.
– Что?..
– Впечатлён даже. Денис, надо сказать, не очень хороший мастер изящной словесности, но при описании Ваших ресниц явно попытался что-то из неё выудить.
– Пр… правда? – Селихов сначала встрепенулся с надеждой, а потом решил, что не следует терпеть подобное. – Это возмутительно! Ещё и про меня что-то рассказывает! Будто я… я… будто ему… Это хамство! А если он ещё кому-то такое скажет?!
– Поверьте, Александр Александрович, такое он больше никому не скажет.
– Но это же неправильно, что он вот такое говорит, когда я…
– Когда Вы – что? Хотите – скажите ему сами. Правда, тут постараться надо, Глушаков такими, гм, ресницами, как у Вас, похвастаться не может. И не хватайте так ртом воздух! Я же Вам ничего предосудительного не предлагаю, да и Денис Борисович тоже.
Вот чего Артём не ожидал, так это того, что Селихов зальётся такой краской смущения, что по цвету почти сравнялся с вином.
– Денис Борисович Вам точно только про ресницы говорил?..
– Ну да, – Ребров пожал плечами, – про ресницы да про то, что Вы от него как от огня бегаете.
Селихов, кажется, успокоился и не обратил внимания на хитрое выражение лица Артёма, который прекрасно помнил продолжение фразы комиссара: «И сам же огонь раздувает».
– Денис Борисович Ваш всё равно страдает очень важным изъяном: он не умеет держать язык за зубами.
– Вынужден признать Вашу правоту, знали бы Вы, сколько в министерстве из-за его речей шума было…
Дальнейший разговор перетёк в рассказы Артёма о том, как неосторожные слова Глушакова в той или иной ситуации приводили к не самым хорошим последствиям, а иногда и совсем уж безобразным. Когда же Селихов робко спросил, есть ли что-то хорошее в комиссаре, Ребров мягко улыбнулся и пожал плечами.
– Вы же понимаете, что начни я говорить про Дениса Борисовича только что-то положительное, Вы бы первым же и завозмущались? По глазам Вашим вижу, что так бы и было. Он хороший военный, старательный, не забывает про свою малую родину. Если нужно подставить плечо – подставит. Иногда, конечно, своеобразно. Вы мне сейчас моего слугу напоминаете, Илью, он тоже всё хочет подвести под определённые рамки, где с одной стороны хорошие, с другой – плохие.
– Но вот Вы же – хороший человек.
– Это потому что мне так удобно, чтобы Вы так считали.
– А Денис Борисович?..
– Это Вы уже с ним разбирайтесь. Вы ещё лучше попытайтесь не настраивать против себя тех, кто к Вам… дружелюбно относится на новом месте. Не волнуйтесь! – видя, что Селихов пытается что-то добавить, Артём его опередил. – То же самое я скажу и Денису Борисовичу. Мало ли, никогда не знаешь, чья помощь и в чём понадобится.
– Спасибо, Артём Геннадьевич, – Селихов промокнул губы салфеткой, больше не решаясь занимать время Реброва. – Пожалуй, мне есть, над чем подумать.
– Нам всем и всегда есть, над чем думать. Проблема в том, что иногда мы просто не хотим этого делать.
Саша несколько удивлённо посмотрел на графа, который подозвал официанта, чтобы уведомить о том, что они покидают это место. Артём выглядел задумчиво, и Селихов не решился прервать его размышление. Вместо этого он подождал, пока Ребров соберётся, и вместе они покинули ресторан, расходясь по своим домам и по своим мыслям.
***
Уже дома, находясь в комнате, Артём снова прокрутил весь разговор с Селиховым, обещая самому себе в следующий раз следить за тем, как Саша начнёт им восторгаться. Ему-то это не навредит, самолюбие не потешит, а вот юнцу, который недавно получил довольно-таки высокий для него чин, может вполне ощутимо помешать. За окном уже зажигали фонари, а их собратья, свечи, освещали покои Реброва, разгоняя мягкую темноту, которая словно перетекала в дом с улицы, согревая и усыпляя. Давно отбросив привычку многих дворян раздеваться с помощью прислуги, Артём, не особо заботясь об одежде, скинул сюртук на спинку кресла, понимая, что с этим скидывает всё чиновничье притворство и изворотливость, которые были его спутниками при государевой службе. Зеркало услужливо отражало неторопливые движения и усталую фигуру в полумраке. Граф нисколько не покривил душой, сказав Илье, что не любит смотреть на себя в зеркале, в котором всегда виделся не таким, каким себя представлял. Там, по его мнению, он представлялся неуверенным, неловким, неспособным отразить ни один удар. В особо мрачные вечера, когда на службе всё летело в самое натуральное пекло, Артём даже накидывал на зеркало ткань, чтобы отражение не раздражало его. Сегодня, слава Богу, настрой не опускался ниже критического уровня, и Ребров спокойно реагировал на нахождение сего предмета в комнате. Одно движение, чтобы снять платок – и пламя свечей заколыхалось от порыва, разбудив дремлющую тьму. Против воли действительный тайный советник проследил за тенями, которые плавно устремились к зеркалу.
Странно.
Взгляд задержался на поверхности, а в голове что-то щёлкнуло. Что-то не сходилось. Было не таким. Подойдя поближе, ещё больше разгоняя тени в комнате, Артём уставился на отражение, пытаясь понять, что же было не так. Все те же знакомые черты, испытывающий взгляд, морщины в углах глаз, подтянутая фигура…
Стоп.
Сделав шаг назад, Артём теперь уже прицельно осмотрел самого себя в зеркале. Именно фигура дала ответ: он казался себе таким, каким был на самом деле, если даже не лучше. Проморгавшись, Ребров понял, что это не обман его глаз, ему и вправду виделась более изящная фигура, словно подправленная версия, послушно повторяющая его движения. Такого быть не могло! Или могло? Неужели нынешние мастера наловчились делать такие зеркала? Но тогда бы о них уже гудела вся столица, обсуждая модную и, несомненно, дорогую новинку. Однако же все молчали, только Артёму попалось такое чудо. Подойдя теперь вплотную, Ребров положил руку на прохладную поверхность, оглядывая и ища какой-то секрет. Может быть, просто зеркало показывало то, что было на самом деле? Правильно сделанное, без искажений, и изображение передавало всё, как есть. Неужели он и вправду был вот таким? Сколько раз Илья говорил ему, что это всё глупости, вся эта нелюбовь, всё это стеснение.
Илья…
Показалось, или действительно по раме прошла лёгкая дрожь, словно из зеркала лёгкий толчок докатился?
Илья, Илья, Илья. Кто это? Дай нам образ.
И правда вибрации, видимо, переутомление начало сказываться. Дрожь длиной в пару секунд, которых хватило бы на произношение имени.
Следовало показать Илье, он явно бы одобрил такое. Если не слова Кутепова, то хотя бы действительность убедила графа. Хотя Ребров верил слуге, видя в его глазах уверенность, которой не бывало по этому вопросу у него самого. У Ильи и вправду не было сомнений в своём хозяине. Ему явно не нужны были никакие зеркала, чтобы видеть то, от чего открещивался Артём. Если надо, он сам мог стать зеркалом Реброва, как до этого стал тенью, одной из тех, что сейчас бегали по комнате. Нужно было прекратить смотреться на себя, но мысли о правильности и Илье, тенях и отражениях не давали сделать и шага. Стук в дверь прервал это непонятное состояние потерянности.
– Войдите.
– Артём Геннадьевич, Вы говорили про ужин, но не спускаетесь, – вошедший Илья остановился на пороге, не зная, как отреагировать на картину перед его глазами. – Ваше Сиятельство? Что-то с зеркалом?
– Что-то со мной, – Артём наконец отошёл, сбрасывая с себя оцепенение. – Или с моими глазами, или с зеркалом. Подойди сюда.
Без промедления выполнив требуемое, Илья встал за плечом графа, смотря на отпечаток, оставшийся от ладони. Почему-то этот след коробил его, вызывал желание стереть, но с другой стороны хотелось приложить свою же руку на это место.
– Тебя ничего не смущает?
– А что меня должно смущать?
– Тебе не кажется, что я или ты – другие?
– Извините, но ни рога, ни лишние конечности у нас не отрасли, хоть Вы и работаете ещё в таком вертепе, – Кутепов с беспокойством посмотрел на Артёма. – Какие изменения я должен был заметить? Да не заболели ли Вы часом?
– Нет-нет, не болен, всё в порядке, просто… глупости всё это. Мысли о прогрессе в технологии изготовления, знаешь ли.
– Начинаю понимать, почему Вы не любите зеркала, у Вас от них ум за разум заходит.
– Ох, Илья, чтобы я без тебя делал. Ты уж точно голос разума.
– Что, что… Да ничего, незаменимых людей не бывает, – Кутепов пожал плечами. – Нашли бы другого толкового слугу, Вам с иными нельзя, иначе дурить начинаете.
– Спасибо, кого надо я уже нашёл, причём давно, – с нажимом сказал Артём, – но сейчас был всего лишь обман зрения, когда я себя видел лучше, чем я есть. Будто твоими глазами.
Услышав подобное, Илья замер, вытянувшись по струнке. Полумрак комнаты смягчил все острые черты лица, всю угловатость, сделав Кутепова более мягким, плавным. Только вот на лице застыло выражение загнанности, портящее весь эффект. В душе боролись противоречивые чувства: с одной стороны, была обида, что нужен был какой-то посторонний предмет, что Артём поверил в то, что говорил Илья, с другой – страх, что его могут понять не так, как ему бы самому хотелось. Но так как Кутепов знал своё место, обиды ему выказывать было незачем, а страх без причины, как и смех, вряд ли бы сделал ему честь, как хорошему слуге, которым он и являлся.
– У меня рога точно не выросли? Или хвост? Правда думается, что будь у меня хвост, ты бы из упрямства считал его лучшим из хвостов.
– Нет-нет, Вы вполне тот же, что и были с утра. Просто… усталый?
– Усталый. От мыслей разных. Поэтому сейчас лёгкий ужин, чтобы прийти в себя, ванна, а потом можно с документами поработать, государственная служба отгоняет посторонние мысли.
– Кто бы и службу эту хоть на один вечер отогнал, вдруг случится что с Вами, как же император без Вас управится?
– Мне кажется, или я слышу ироничность в твоём голосе?
– Может, всё-таки позвать батюшку, а то всё кажется и кажется Вам…
– Ох и распустил я тебя. Надо будет заняться этим вопросом, а пока что поди-ка прочь.
Илья чинно отвесил поклон, затем чопорно развернулся и вышел из комнаты под весёлый взгляд Реброва, который через двадцать минут и сам спустился вниз, бросив взгляд на зеркало.
И только свечи, пытающиеся разогнать тьму, видели, как сгущается что-то тёмное в нём.
Свечи видели, но тот мрак разогнать не могли. Старались донести безмолвным стенам, упросить их передать, оставить на себе послание.
Запечатлели, запечатлели. Мы отразим.
В конце концов свечи догорели, сдавшись от своего бессилия, догорели, уступая место темноте, которая услужливо позволила вернувшемуся спустя несколько часов хозяину комнаты отойти ко сну. Темноте осталось проверить, выгорят ли так же быстро люди, как эти свечи.
Автор: сборная России
Размер: миди, 26328 слов
Пейринг/Персонажи: Артём Ребров/Илья Кутепов
Категория: слэш
Жанр: 19 век AU, даркфик, мистика, Hurt/comfort
Рейтинг: R
Саммари: О пользе взгляда на самих себя через кривые зеркала.
Предупреждение/Примечание: Элементы насилия
Mirror Mirror on the wall!
True hope lies beyond the coast.
You're a damned kind can't you see
That the winds will change.
(Blind Guardian – Mirror, Mirror)
True hope lies beyond the coast.
You're a damned kind can't you see
That the winds will change.
(Blind Guardian – Mirror, Mirror)
– А ну стоять, маленькая погань!
На трескучем морозе из груди вырывалось хриплое дыхание, которое для своих же ушей заслонкой отгораживало от звуков шумной толпы и криков преследователя. Улице было плевать на происходящее, она просто вплетала ещё несколько ниток в ткань повседневной жизни. Крики, брань, радостные возгласы, маленькие драмы, незаметные переживания, диалоги на ходу – всё это не волновало её, но при этом было составной частью. Как и паренёк, удиравший со всех ног от облапошенного им же зазевавшегося прохожего.
– Мальчишка, лучше вернись подобру-поздорову! А вы столбом не стойте, сделайте же что-нибудь, вы же за порядком следите!
Чужие монеты, благодаря ловкости рук, оттягивали карман, да и желудок в предвкушении стал урчать сильнее. Неплохо было бы, если бы ещё и одежда грела получше, не пропуская к телу утренний холод. Ничего, по крайней мере, на сегодняшний вечер и на завтрашнее утро добытого хватит. Добытого, которое обеспечит горячей едой и питьём. Только бы убежать, свернуть ещё пару раз, а там хоть с собаками ищите, хоть весь город на уши поднимайте.
Другие оборванцы неслись бы по улице, весело крича и распихивая прохожих, сбивая дыхание. Этот бежал так, словно ничего весёлого не происходило. По сути, так оно и было. Это не веселье, а неприглядная жизнь, которую вынуждены были вести многие, вступив в борьбу с улицей или же покорно сдавшись ей на милость. Но улица сегодня словно помогала: мальчишка ловко обходил толпу, расступающуюся перед ним и намертво закрывающуюся после него, отрезая от надрывающего глотку простака. Оставалось совсем немного, перед ним показалось свободное пространство, без маячивших людей. Наконец-то появилось радостное предчувствие спокойствия, которое в полной мере раскроется после того, как он окажется в безопасности, как он сможет…
– О-о-ох!
По какому-то недоразумению беглец врезался в вынырнувшего не пойми откуда человека, буквально заставляя того выдохнуть облачко пара. Пошатнувшись, воришка проморгался, пытаясь продолжить свой бег, но вцепившиеся в него руки незнакомца не давали даже дёрнуться. Это всё из-за слабости, несколько дней нормально не ел, ещё и последние силы брошены на побег, который должен же был завершиться успешно!
– Пустите, ну пустите же… меня…мне надо!
– Вы посмотрите, какой занятой юноша! Куда это мы бежим, по каким делам? Не просветите? Погодите-ка, кажется, Ваше дело бежит к Вам само.
И правда, толстосум, у которого он стянул кошель, уже добрался до них в окружении своих холуев, пыхтя, как разгневанный боров, потрясая кулаками, но уже не оглашая улицу своими криками. Сил не было.
– Вот…ворюга… потрох сучий…попался! Мне! Да я ж тебя!.. В батогах!.. Ублюдок уличный! Сгною!
– Минуточку, уважаемый, Вы отдышитесь, придите в себя, мы тут с молодым человеком подождем, никуда он не денется.
– Спасибо, мил-человек, вот я сейчас… да его потом! Ух, сволочь беспризорная!
Под пыхтение грузной жертвы уличного произвола самого вора покидали остатки последнего тепла, а кошель с деньгами превращался в верёвку с камнем на шее. Цепкая хватка поймавшего его не давала даже возможности вырваться, подавляя все попытки.
– Предлагаю вам назвать своё имя, а то неудобно будет как-то.
– Что?.. Кому? Пустите, пожалуйста.
– Ну-ну, будет Вам, как же я Вас отпущу? Лучше имя скажите, – в голосе уже ощутимо звучали властные нотки, а не обманчивая доброжелательность, – это в Ваших же интересах.
– Илья, – неохотно выдавил подросток, дёрнувшись ещё раз, – Ильёй меня зовут.
Тем временем обворованный наконец отдышался и уже отдавал приказания своим людям, куда и каким методом сопроводить мальчишку для последующего наказания. От услышанного кровь, и без того уже не разгоняемая замершим от страха сердцем, словно застыла окончательно. Обливание на морозе и сорок ударов по спине были самым гуманным из озвученного.
– Так, мил-человек, спасибо, что помог, а то мои проворонили, растяпы! Вам тоже достанется сегодня, – это уже было адресовано притихшим слугам, знакомым с нравом хозяина не понаслышке, – проморгали, растяпы! Ничего, сегодня уж напомню вам, что к чему. Ну, мил-человек, отдавай нам пацанёнка, да разойдёмся с тобой.
– Нет.
Прозвучавший ответ, так совпало, вспугнул стаю ворон, которые облюбовали крышу одного из зданий. Тёмное пятно взметнулось в небо, оглашая своим пронзительным карканьем окрестности. Птицы улетели, а удивление на лицах собравшихся осталось.
– Как так нет? Мил-человек, может, ты чего-то не понял? Вот этот прощелыга малолетний меня, уважаемого человека, при всём честном народе обокрал. Верно?
– Верно.
– И ты сейчас, мил-человек, отказываешься мне его отдавать. Верно?
– Верно, – в голосе «мил-человека» явно звучало веселье, – ещё как верно.
– Так это что получается… Ты с этим нехристем заодно? – насупившись, требующий наказания пострадавший сделал знак рукой своим мужикам. – Ты же его ещё прикрываешь? Да у вас тут… банда? Посмотри-ка, а с виду такой приличный, важный… Так, молокосос, отдавай паренька, пока мои ребятки вас обоих не отделали!
Второй раз за утро Илья подумал, как издевается над ним улица, перед этим подарив надежду на что-то хорошее. Непонятное заступничество не сулило ничего доброго, грозило, пожалуй, ещё большей трёпкой, чем планировалось. И чего этому барину вздумалось играть?
Незнакомец всё ещё удерживал его, будто не обращал внимания на надвигающуюся взбучку. Мужики, сперва робко поглядывавшие – ещё бы, отделать какую-то важную птицу не то, что наказать безродного паренька, – теперь уже смотрели хмуро, медленно подбираясь, пока толстяк в шубе потирал руки. Наверное, стоило начать молиться. Наверное, надо было попытаться отбиться. Наверное, надо было…
– Артём Геннадьевич!
Раздавшийся крик, который прорвался сквозь цокот копыт, прорезал надвигающуюся толпу и заставил её отшатнуться, схлынуть, как мутную волну от утёса. С противоположного конца к спорящим за воришку приближалась кавалькада всадников, из центра которой то и дело доносились возгласы с именем. Когда кони донесли неожиданных спасителей до места действия, мужики, казалось, растеряли свой пыл и теперь будто бы даже жались друг к другу, а за их спинами торчал притихший хозяин.
– Артём Геннадьевич, что же Вы таким путём пошли, мы за Вами, а Вы от нас!
– А что такое? Как за мной прислали, так я и пошёл.
– Так ведь государь за Вами и послал нас, чтобы Вы побыстрее добрались.
– Я бы и мог быстрее добраться, но тут одно обстоятельство случилось.
«Обстоятельство» сейчас стояло рядом с тем, кого назвали Артём Геннадьевичем, и в третий раз проклинало шутки уличной судьбы. Это же надо, попасть в руки человека, который должен был предстать перед государем! А если он из?..
– А… конечно, обстоятельство. Так, может, мы Вас сопроводим уже? Государь ведь.
– Государь? Так вы от… того... этого, – на толстяка было жалко смотреть, он даже как-то сдулся, начав пятиться назад, – того самого, да? Ну который… там, да?
– Там, там, – этому самому Артёму Геннадьевичу было весело, прискакавшие же явно не понимали, что происходит, как и мальчишка. – Вы всё ещё хотите забрать для наказания паренька? Может, Вам потери возместить?
– Нет, не надо ничего. Потери мы… сами возместим, сами, мил-чел… господин, эээ?..
– Сами так сами! – тот, за кем посылал государь, проигнорировал вопрос, разворачивая свою добычу к всадникам. – Тогда удачного вам дня, а Вы, молодой человек, за мной.
– Илья.
– Ну надо же. Хорошо, Илья, тогда… – казалось, что к нему государев человек потерял интерес, потому что дальнейшие слова были обращены только к прискакавшим. – Сего юношу в карету, под охрану и в «притон».
– Будет сделано! Там Вас карета ждёт.
– Только кареты и ждут.
На том его спаситель (спаситель ли?) покинул его и четверых гвардейцев, которые с любопытством смотрели на него.
– Ну что, сударь, извольте с нами пройти в «притон».
– Как… средь бела дня…
– Ещё и смущаешься? А пакостить не смущаешься?
– Но ведь…
– Брось. Сам увидишь, что за место.
Через тридцать минут он и вправду увидел «притон», и так получилось, что место стало для него домом.
***
Спустя десять лет.
– Илья, будь добр, спустись вниз и со скорбным лицом скажи, что я изволю пребывать в плохом настроении и не особо готов к общению.
– Но Вы же сами говорили, что вот такое общение – часть вашей работы. Сейчас Вы всё равно встанете, поправите шейный платок и спуститесь вниз. Вас ожидают уже двадцать минут.
– Да у тебя бы и скорбное лицо не вышло, камень и то лучше бы печаль изобразил от того, что его хозяин не в духе.
– Хорошо, давайте я сам Вам платок поправлю.
– И ещё камень бы посочувствовал!
– Нет, Вас под руки я спускать не буду. Подумают ещё, что Вы больны, сплетни быстро разойдутся.
– Сплетни разойдутся, если узнают, что у меня слуги слишком говорливые и самостоятельные.
– Вот и хорошо! Значит, я могу сказать, что Вы сейчас спуститесь?
– Можешь их там всех прогнать.
– Хорошо, тогда скажу, чтобы подали кофе через пять минут.
– Пошел прочь.
– Платок не забудьте поправить.
Молчание и шорох ткани послужили ответом. Илья, кивнув самому себе, вышел из хозяйской комнаты, нисколько не сомневаясь, что ровно через пять минут господин Ребров – как его величали в министерстве – спустится к прибывшим. Спустится, вежливо улыбаясь и являя собой образец законопослушности. В этот раз будет именно так. Иногда Артём Геннадьевич спускался, показывая для публики, как еле сдерживает злость или скуку. Иногда это бывало совсем не показушно, но таких ситуаций, слава Богу, случалось редко. Бывало и такое, что хозяин не изображал, а искренне радовался, когда к нему приходили друзья или просто приятные для него люди, но тогда он спускался в другую комнату, не затягивая. Всякое случалось. Илья успел выучить за десять лет манеру поведения Реброва для того или иного случая. Да и сам для себя выстроил, как нужно реагировать в той или иной ситуации: когда выполнять всё беспрекословно, когда поспорить, а когда и вообще на глаза не появляться. В «притоне» – как называл свой дом сам Ребров – по-другому и не бывало. Всё подчинялось хозяину особняка, подстраивалось и жило так, как нужно было ему. Самого Илью эта участь не миновала. Он изменился – из уличного оборванца он превратился в слугу, а иногда и доверенное лицо начальника внутреннего имперского ведомства, в чью сферу деятельности, которую особо не афишировали, входили обязанности по безопасности как государя, так и страны. Этакая теневая подстраховка официальных департаментов и служб безопасности. Илья не сразу об этом узнал, лишь тогда, когда Артём понял, что найдёнышу можно доверять. Когда сам смог доверять господину Реброву.
– Артём Геннадьевич спустится через четыре минуты и десять секунд. Тогда же будет подан кофе.
Гости молча согласились со словами Ильи. Правильно, большего внимания слугам и не требовалось, их задача при важных разговорах была небольшой: оповестить, проследить, чтобы ни хозяин, ни гости (если пожелает хозяин) ни в чём не нуждались, а дальше уже не их дело. Такое случалось повсюду, только в этом доме было заведено немного по-другому, и Илья, нисколько не смущаясь, был уверен, что особое, доверительное отношение было выстроено и специально для него. Своё место он действительно знал, но мало кому было известно, что это за место.
– День добрый, господа, – ну вот, как Илья и думал, Артём с приличествующим этой встрече вежливым выражением лица спустился вниз. – Надеюсь, Вы порадуете меня хорошими новостями, а то информация, поступающая от разных источников, весьма противоречивая…
Артём ни слова не сказал Илье, но тот знал, что сейчас нужно уйти, больше он не понадобится при этом разговоре. Если что, всё будет сказано позже. Пришедшие ни капли этому не удивились, принимая такое отношение между хозяином и слугой как само собой разумеющееся. Им было невдомёк, что Кутепов уже всё понимал без слов по этому чёртовому платку. Если Артём спускался с идеально повязанным платком, то это уже было сигналом: «Всё в порядке, можешь не беспокоиться, спасибо». Если же платок был завязан слегка небрежно – глаза Ильи могли различать небрежность, когда другие не подумали бы ничего предосудительного, – то это следовало понимать как знак, что ему не следует далеко отходить от комнаты. Ну и в те дни, когда в этот дом приходили друзья, то Ребров спускался без платка, Илье не возбранялось присутствовать. Кроме редких, опять же, случаев, да и официальных приёмов.
Всё текло теперь размеренно и спокойно благодаря той случайной встрече десятилетней давности. Илья потом спрашивал, почему Артёма туда занесло. Тот лишь улыбался и пожимал плечами, говоря, что просто захотелось прогуляться. Когда эту историю Ребров рассказал своим друзьям, то один из них, тогда ещё ротмистр, а теперь штер-кригскомиссар Глушаков, лишь проворчал, что такая склонность к необдуманным проступкам до добра не доведёт.
– Да будет тебе, Денис Борисович, мне что, по твоему примеру сидеть и не влезать никуда?
– Ну и чем плоха такая политика? Всё мирно и спокойно.
– Тогда почему ты ею не руководствуешься, когда даёшь волю своему языку?
– Ну и что же я говорю не так?!
– Да много чего. Вот, например, что ты там говорил, что ненавидишь штабную службу? А посмотри-ка, перешёл.
– Это была шутка, всего лишь шутка. Из которой раздули целую трагедию
– Да Вы шутник, Денис Борисович, Ваши слова как раз трагедии, бывает, и раздувают. Ещё Вам же прилетает.
– Тьфу на Вас.
Тогда Илья, присутствовавший при этом разговоре, подумал, что это какая-то серьёзная перепалка, которая может перерасти в ругань, а затем и в ссору. Однако оказалось, что для друзей это дело обычное. Тогда же он и перенял от Артёма привычку называть Глушакова по имени-отчеству, хотя сам Ребров говорил, что Илья может спокойно называть их по именам, пока никто не слышит. Илья не мог.
От мыслей отвлёк шум в прихожей, и Кутепов поспешил разбираться в происходящем. Не хватало ещё того, чтобы шум дошёл до разговаривающих. Миновав несколько комнат и пройдя мимо небольшого зала, Илья оказался в прихожей, в которой сейчас было немного тесно и шумно. Источником шума был посыльный, который настойчиво требовал хозяина дома, чтобы тот расписался за доставленное. Пришедшие слуги глухо ворчали, пытаясь убедить чужака, что хозяин занят и ему не до всяких посылок, пусть и якобы важных. Заметив подошедшего Илью, Прохор, хоть и считаясь де-факто главным над слугами, обратился к нему, шепотом пытаясь донести проблему.
– Артём Геннадьевич там шибко занят, а этот горлопанишка всё пищит и пищит, посылка у него, видите ли важная. Ну и как мы сейчас сунемся к хозяину? Мы порядки знаем, в отличие от этого. Совсем про вежливость народ сейчас не ведает.
– Прохор, а что нужно ему? Не посылку же лично в руки вручить?
– Да какой там, подпись ему от Артёма Геннадьевича нужна, но сам же, Илюша, знаешь.
– Знаю.
Дворецкий как-то странно посмотрел на Кутепова, потом вздохнул. Старый слуга прекрасно знал об отношении к Илье как к доверенному лицу, поэтому был в курсе, чему его обучил Артём на крайний случай при пустячных делах.
– Уж не про подделку ли ты подумал, Илюша?
– Вы же знаете, если выхода нет…
– И то правда, но надо хоть посмотреть, что там написано, а то подпишем для хозяина ещё смертный приговор.
– Типун Вам на язык!
Подойдя ближе к дверям, Илья получше разглядел посыльного, который явно нервничал и не желал тут оставаться дольше положенного. Оно и понятно, посыльных гоняют туда-сюда, а этот ещё и выглядит так, будто над ним издеваются все, кому не лень. Можно было бы сказать, что посыльный из простых, но шевроны от императорской службы точно уверили, что здесь можно пойти на хитрость и не мучать его.
– Здравствуйте! Так понимаю, Вам нужна всего лишь подпись получателя?
– Всего лишь! – на лице пришедшего мелькнуло облегчение. – Понимаете, мне ещё нужно в другие места, а тут у Вас ждать времени нет, ещё и заладили, что хозяин занят, принять не может… Только подпись, понимаете?
Посыльный смотрел умоляюще, покрасневший от мороза кончик носа будто подрагивал, а брови приняли форму домика. Илья сделал глубокий вдох и протянул руку.
– Давайте Ваши документы, отнесу Артёму Геннадьевичу, он подпишет.
– Правда? То есть мне не придется ждать?
Взглянув ещё раз на посыльного, Кутепов поразился, как таких вообще берут на курьерскую службу. Может, на то и расчёт, что из жалости им всё быстрее подпишут?..
– Не придётся. Сейчас отнесу. А что за посылка?
– Так, – посыльный чуть ли не уткнулся носом в сопроводительные документы, – указано, что зеркало. Из Венеции.
– Хм.
Взяв бумаги, Илья сделал вид, что отправился в кабинет Артёма, на самом деле свернул на лестницу, ведущую на второй этаж. Там он дошёл до своей комнаты, которая являла собой образец аккуратности. Скромно и ничего лишнего. На столе стояла чернильница, которая только и ждала, чтобы в неё обмакнули перо. Илья не стал медлить и глазами пробежался по написанному. Хорошо, что Ребров взялся за его обучение, который раз уже это помогало. Не все слуги в этом доме могли читать, но всех и не нужно было сюда приглашать, достаточно было Ильи, который своими глазами видел, что следовало «г-ну Реброву» передать посылку в виде зеркала из Венеции. Печать Второго департамента. Сначала Илья удивился такому, но потом вспомнил, что две недели назад зеркало в комнате Реброва как раз разбилось. Старый дворецкий ещё причитал про семь лет несчастий, но Артём просто заявлял, что не верит в подобную чушь. При этом все прекрасно знали, что у графа есть привычка, которую многие приписывали к суеверию: возвращаясь из поездок домой, он прикасался рукой и лбом к кованым воротам, а потом и к двери, ведущей в его комнату. На все попытки друзей объяснить, что это самое настоящее суеверие, Ребров только отмахивался, а вокруг привычки строилось множество слухов, начиная от того, что он ворота целует, и заканчивая чуть ли не жертвоприношениями для них. Всё зависело от того, кто помогал своими словами обрастать этому комку слухов. Артём Геннадьевич посмеивался, но не делал попыток прекратить обсуждение своего поведения, заявляя, что на это повлиять он не может, да и не хочет. Хотя близкий круг друзей знал, что с суевериями граф боролся, только вот не все знали, как именно. Но привычки привычками, а требовалось подпись подделать да отпустить гонца. Вроде бы документ составлен без каких-либо бюрократических хитростей. Только почему такой подарок от департамента, который графа не жалует? Илья пожал плечами, опустил перо в чернильницу и сделал пробную подпись на лежавшем листе бумаги. Как и учил Ребров, не придраться. Сам Артём говорил, что в его ведомстве есть специалисты, которые смогут найти отличия, но в данный момент они ничего бы не выявили по причине того, что эти документы к ним не попадут. Да и зачем?
Знал бы Илья, что такого не будет.
Рука уверенно вывела нужные петли и штрихи, поставив подобие точки рядом, как делал Ребров. Вот и всё, рядовая мелочь, на которую он получил разрешение от графа. Уже собравшись уходить, Илья по неосторожности смахнул чернильницу, и всё её содержимое вылилось на стол, где ещё пару секунд назад лежали бумаги. Потом, по прошествии времени, Илья думал, помедли он пару секунд, и многого можно было бы избежать. С другой стороны… Но что сделано, то сделано, и Кутепов как можно быстрее спустился вниз, примеривая на себя привычный серьёзный вид. Посыльный, который к этому времени затих и ждал, переминаясь с ноги на ногу, при виде Ильи облегченно выдохнул, принимая его за своего освободителя.
– Граф подписал, да? Как же мне повезло! Спасибо большое!
– Да, граф подписал, – Илья снова взглянул на бумаги, запоминая имя посыльного, – всё в порядке с ними, корнет Юсупов?
– Да, да, как иначе может быть? Ещё раз спасибо! Знали бы Вы, как повезло...
Благодарный бубнёж посыльного затерялся на фоне шороха от втаскиваемого слугами зеркала в полный рост, судя по размеру упаковки, гораздо большего, чем предыдущее. Как только зеркало было внесено, Юсупов откланялся и чуть ли не выбежал из дома, всё ещё продолжая говорить про везение.
Откровенно говоря, везение в тот момент и кончилось, когда Илья подписал злосчастные бумаги. И лучше было бы, если бы слуги, заносившие посылку в комнату Реброва, разбили его, а потом и вовсе выкинули осколки. К сожалению, под дотошными взглядами дворецкого и Кутепова такого не произошло, и зеркало заняло своё место в комнате графа.
***
Поднявшись после встречи с чиновниками к себе в комнату, Артём был так погружен в свои мысли, что не сразу заметил изменения в ней. Его больше волновали полученные сведения, которые явно говорили, что из разных министерств пропали ничего, казалось бы, не значащие бумаги. Ну кому, скажите на милость, понадобились расходники по зерну за прошлый квартал? Или накладные на закупку у пары купцов металла на постройку железных дорог? Чиновники клялись, потрясая другой отчётностью, что справки самые что ни на есть чистые, но при этом не затрагивают какие-то серьёзные моменты. У Артёма было две версии: либо кто-то исчезновением ненужных бумаг прикрыл пропажу более важных документов, либо всё же эти самые бумаги и данные в них были совершенно для других целей. На первый взгляд все ценные бумаги были не тронуты, в них ничего не изменено. И о чём дополнительно после этого сообщать государю, Артём не знал, хотя мог выложить только подозрения на интуитивном уровне, что тут что-то нечисто. Император не отмахнулся бы, но довольно твёрдо бы намекнул, что одной интуиции мало, чтобы прижать виновных. В том, что эти самые виновные есть, граф не сомневался. Осталось только найти, в чём, а там уже…
Размышление прервало вежливое покашливание, которое за десять лет, как понял Ребров, всегда предваряло речь Ильи о том, что Артём должен что-то сделать.
– Итак, что я упустил?
– К сожалению, я не могу залезть в Вашу голову и прочесть, что Вы в своих размышлениях упустили, но могу подсказать, что сами просили напомнить о встрече в два часа дня.
«И хорошо, что не можешь залезть».
– Про это помню.
– Хотя Вы ещё не определились, послать ли Александра Александровича вместо себя или идти самому.
– Пожалуй, тут нам обоим не помешало бы сходить. Заодно и переговорили бы на другие темы… Илья, ну не смотри так, будто мы там как сплетницы в салоне у Кержаковых.
– Да как бы я посмел, тем более, что я не знаю, что там за сплетницы у Кержаковых.
– Знаю я твоё «как бы посмел». А что, сплетницы отборные, бьют языками без промаха. На себе испытал.
– Странно, что у Кержаковых сплетницы бьют без промаха, старший сын семьи на дуэлях частенько промахивался.
– Вот ты сейчас как одна из этих самых сплетниц. Ну-ка, покажи язык, вдруг там клеймо уже проступило? Понабрался всякого.
– Так ведь от Вас, Артём Геннадьевич, и понабрался, нужно ещё посмотреть, на чьём языке клеймо есть.
– Давай сойдёмся на том, что оно есть у Саши Селихова, – Артём наконец отбросил мысли про странности с бумагами и теперь мог спокойно развалиться в кресле, – поверь, он будет не против.
– Вы не оставите ему выбора?
Артём усмехнулся, расслабляя и сдёргивая с шеи надоевший платок. Под неодобрительным взглядом Ильи он улетел на пол, будто кляксой затемнев на белом ковре. Обведя взглядом комнату, Артём сначала посмотрел, как Илья с ворчанием поднимает платок, а потом перевёл взгляд на занявший своё место подарок. На лице проступила лёгкая озадаченность, которая вылилась во вполне закономерный вопрос:
– Илья, а скажи-ка мне, будь так любезен, что за упакованный гроб стоит у меня в комнате? Это какой-то намёк?
– Если и намёк, то не от меня. Может, этот Ваш любимый Второй департамент намекает Вам, чтобы Вы чаще смотрелись в зеркало, а не совали нос в их дела? – Илья бережно разгладил платок, но потом присмотрелся и решил, что лучше на встречу его заменить. – Потому что пока Вы разговаривали в кабинете, Вам прислали сей замечательный презент.
С выражением крайнего удивления на лице Ребров встал и как-то крадучись подошёл к мирно стоящему зеркалу, всё ещё находящемуся в упакованном состоянии. Подарок вёл себя неагрессивно, не было похоже, что его «любимые и дражайшие» сослуживцы прислали ему какую-то пакость. В виде бомбы, например. Да и рвануло бы уже давно, а сам Артём в лучшем случае бы смотрел на небо сквозь дыру в крыше, а в худшем – смотрел бы с небес на руины своего дома. Хотя до небес ему… Кто б пустил, да и государь бы не позволил, рано ещё, не отслужил. Вдобавок к этому ещё Илья замер за спиной настороженной гончей, подсознательно перехватывая его подозрения. Вот чему-чему, а быть не то тенью, не то продолжением Реброва, выловленный на улице оборванец научился так, словно специально для этого был рождён. Или, точнее сказать, выучен собственноручно. По чьей-то прихоти – своей или судьбы – Артём, тогда ещё только начинающий свою службу, взял под крыло самого натурального найдёныша, который и помнил-то только своё имя и фамилию (свою ли?), крепко держа в руках стащенный у какого-то приезжего помещика кошель, где и денег особо не оказалось. О чём Ребров и уведомил Илью, как только вернулся от государя домой, тут же добавив, что в «притоне» не придётся довольствоваться такой мелочью, но и ответственности больше будет. Ещё молодой тогда граф с оптимизмом и верой в окружающих людей убеждённо рассказывал сиротливо приткнувшемуся на крае стула Илье, что он сможет сделать из Кутепова человека. Почему? Это сейчас Артём понимал, что иногда стоит щадить чувства людей, а тогда простодушно и чуть высокомерно заявил:
– Потому что так мне видится более правильным.
Илья ничего не мог ответить на это по одной простой причине: был слишком обескуражен произошедшим. Из этой причины вытекало множество различных эмоций, которые делали петлю от страха, что он попал в какое-то жуткое место, до надежды, что ничего кошмарного не случится. Всё это проходило через неверие и подозрительность, закручивалось на робкой мысли, что надо отсюда сбежать при первой же возможности. Усилием воли только заставлял себя сидеть на стуле, то и дело косясь в сторону двери и окна, пытаясь ещё фокусироваться на словах Реброва. В итоге все ожидания и страхи перемешались настолько, что общее впечатление смазалось в безликое пятно без какой-либо окраски. Илья и чувствовал себя пятном в этой самой комнате. Обычно с пятнами не церемонятся, выводят их сразу, а тут, кажется, предоставляют шанс на нормальную жизнь. Когда Артём замолчал, ошарашенного Илью хватило только на один вопрос:
– А что Вы хотите взамен?
– Только одного: верности. Я должен быть уверен, что ты меня не предашь. И думаю, что так оно и будет.
Так оно и вышло. Как граф разглядел в мальчишке, что тот не побежит на улицу при первой же возможности, оставалось загадкой. Это Илья сам про себя хорошо знал, что улицу он не любит и не романтизирует, но откуда это было знать незнакомому человеку? С того момента жизнь потекла по-другому, выбивая из недавнего уличного ребёнка прежние привычки и усердно вкладывая новые навыки и знания. А также ту самую верность хозяину, которую он поначалу пытался искусственно вывести для себя, глядя на других слуг, на которых граф мог положиться. Ребров не был мягкотелым вельможей, но при этом в нём и не было любви к закостенелым традициям, в которых челяди отводилась роль лишь неуклюжих инструментов. В итоге выходило так, что Артём настраивал эти инструменты сам, как вышло и с Ильёй. Не всё было гладко в процессе обучения, но Кутепов старался даже тогда, когда у Реброва опускались руки.
– Ну скажи, как до тебя донести, что не стоит осуждать тех, кто приходит в этот дом по делам, которые ты не понимаешь?
– Я не осуждаю!
– По лицу твоему видно, как ты не осуждаешь. Ты же знаешь, я не сторонник телесных наказаний для слуг…
– Можете накричать на меня.
– Со мной приключилось внезапное помутнение, или я действительно услышал, что на тебя надо кричать?
Услышав утвердительный ответ, Артём тяжело вздохнул, но подобную методику применять начал, когда Илья либо по упрямству, либо из-за того, что не разобрался в ситуации, начинал отчаянно сопротивляться. Он допускал досадные оплошности, иногда не мог банально справляться со своими обязанностями то ли в силу непонимания их, то ли, как говорил дворецкий Прохор, в силу того, что «талант дан большой, но перехвалили мальчонку, а он распустился». Илья бесился от таких речей, но виду не показывал, уже начиная себя считать спокойным человеком. Или примеряя такой образ, может быть, копируя его с графа, которого считал одним из самых достойных людей. За последующие десять лет Илья выучил не только привычки и требования Реброва, но и сам выработал привычку служить ему, естественную, как процесс дыхания. И поэтому сейчас было вполне естественно стоять за спиной Артёма Геннадьевича, наблюдая за его действиями.
– Что-то не так? Следовало отпустить посыльного вместе с зеркалом обратно?
– Пока не знаю. Но выглядит безопасно, – что-то подумав про себя, Ребров, взяв перочинный ножик, начал аккуратно избавлять подарок от упаковки. – Хотя ума не приложу, зачем Второму нужно было довести шутку до исполнения.
– Какую шутку?
– Так случилось, что в день, когда старое разбилось, были на заседании Сената, и до его начала чёрт дёрнул меня посокрушаться в кругу знакомых, что нынче я без зеркала, так что вид у меня и не дотягивает до завзятых модников…
– Но накануне этого заседания Вы несколько дней и ночей подготавливали тот законопроект, даже собаки с улицы поняли бы, что Вы устали…
– То собаки, а там натуральные волки в овечьей шкуре, которых, к сожалению, не отстрелять, но хоть бы потравить отсутствием дичи необходимо. Ты это прекрасно знаешь.
– Знаю по Вашим рассказам.
– Илья, не перебарщивай, – на лице Реброва проступило едва заметное недоумение при виде очередной печати. – Хм, это чья? Не узнаю. Тренировались они там на бумаге, что ли?.. Вернёмся к нашим радетелям за отечество. Узнав, что я лишился зеркала, зубоскалы вежливо посочувствовали, что я теперь не смогу быть блистательным франтом на приёмах.
– Надеюсь, Вы им ответили, что блистать Вам лучше на собраниях, а не в светских беседах?
– Илья, Илья… Приличный человек в высшем обществе должен подавать себя так хорошо во всех сферах, чтобы от его манер и умения уводить разговор у поклонников текли слёзы, как на службе в церквях, а у злопыхателей щёки горели от стыда, как на причастии.
– Пустое это всё. Ужимки, маскарады, несерьёзно.
– Илюшенька, золотой Вы мой человек, – Артём развернулся к Кутепову, почти мастерски разыгрывая умиление, – вот как не стараюсь, а Вы всё сурово отмеряете. Разделили, что хорошо, а что плохо, вот есть злыдни из советников, а есть я, по Вашему мнению, весь такой хороший и благовоспитанный, но почему-то всё понять не желаете, что есть ещё нюансы.
– Нюансы пусть будут на Вашей совести, мне бы что попроще, – Илья хмыкнул и выразительно посмотрел на не до конца распечатанное зеркало. – Такое же простое, как упаковка посылки, которую Вы всё никак раскрыть не можете.
Пригрозив Илье ножиком, Ребров подкинул его, будто заправский душегуб, и, не прерываясь больше на разговоры, принялся освобождать из упаковочного плена дань вежливости от Второго департамента. Илья не решался даже шелохнуться, внимательно наблюдая за процессом, больше по привычке, чем в надежде что-то разглядеть. Да и что ему разглядывать, не Артёма Геннадьевича же? Что он там не видел… Отогнав глупую мысль, Кутепов беспристрастно заметил про себя, что граф так торопится раскрыть подарок не из-за самого его наличия, а наверняка надеясь найти какую-нибудь пакость. Ну или отсутствие зеркала, такое тоже можно было ожидать. Но нет, зеркало всё же наличествовало, при этом какое! Элегантное, не громоздкое, без вычурных деталей и нелепого сочетания цветов. Изображение в нём было настолько точным, без обычных искажений, что Илья, стоящий поодаль и сбоку, будто бы видел сейчас не отражение Реброва, а его двойника в зазеркалье. Отражение, повинуясь движению оригинала, повернуло голову так, чтобы поймать взгляд Ильи, от чего-то поежившегося и почувствовавшего себя весьма неуютно. Может, всё дело в том, что он привык видеть графа в отзеркаленном варианте?..
– Ну и что скажешь?
– Отлично выглядите, – ляпнул Илья первое, что пришло в голову. – На бал хоть прямо сейчас.
– Я про подарочек, а не про себя! – весело рассмеялся Ребров, вскидывая подбородок, будто и впрямь почувствовал себя под взглядом многих пар глаз, блестящих от искрящегося света. – Как думаешь, это зеркало у них в счёт списания долгов какого-то бедолаги пошло? Или просто по счастливой случайности приобрели за бесценок? Сработано оно выше всяких похвал, ни к линиям, ни к качеству, ни к чему не придраться. Такое бы и в императорских покоях место нашло, не только здесь. Подойди-ка сюда.
Не видя причин отказываться, Илья в пару шагов подошёл к зеркалу, вопросительно смотря на Артёма, который озадаченно глядел на собственную руку.
– Не на меня смотри, на зеркало, а лучше руку к раме приложи. Вот ведь, ещё и сам заляпал своею рукой, теперь отпечаток будет.
Повинуясь сказанному, Кутепов без каких-либо эмоций дотронулся до искусного вырезанных элементов на раме, которые будто были вплавлены в неё. Ошибки Реброва он не повторил, поэтому своих отпечатков на зеркале не оставил. Под пальцами ощущалась удивительно странная поверхность: Илья мог поклясться, что как только он прикоснулся к ней, она была холодной, но спустя пару секунд уже приятно грела кончики пальцев. Кутепов не был силён в науках, но всё же того, что знал, хватало понять, что вряд ли подобное – обычное явление. По какому-то внутреннему наитию он наклонился ближе к зеркалу, рассматривая резьбу. На какой-то момент ему показалось, что в плавных линиях, образующих петли, он видит словно оттиски чьих-то лиц. От увиденного он сразу отшатнулся, проклиная не то освещение, не то угол зрения. Отдельное проклятие достались мастеру, что работал над этим зеркалом.
– Странно, вот уж не думал, что, увидев так близко своё лицо, ты испугаешься. Ну что ты, право слово, я же не пугаюсь.
– Шуточки у Вас, граф, на высоте.
– Стараюсь, Илюшенька. Так что ты там увидел?
– Ничего, – пожал плечами Илья, – просто обман зрения, только и всего. Зеркало как зеркало, только сделанное руками настоящего мастера.
– При этом доставшееся мне совершенно бесплатно. Вот хоть что ты говори, но не могу отделаться от ощущения, что где-то тут подвох. Может, ночью из него будет вылезать сам советник Габулов и диктовать мне, спящему, проекты, которые удобны ему?..
– Вызывайте тогда сразу отца Георгия…
– Вот так прямо в исподнем и бежать к нему, с советником под ручку? Может, сразу к императору нашему Игорю Владимировичу? Ох, Илья, боюсь, ещё не то подумают, чем я тут занимаюсь.
– Да чем Вы тут можете заниматься, – простодушно заметил Кутепов. – Я у Вас тут ни разу ничего поганого не замечал.
Ребров очень внимательно, даже испытующе посмотрел на Илью, отчего тот почувствовал себя неловко.
– Хочу заметить, Илья, что тут ничего поганого и не бывает. Кроме мыслей, – Ребров перестал сверлить взглядом беднягу и снова переключился на основную тему разговора. – Надеюсь, что и Габулова тут не будет по ночам, не хватало ещё оправдываться перед государём. Ещё в белье вдруг каком не по уставу прибегу.
– Я Вам приготовлю такое, чтобы по уставу.
– Илья! – смех Артёма словно прыгучим шариком скакал от стены к стене. – Тогда ты мне лучше такое приготовь, чтобы советник в ужасе обратно в зеркало убежал, истово крестясь и желая замолить все свои грехи.
– Тогда предлагаю Вам спать, в чём мать родила, – проворчал Илья. – Тогда весь Ваш Второй департамент придётся если не отпевать, то в юродивые записывать.
– Боюсь спросить, что же такого тут увидит господин советник, если до отпевания дело дойдет? – Ребров говорил очень мягко, точно изображая приторно-сладкие интонации штер-кригскомиссара Глушакова. – Или хотя бы до дома умалишённых. Что же надумала твоя умудрённая жизнью на улице голова?
– Ничего не надумала, – отрезал Илья и поморщился. – Всего лишь имею в виду наличие в Вашей комнате девиц. Различных.
И тут граф засмеялся так, что такой смех был бы более уместен в кабаке на краю города, а не в доме такого вышколенного чиновника. Ребров отошёл от зеркала и упал в кресло, продолжая смеяться под неодобрительно-удивлённым взглядом Кутепова
– Девиц сами поставлять будете? Или особо непригожих, чтобы советник ещё и плевался? Ох, Илья, это Вам самому надо о девицах думать, – ласково пожурил слугу Артём, – а не мне подсовывать.
– Некогда мне об этом думать, да и о чём там мыслить? Лучше пока без девиц.
– Может, тебе время специально выделить? Чтобы обдумать всё? Настасья, например, хорошею бы же… мыслью была.
– В хорошей голове была бы и хорошей мыслью, – Кутепов всё больше ощущал неловкость и раздражение вперемешку со смущением, – а не в такой, где сплошная дурость.
– Ты, Илья, не шали и не рассказывай мне сказки про дурную голову. Такого ответственного молодого человека среди слуг я уже давно не встречал. Да и не только среди слуг. Но если вдруг всё же на ту же Настасью взглянешь, я вам обеспечу неплохое жалованье, как паре семейной. Семья – это святое.
– Я это знаю, но Артём Геннадьевич, я не спешу накинуть на какую-то бедную девушку брачные обязательства. Вы, между прочим, тоже.
– Когда-нибудь накину, не переживай, – отмахнулся Ребров, бросив грустный взгляд на зеркало, – когда-нибудь обязательно накину.
Илья поджал губы, словно строгий учитель, решив, что сейчас уже самое время готовиться к встрече. Украдкой бросив взгляд на задумавшегося о чём-то графа, Кутепов неторопливо подошёл к комоду, в верхнем ящике которого были старательно разложены платки. В поисках нужного Илья не сразу услышал покашливание за спиной.
– Да, Артём Геннадьевич?
– Если ты так с девицами обращаешься, как с моими платками… ох и не завидую я девицам, – заметив, что Кутепов густо покраснел, Артём довольно хмыкнул. – Зачем же ты такое побоище в ящике устроил?
– Извините, Ваше Сиятельство, искал нужный для Вас, – Илья ловко вытащил необходимый предмет гардероба. – Вот тот, который Вы обычно надеваете на подобные встречи.
– Илюша, за мной.
Кутепов и пошёл, остановившись около зеркала рядом Ребровым.
– Не люблю я всё-таки смотреть на себя в зеркала, всё время нескладным кажусь! – с какой-то досадой произнёс граф. – Поэтому, Илья, полагаюсь на тебя и на твои руки в нелёгком деле повязывания платка.
– Вы ещё скажите, что в цареугодном деле.
– Ты бы и царю угодил.
– Не моё это дело, с царями возиться. Вот с Вами…
Как только Илья накинул на шею Реброва шёлковый платок, тот, до этого подвернувший голову и смотрящий в зеркало, смотрел теперь прямо на Кутепова, вытянув шею. Проделывая такую процедуру уже сотни раз, Илья точно знал, как сильно затянуть ту или иную петлю, как лучше выдернуть ткань, как провернуть всё таким образом, чтобы даже не коснуться шеи Артёма, который любил болтать в процессе. Или, наоборот, пусть чуть-чуть дотронуться… Кутепов почти закончил, когда решил поднять глаза, чтобы успеть заметить, как граф пристально смотрит на него. Пальцы замерли, перед этим пригладив лишнюю складку.
– Что-то не так, Ваше Сиятельство? Я слишком сильно затянул?
Артём отрицательно помотал головой, отмахиваясь и давая понять, чтобы Илья отступил назад на пару шагов, что тот тут же и сделал. Ребров сам потянулся пальцами к платку, но в самый последний момент будто передумал, опустив их и развернувшись лицом к зеркалу. Стоявший сбоку Илья не мог видеть полностью выражения лица, но вот зеркало послушно отражало смятение. Артём почему-то против воли засмотрелся повязанным платком, не замечая того, что на этот раз на лице Ильи вместе с лёгким беспокойством было смущённое любование, которое тот для себя объяснял удовлетворением от результата.
– Вас всё устраивает?..
– Вполне. Можешь идти, передай на кухню, чтобы ужин подавали у девяти.
– На скольких персон?
– На одного.
– Будет сделано, Артём Геннадьевич. Ещё какие-то пожелания?
– Проследите, чтобы комнаты не топили сверх меры, а то в последние ночи ощущение, что надвигаются самые страшные морозы, с прицелом именно на мою комнату. Ну и в кабинете, как обычно…
– Ничего не трогают. Не переживайте.
– Как скажешь, Илюша.
Артём замолчал, подойдя к столу и принявшись укладывать документы для встречи. Поняв, что больше здесь не потребуется, Илья неслышно выскользнул их комнаты, за пределами которой дороги этих двоих, на первый взгляд, и расходились.
***
– Артём Геннадьевич, как я рад, что Вы всё же согласились составить мне компанию при этой беседе. Да и присмотрели за мной, приятно, когда такой авторитетный человек, как Вы, берёт под крыло ещё такого неопытного, как я.
– Александр Александрович, полноте, Вы меня так перехвалите.
– Кто-то же должен! – Селихов отсалютовал своему собеседнику бокалом. – Учитывая, что на Вас там зубы точат в ожидании промаха.
– Был бы я барышней, я бы сейчас засмущался и опустил очи долу, но вместо это просто скажу Вам, что не стоит так сгущать краски.
Двое собеседников – коими были граф Ребров, действительный тайный советник 1-го класса, и Александр Александрович Селихов, дворянин из Орловской губернии, недавно по особым заслугам получивший чин коллежского советника министерства внутренних дел Российской Империи – после проведённых переговоров в Сенате по своему обыкновению направились в небольшой ресторан, где можно было спокойно поговорить в дали от любопытных глаз и не менее любопытных ушей. Официанты, прекрасно зная привычки посетителей, не мешали и не отвлекали уточнениями, а от остальных присутствующих советники были огорожены стоящими вокруг элементами декора и цветами. На них сейчас рассеянно глядел Артём, будто и не обращая внимания на Селихова, решившего, видимо, скрыть волнение ни к чему не обязывающим разговором. Всё бы ничего, но благоговение, испытываемое Сашей перед графом, на этот раз рисковало расплескаться дальше границ разумного, то есть сравнялось бы с пиететом по отношению к одному адмиралу.
– Саша, Вы сегодня либо хотите отвлечь меня, либо себя, – Артём резко перевёл взгляд с цветка на собеседника, из-за чего тот поперхнулся вином. – Какой бы вариант Вы не преследовали, выходит у Вас скверно.
– Это настолько заметно? – выдавил из себя Селихов. – Мне бы не хотелось, чтобы это бросалось в глаза.
– А мне бы сейчас хотелось услышать причину такого волнения. Как никак, могу назвать тебя своим протеже. Поэтому, прошу тебя, расскажи, отчего ты беспокоишься.
Селихов поставил бокал на стол, разглаживая только ему видную складку на белоснежной скатерти. Артём последовал его примеру, откидываясь на спинку стула, принимая как можно более безмятежный вид. Тем самым хотел подтолкнуть Сашу к другому разговору. Тот пару раз вздохнул, зачем-то сжал руки в кулаки, словно собираясь наброситься на кого-то.
– Я не «отчего-то» беспокоюсь. А из-за кого-то.
У Артёма сначала дёрнулась бровь, а потом едва заметно приподнялся уголок губ.
– И так как этот кто-то является Вашим другом, я надеюсь, что Вы сможете угомонить…
Селихов замолчал, наблюдая, как Ребров всё же решил снова взять бокал в руки и отпить из него.
– Угомонить кого, Саша, его или Вас?
– Да как вы… Ох, извините, Артём Геннадьевич! Как Вы могли подумать, что меня? Неужели Вам в голову пришло, что это я его задираю?!
– Ни в коем случае, Сашенька, – Селихов вздрогнул и ещё сильнее сжал кулаки. – Но как он Вас задирает?
Сбивчиво, но очень тихо, Саша и рассказал.
Под конец рассказа Реброву хотелось смеяться, а после залпом выпить изысканное вино.
Оказалось, что после получения чина, да ещё и перевода Селихова в новое место, штер-кригскомиссар Глушаков, которого самого не так давно перевели в управление Военного Министерства, начал, по словам Александра, его изводить. То шуточки, что теперь он нашёл нового советника, то неуместные сравнения его внешности, – имел наглость заметить, что у Селихова ресницы всем девицам на зависть, – то взгляды странные, которые тут же сменялись престранным игнорированием. Саша объяснял это всё просто: завистью и дурной натурой.
– Как так можно, Артём Геннадьевич? Вот Вы бы так поступили?
– У меня всё же, надо признать, манеры получше, чем у нашего друга.
– У Вашего! Попрошу Вас!
– Странно, а когда в последний раз Вы приходили ещё с братьями Комбаровыми, Вы вполне мило разговаривали с Денисом Борисовичем.
– Вам показалось!
– Удивительное дело! – Ребров будто бы не слышал слов Селихова. – Совсем недавно комиссар тоже жаловался на Вас.
От возмущения Александр Александрович чуть не смахнул бокал со стола, Артём же продолжил:
– И к тому же сам признался, что, м-м-м, завидует Вашим ресницам.
– Что?..
– Впечатлён даже. Денис, надо сказать, не очень хороший мастер изящной словесности, но при описании Ваших ресниц явно попытался что-то из неё выудить.
– Пр… правда? – Селихов сначала встрепенулся с надеждой, а потом решил, что не следует терпеть подобное. – Это возмутительно! Ещё и про меня что-то рассказывает! Будто я… я… будто ему… Это хамство! А если он ещё кому-то такое скажет?!
– Поверьте, Александр Александрович, такое он больше никому не скажет.
– Но это же неправильно, что он вот такое говорит, когда я…
– Когда Вы – что? Хотите – скажите ему сами. Правда, тут постараться надо, Глушаков такими, гм, ресницами, как у Вас, похвастаться не может. И не хватайте так ртом воздух! Я же Вам ничего предосудительного не предлагаю, да и Денис Борисович тоже.
Вот чего Артём не ожидал, так это того, что Селихов зальётся такой краской смущения, что по цвету почти сравнялся с вином.
– Денис Борисович Вам точно только про ресницы говорил?..
– Ну да, – Ребров пожал плечами, – про ресницы да про то, что Вы от него как от огня бегаете.
Селихов, кажется, успокоился и не обратил внимания на хитрое выражение лица Артёма, который прекрасно помнил продолжение фразы комиссара: «И сам же огонь раздувает».
– Денис Борисович Ваш всё равно страдает очень важным изъяном: он не умеет держать язык за зубами.
– Вынужден признать Вашу правоту, знали бы Вы, сколько в министерстве из-за его речей шума было…
Дальнейший разговор перетёк в рассказы Артёма о том, как неосторожные слова Глушакова в той или иной ситуации приводили к не самым хорошим последствиям, а иногда и совсем уж безобразным. Когда же Селихов робко спросил, есть ли что-то хорошее в комиссаре, Ребров мягко улыбнулся и пожал плечами.
– Вы же понимаете, что начни я говорить про Дениса Борисовича только что-то положительное, Вы бы первым же и завозмущались? По глазам Вашим вижу, что так бы и было. Он хороший военный, старательный, не забывает про свою малую родину. Если нужно подставить плечо – подставит. Иногда, конечно, своеобразно. Вы мне сейчас моего слугу напоминаете, Илью, он тоже всё хочет подвести под определённые рамки, где с одной стороны хорошие, с другой – плохие.
– Но вот Вы же – хороший человек.
– Это потому что мне так удобно, чтобы Вы так считали.
– А Денис Борисович?..
– Это Вы уже с ним разбирайтесь. Вы ещё лучше попытайтесь не настраивать против себя тех, кто к Вам… дружелюбно относится на новом месте. Не волнуйтесь! – видя, что Селихов пытается что-то добавить, Артём его опередил. – То же самое я скажу и Денису Борисовичу. Мало ли, никогда не знаешь, чья помощь и в чём понадобится.
– Спасибо, Артём Геннадьевич, – Селихов промокнул губы салфеткой, больше не решаясь занимать время Реброва. – Пожалуй, мне есть, над чем подумать.
– Нам всем и всегда есть, над чем думать. Проблема в том, что иногда мы просто не хотим этого делать.
Саша несколько удивлённо посмотрел на графа, который подозвал официанта, чтобы уведомить о том, что они покидают это место. Артём выглядел задумчиво, и Селихов не решился прервать его размышление. Вместо этого он подождал, пока Ребров соберётся, и вместе они покинули ресторан, расходясь по своим домам и по своим мыслям.
***
Уже дома, находясь в комнате, Артём снова прокрутил весь разговор с Селиховым, обещая самому себе в следующий раз следить за тем, как Саша начнёт им восторгаться. Ему-то это не навредит, самолюбие не потешит, а вот юнцу, который недавно получил довольно-таки высокий для него чин, может вполне ощутимо помешать. За окном уже зажигали фонари, а их собратья, свечи, освещали покои Реброва, разгоняя мягкую темноту, которая словно перетекала в дом с улицы, согревая и усыпляя. Давно отбросив привычку многих дворян раздеваться с помощью прислуги, Артём, не особо заботясь об одежде, скинул сюртук на спинку кресла, понимая, что с этим скидывает всё чиновничье притворство и изворотливость, которые были его спутниками при государевой службе. Зеркало услужливо отражало неторопливые движения и усталую фигуру в полумраке. Граф нисколько не покривил душой, сказав Илье, что не любит смотреть на себя в зеркале, в котором всегда виделся не таким, каким себя представлял. Там, по его мнению, он представлялся неуверенным, неловким, неспособным отразить ни один удар. В особо мрачные вечера, когда на службе всё летело в самое натуральное пекло, Артём даже накидывал на зеркало ткань, чтобы отражение не раздражало его. Сегодня, слава Богу, настрой не опускался ниже критического уровня, и Ребров спокойно реагировал на нахождение сего предмета в комнате. Одно движение, чтобы снять платок – и пламя свечей заколыхалось от порыва, разбудив дремлющую тьму. Против воли действительный тайный советник проследил за тенями, которые плавно устремились к зеркалу.
Странно.
Взгляд задержался на поверхности, а в голове что-то щёлкнуло. Что-то не сходилось. Было не таким. Подойдя поближе, ещё больше разгоняя тени в комнате, Артём уставился на отражение, пытаясь понять, что же было не так. Все те же знакомые черты, испытывающий взгляд, морщины в углах глаз, подтянутая фигура…
Стоп.
Сделав шаг назад, Артём теперь уже прицельно осмотрел самого себя в зеркале. Именно фигура дала ответ: он казался себе таким, каким был на самом деле, если даже не лучше. Проморгавшись, Ребров понял, что это не обман его глаз, ему и вправду виделась более изящная фигура, словно подправленная версия, послушно повторяющая его движения. Такого быть не могло! Или могло? Неужели нынешние мастера наловчились делать такие зеркала? Но тогда бы о них уже гудела вся столица, обсуждая модную и, несомненно, дорогую новинку. Однако же все молчали, только Артёму попалось такое чудо. Подойдя теперь вплотную, Ребров положил руку на прохладную поверхность, оглядывая и ища какой-то секрет. Может быть, просто зеркало показывало то, что было на самом деле? Правильно сделанное, без искажений, и изображение передавало всё, как есть. Неужели он и вправду был вот таким? Сколько раз Илья говорил ему, что это всё глупости, вся эта нелюбовь, всё это стеснение.
Илья…
Показалось, или действительно по раме прошла лёгкая дрожь, словно из зеркала лёгкий толчок докатился?
Илья, Илья, Илья. Кто это? Дай нам образ.
И правда вибрации, видимо, переутомление начало сказываться. Дрожь длиной в пару секунд, которых хватило бы на произношение имени.
Следовало показать Илье, он явно бы одобрил такое. Если не слова Кутепова, то хотя бы действительность убедила графа. Хотя Ребров верил слуге, видя в его глазах уверенность, которой не бывало по этому вопросу у него самого. У Ильи и вправду не было сомнений в своём хозяине. Ему явно не нужны были никакие зеркала, чтобы видеть то, от чего открещивался Артём. Если надо, он сам мог стать зеркалом Реброва, как до этого стал тенью, одной из тех, что сейчас бегали по комнате. Нужно было прекратить смотреться на себя, но мысли о правильности и Илье, тенях и отражениях не давали сделать и шага. Стук в дверь прервал это непонятное состояние потерянности.
– Войдите.
– Артём Геннадьевич, Вы говорили про ужин, но не спускаетесь, – вошедший Илья остановился на пороге, не зная, как отреагировать на картину перед его глазами. – Ваше Сиятельство? Что-то с зеркалом?
– Что-то со мной, – Артём наконец отошёл, сбрасывая с себя оцепенение. – Или с моими глазами, или с зеркалом. Подойди сюда.
Без промедления выполнив требуемое, Илья встал за плечом графа, смотря на отпечаток, оставшийся от ладони. Почему-то этот след коробил его, вызывал желание стереть, но с другой стороны хотелось приложить свою же руку на это место.
– Тебя ничего не смущает?
– А что меня должно смущать?
– Тебе не кажется, что я или ты – другие?
– Извините, но ни рога, ни лишние конечности у нас не отрасли, хоть Вы и работаете ещё в таком вертепе, – Кутепов с беспокойством посмотрел на Артёма. – Какие изменения я должен был заметить? Да не заболели ли Вы часом?
– Нет-нет, не болен, всё в порядке, просто… глупости всё это. Мысли о прогрессе в технологии изготовления, знаешь ли.
– Начинаю понимать, почему Вы не любите зеркала, у Вас от них ум за разум заходит.
– Ох, Илья, чтобы я без тебя делал. Ты уж точно голос разума.
– Что, что… Да ничего, незаменимых людей не бывает, – Кутепов пожал плечами. – Нашли бы другого толкового слугу, Вам с иными нельзя, иначе дурить начинаете.
– Спасибо, кого надо я уже нашёл, причём давно, – с нажимом сказал Артём, – но сейчас был всего лишь обман зрения, когда я себя видел лучше, чем я есть. Будто твоими глазами.
Услышав подобное, Илья замер, вытянувшись по струнке. Полумрак комнаты смягчил все острые черты лица, всю угловатость, сделав Кутепова более мягким, плавным. Только вот на лице застыло выражение загнанности, портящее весь эффект. В душе боролись противоречивые чувства: с одной стороны, была обида, что нужен был какой-то посторонний предмет, что Артём поверил в то, что говорил Илья, с другой – страх, что его могут понять не так, как ему бы самому хотелось. Но так как Кутепов знал своё место, обиды ему выказывать было незачем, а страх без причины, как и смех, вряд ли бы сделал ему честь, как хорошему слуге, которым он и являлся.
– У меня рога точно не выросли? Или хвост? Правда думается, что будь у меня хвост, ты бы из упрямства считал его лучшим из хвостов.
– Нет-нет, Вы вполне тот же, что и были с утра. Просто… усталый?
– Усталый. От мыслей разных. Поэтому сейчас лёгкий ужин, чтобы прийти в себя, ванна, а потом можно с документами поработать, государственная служба отгоняет посторонние мысли.
– Кто бы и службу эту хоть на один вечер отогнал, вдруг случится что с Вами, как же император без Вас управится?
– Мне кажется, или я слышу ироничность в твоём голосе?
– Может, всё-таки позвать батюшку, а то всё кажется и кажется Вам…
– Ох и распустил я тебя. Надо будет заняться этим вопросом, а пока что поди-ка прочь.
Илья чинно отвесил поклон, затем чопорно развернулся и вышел из комнаты под весёлый взгляд Реброва, который через двадцать минут и сам спустился вниз, бросив взгляд на зеркало.
И только свечи, пытающиеся разогнать тьму, видели, как сгущается что-то тёмное в нём.
Свечи видели, но тот мрак разогнать не могли. Старались донести безмолвным стенам, упросить их передать, оставить на себе послание.
Запечатлели, запечатлели. Мы отразим.
В конце концов свечи догорели, сдавшись от своего бессилия, догорели, уступая место темноте, которая услужливо позволила вернувшемуся спустя несколько часов хозяину комнаты отойти ко сну. Темноте осталось проверить, выгорят ли так же быстро люди, как эти свечи.
Продолжение в комментариях