[footballsummerfest2016]

Название: Тем больше я люблю собак
Автор:  Йоонст. и  Рикки Хирикикки
Размер: 14707 слов
Пейринг/Персонажи: Томас Дилейни|Якоб Бруун Ларсен
Категория: пре-слэш
Жанр: романтика, ГП!АУ
Рейтинг: PG-13
Саммари: Томас любит чесать пузо гигантскому датскому догу, датский дог тоже это любит, а Якоб делает вид, что его это не касается
Ключ: в открытом море
Примечание: почти 15 тысяч слов о любви человека к собаке (и собаки к человеку), которые не то, чем кажутся // А уж о том, что авторы наделали с возрастами персонажей, вообще лучше не задумываться


Томас никогда бы не подумал, что самым большим переживанием предпоследнего года учебы в Дурмстранге станет… собака.
Без шуток.
Серьезно, если так рассудить, то в этом году действительно не происходило ничего примечательного. Те же преподаватели, те же (пусть и в меньшем количестве) однокурсники, те же победы в кубке школы по квиддичу (хотя это, в отличие от всего прочего, было достаточно приятной рутиной). Но вот то, что еще осенью Томас увидел неподалеку от квиддичного поля гигантского пса, валяющегося в траве – это было, действительно, чем-то необычным.
В первый раз, увидев Томаса, волочащего за собой сумку с квиддичным снаряжением, пес, даже не раздумывая, смылся куда-то в кусты. Томас некоторое время постоял в некотором шоке, попинывая свою сумку, а затем все-таки направился в замок. Но мысль, откуда на территории самой закрытой школы магии в мире взялся гигантский датский дог палевого цвета, не давала ему спать всю ночь, а затем еще и за завтраком. И после этого еще пару дней, но уже отрывками, в промежутках между парами по применению боевых заклинаний и тренировками по квиддичу.
Причем второе было, безусловно, важнее. Симон Кьяр, бессменный капитан их команды вот уже пять лет, в этом году заканчивал школу, а набранные в конце прошлого года загонщики еще, кажется, боялись своих бит и друг друга больше, чем бладжеров. Томас знал, кому предложат стать следующим капитаном – хоть и всего на год, а поэтому зорко следил за происходящим.
Вот только этот дог...
На третий или, может быть, на четвертый раз дог не сбежал. Он стоял, весь напряженный, до самых кончиков ушей, которые не доставали до плеча Томаса каких-то десять сантиметров.
Не прошло и двух месяцев, и уже к зиме Томас узнал, что, стоя на задних лапах, дог окажется куда выше него. Это могло бы быть опасным, да?
Студенты факультета боевой магии школы Дурмстранг не знали такого слова.
Ну и, прямо говоря, никогда не славились своей адекватностью. В особенности сам Томас – наполовину маг, наполовину маггл, наполовину волшебник, наполовину боец. Не таких ли хотели видеть под своими знаменами, увенчанными боевым посохом с ярко-красным схематично нарисованным солнцем (а может, огненным шаром), преподаватели факультета боевой магии?
Дома у Томаса никогда не было животных. Ну, конечно, кроме отцовской совы по имени Мунин, разносившей почту и пропадавшей неделями, потому как Дилейни-старший состоял в переписке с, казалось, половиной магического мира Америки. А вот мама Томаса, рыжеволосая кудрявая ирландка, волшебницей не была, а потому письма отправляла по обычной маггловской почте. Или по имейлу.
Томас же с равным удовольствием пользовался всеми видами связи – и чтобы писать своим однокурсникам летом, и чтобы спросить, как здоровье у бабушки со стороны матери.
Но никакие совы не могли заменить собой мечту всех мальчишек, смотревших «Бетховен», «Комиссар Рекс» и «Пес-призрак» в загородном доме бабушки каждое лето – огромного пса.
Так что Томасу уже исполнилось восемнадцать, когда его мечта сбылась.
Правда, совсем быстро наступила зима, и пес особо не появлялся. За весь декабрь Томас смог увидеть его всего один раз, после матча между факультетом боевой магии и факультетом алхимиков, закончившегося разгромом последних, но было уже темно, к тому же, целая толпа зрителей тянулась от поля к замку.
Затем настали каникулы, за ними – промежуточные экзамены, еще больше тренировок, практические занятия, растяжение мышц… До самого конца февраля Томас не выходил из замка, прогуливаясь только по некрытым переходам между корпусами, от госпиталя к тренировочному залу, от факультета теоретической магии, где старшекурсники обоих факультетов отрабатывали новоизобретенные заклинания, до учебных классов.
А там началась весна. Первым весенним признаком было то, как искрят снежные вершины гор, окружающие школу. Как бьет по глазам раннее солнце, как темнеет не сразу после занятий, а только после тренировок. Таял снег, стремительно сходил с полей, а с озера, на котором был пришвартован их корабль, перестали магией сгонять лед.
Дог лежал, вытянувшись, на подсохшей земле, подставив спину солнцу.
Тогда и началась весна.
Это было так глупо – проводить все свободное время с собакой, и так нравилось Томасу. Это был его маленький (на деле – очень даже большой) секрет ото всех, кому казалось, что у него, Томаса, секретов быть не может.
Дан – так называл пса Томас. Потому что – «датский дог». Все ведь вроде бы логично? Пес смотрел на него с почти человеческим интересом, и Томасу иногда казалось, что тот все понимает. Поэтому рассказывать ему всякие новости, сплетни и слухи было интересно и одновременно опасно.
Томас никогда не брал курс магзоологии, а потому совершенно не мог предположить, что же ему ожидать.
– В следующем году обязательно возьму зоологию, – поделился он с псом и решительно приложил ладонь к темному пятну носа на светлой морде. – И разберусь наконец, что ты такое.
Пес немедленно мотнул мордой, стряхивая его руку.
А еще он, видимо, чувствовал время куда лучше, чем легко увлекающийся Томас (профессионально играть в плюй-камни? Клыкастые фрисби? Изучать историю первых шведских гонок на метлах? Вызубрить список артефактов Святой земли?). Пес всегда поднимался, встряхивался и, не прощаясь (хотя как бы он мог попрощаться?) исчезал в каких-нибудь кустах раньше, чем становилось слишком поздно.
Вместе с весной закончилось и беззаботное время: июнь традиционно был траурным месяцем для студентов Дурмстранга. Каждый год от десяти до двадцати процентов студентов отсеивались во время экзаменов. И каждый год каждый факультет выпускал не больше десяти студентов. Те же, кто не смог получить диплом школы, становились рядовым рабочим классом.
Министры магии всех стран, которые территориально принадлежали к Дурмстрангу, вели ожесточенные бои на эту тему уже не первое десятилетие, но пока что никакие решительные действия приняты не были.
Поэтому Томас сосредоточился только на своем выживании.
Так он стал одним из семи студентов факультета боевой магии, кто оказался зачислен на последний курс обучения.
А еще через день магический ветер надул паруса с гербом школы, и черный корабль медленно двинулся вдоль берега горного озера: к вечеру на противоположном берегу озера показались огни порта Наантали, без четверти полночь темноту взрезал маяк порта Хуннестед, к пяти утра корабль причалил в Киле, а к восьми – в Гдыне. Ровно через двенадцать часов после начала пути черный корабль завершил свой путь вдоль береговой линии горного озера и снова встал на якорь прямо у западных окон Дурмстранга, который наконец-то замолчал на лето.

А тридцать первого августа все снова стало прежним, за исключением того, пожалуй, что Томасу теперь не приходилось делить комнату ни с кем из сокурсников, а в его расписание к углубленным полетам, трансгрессии, боевым заклинаниям, рукопашному бою, факультативу с теоретиками, квиддичным тренировкам, воскресным походам в горы добавилась еще и зоология.
Что-что, а уж слово, данное Дану, Томас собирался сдержать (даже если Дан был всего лишь собакой и ему было глубоко наплевать на все, что успел наплести ему человек за этот неполный год).
Вообще, зоология была скучнейшим предметом. Томас сходил на два занятия, еще два прогулял, потому что в это время проходили дополнительные тренировки по квиддичу, но ни разу не застал за полем Дана, а поэтому пятое занятие все-таки удостоил своим визитом. И не зря: занятие было практическим.
Занятие проходило на берегу озера, с той стороны, где скалы медленно спускались к воде, по бокам обрамленные сухими серо-желтыми деревьями. То тут, то там можно было увидеть белые пятнышки мелких соцветий, настоящего названия которых Томас не знал, но точно помнил, что их называют «четверговой солью» – мол, и свежие, и сушеные, цветы помогают от сглаза и не дают сбиться с пути. А кто-то, вроде как, даже делает с этими цветами амулеты.
Хотя из чего сейчас только не делали эти амулеты. Вот, кстати…
– Я клянусь тебе, Виктор мне сказал, что Красный колпак – лучший талисман, чтобы склеить кого-то, – настойчиво шептал кто-то рядом.
Томас удивленно покосился через плечо. За ним, чуть в удалении от толпы студентов, увлеченно разглядывающих что-то в озере, стояли двое с факультета алхимии: их ловец, Каспер Дольберг, и один из их загонщиков, Якоб Бруун Ларсен. Томас не очень хорошо знал Дольберга, и уж тем более еще меньше знал о Бруун Ларсене, но за последнего хотя бы говорила его фамилия: Бруун Ларсены были одной из самых знаменитых семей в Дании и одной, пожалуй, из самых неприятных.
Загонщик своим лицом это только подтверждал.
Томас хорошо помнил тот матч, когда бладжер, пущенный загонщиком теоретиков, сбил Бруун Ларсена с метлы. К счастью, падение было недолгим, и, не успели на поле нарисоваться медики, как парень уже встал, злобно отряхнулся и, придерживая руку, ушел с поля. И все – с таким же лицом, как когда он услышал, что Виктор сказал, будто бы…
Томас на всякий случай отвернулся, но все равно все прекрасно слышал.
– Как злобный карлик может помочь кого-то склеить? – равнодушно поинтересовался Бруун Ларсен.
– Да не карлик, Якоб, ты вообще меня слушаешь? Его колпак. В конце концов, если уж ты победил злобного карлика и забрал его колпак, то уж, наверное, ты достоин того, чтобы сходить с тобой на свидание!
Томас тихо фыркнул себе под нос. Бруун Ларсен, видимо, был с ним согласен.
– Я тебе таких мешок нагребу. У нас через день тут какая-нибудь кровь проливается. Сомневаюсь, что это как-то поможет…
– Это потому что тебе ничего не поможет, – видимо, обиделся Дольберг. – А не потому что колпаки – это плохая идея.
– Каспер, – устало сказал Бруун Ларсен, и Томас спиной почувствовал, как он закатывает глаза, – пригласи Виктора на свидание сам и отвали от меня.
– Да с чего бы! Да Якоб!
Томас вздохнул. Парни были всего на пару лет младше, а создавалось впечатление, будто между ними пропасть в сотню лет. А может, дело было в разнице между факультетами? На боевой магии вообще никогда не было времени на какие-то там свидания, а алхимики… ну, что алхимики. Мало ли что они там могли наалхимичить.
Виктора, кстати, Томас тоже знал. Да он, откровенно говоря, знал всех, кто играет в квиддич, благо, не так уж много народу это было. И вот, если быть совсем честным, стоило думать, что Виктору лучше не верить. А что касалось приглашения на свидание, то Томас, конечно, специалистом не был, но что-то очень сомневался, что у Дольберга выйдет куда-то пригласить Виктора Фишера. Тот, конечно, временами впадал в беспамятство и вовсю пропагандировал равные права, только кого в Дурмстранге вообще эти равные права интересовали?
Да и прав был Бруун Ларсен, Красный колпак – не Феликс Фелицис, уверенности и успеха в нужный момент не принесет.
Ну, разве что можно отвести душу после неудачного (или неудавшегося) свидания – Томас вот только как пару лет перестал участвовать в народной студенческой забаве под названием «Кто пнет гнома дальше всех».
Студенты, те, что были поближе к озеру, воодушевленно шушукались, так что Томас, решив, что с него хватит этот краткого погружения в личную жизнь малолетних студентов, начал аккуратно пробираться к воде. На что там все глазели?
А поглазеть там было на что: на берег озера приливом (чего никак в озере случиться не могло, но на этот счет у самого озера было свое мнение) вынесло икринки гиппокампа. Крупные, размером с кулак, прозрачные, но с легкими синеватыми разводами, с мерно вздыхающими внутри жеребятами с хвостами вместо задних ног. Одна икринка была треснувшая, и ее студенты аккуратно передавали из рук в руки, чтобы приглядеться поближе, принюхаться к жиже, вытекающей из сферы, и затем вернуть профессору Брыху. Профессор при помощи магии осторожно залатал трещину, простым заклинанием отчистил икринку от запаха людей и торжественно водрузил к остальным.
– Ну что, – скрипуче поинтересовался он, – кто хочет использовать заклинание и столкнуть их в воду?
Томас почесал затылок. В его логике было бы просто не трогать то, чего он не понимал: в конце концов, если был прилив, то будет и отлив, и снова прилив, а значит, рано или поздно эти несчастные детеныши гиппокампа снова окажутся в воде. Но профессор, судя по всему, не был согласен с такой позицией. Студенты окружили икринки со всех сторон, негромко обсуждая, какое заклинание стоит использовать, а какое может нанести непоправимый ущерб. Томас отошел чуть подальше и встал на самом краю, там, где начиналось озеро. То есть, озеро и на самом деле начиналось в этой точке: Томас стоял еще на твердой земле, а десять сантиметров спустя земли уже не было. Берег обрывался, уходя вниз – так глубоко, что никто не знал, есть ли вообще дно у этого озера.
Одной из любимых баек, придуманных вокруг Дурмстранга, у Томаса была о том, что на противоположном краю планеты есть точно такое же озеро. А точнее, оно же, просто проходящее Землю насквозь. Байка была одной из самых маловероятных: по подсчетам Томаса выходило, что озеро должно находиться прямо в океане сильно южнее Южной Америки.
А впрочем, это ничего и не опровергало.
Пока Томас изучал воду практически у себя под ногами, под ней что-то проплыло – туда и обратно. Что-то длинное и серебристое, с мощным хвостом и плавниками.
И прежде чем Томас, прогулявший последние два занятия, успел сообразить, что это, скорее всего, самка гиппокампа явилась проверить своих деток, озеро резко схлынуло.
Уровень воды упал метра на два, в то время как оттуда, из темноты озера, выпрыгнул гиппокамп. Клацнули не острые, но очень мощные зубы, сжав плащ одного из студентов, и полуконь-полурыба рухнул обратно в воду, но уже не один. Уровень воды вернулся на место, плеснув Томасу до колен.
Студенты замерли. Замер и профессор, очевидно, пытающийся на ходу слепить заклинание, чтобы не угробить ни студента, ни зверя. Зашуршали мундиры, все достали свои палочки, даже Томас, но никто так ничего и не сделал.
Зато спустя несколько мгновений мимо них, рыча, промчался датский дог и, даже не притормозив, нырнув в озеро с громким всплеском.
Томас схватился за голову, бормоча под нос заклинания, которые можно было бы использовать в данной ситуации. Палочка в его руках потрескивала, но ни одно заклинание не считала подкрепленным достаточным импульсом. Так что только щеку и ухо жгло.
Сколько может не дышать собака под водой?
А сколько ему нужно не дышать?
Томас опустился на колени, вглядываясь в воду. Не было видно абсолютно ни-че-го. Студенты возбужденно галдели, но никто так ничего и не сделал. Никого из них, кроме студентов факультета прикладной магии, не учили спасать людей. Но их, как назло, здесь не было.
Темная вода забурлила, озеро презрительно выплюнуло на берег комок из плаща и волос. Студент, чьего имени Томас не знал (и не хотел знать), дышал и кашлял, сплевывая темную воду, напоминающую какие-то сгустки.
Томаса он не интересовал, даже если бы это оказалась иссушенная мумия. Он медленно обводил взглядом озеро по краю, мучительно борясь со страхом и одновременно желанием нырнуть.
Но нырять не пришлось. Томас почувствовал, как сердце забилось где-то у горла, когда заметил светлую тень метрах в пятидесяти. Датский дог не с первой попытки, но все же выбрался на берег, отошел чуть подальше, чтобы его не было видно студентам, и рухнул на бок, разбрасывая вокруг себя темную воду или чем там было наполнено это проклятое озеро.
Томас поднялся на ноги и рванул туда же, сжимая палочку так, что она искрила уже без каких-либо дополнительных усилий. Ноги путались в тяжелой влажной траве, которая будто бы цеплялась за его штанины, а пятьдесят метров показались дистанцией для шведских гонок на метлах. Во всяком случае, когда он приземлился на колени рядом с догом, воздуха в легких совсем не было.
Светлая шерсть Дана слиплась в темные сосульки, сам он дышал – но тяжело, с неприятным бульканьем. Томас отложил палочку и осторожно, дрожащими пальцами, прикоснулся сначала к морде, потом к боку, не зная, за что хвататься (если бы он не прогулял те два занятия, то знал бы, что делать в такой ситуации или все-таки нет?).
Дог поднял морду, недовольно ей тряхнул и посмотрел на Томаса, как ему показалось, очень разумно и строго.
– Так, – максимально уверенно постарался выдавить Томас. – А сейчас прокатимся до замка, да?
Дан, естественно, ничего не ответил. Томас поднялся, снял свой плащ, расстелил его на земле и принялся медленно перетаскивать пса на ткань. Закончив, нашарил на земле свою палочку и на пробу пробормотал несколько заклинаний. «Взлет», «парение», «перемещение» и «отвод взгляда». Ничего сложного, заклинания из стандартного курса магии первого года обучения. Но разом три заклинания Томас никогда не использовал: нужно было сосредоточиться на каждом отдельно и одновременно на всех разом, и он не был уверен, что получится.
Но все же не могло не получиться.
Он поднял палочку, плащ качнуло, Томас сделал шаг в сторону, плащ просел под весом пса и потянулся за ним.

Воды натекло так много, что плащ потяжелел, намок, и каждый шаг Томаса повторялся звонким ударом капли о каменный пол. Чудом было то, что никто не попался Томасу на пути – чудом и двадцатью минутами до конца занятия.
Зайдя в гостиную своего факультета, Томас подновил заклинание отвода глаз и, стараясь держать палочку у бедра, решительно прошел в жилые коридоры. Никто из сидящих у камина студентов не обратил на него внимания.
Томас огляделся в коридоре, боком протиснулся в свою комнату и открыл дверь пошире, со всей несвойственной ему аккуратностью протаскивая плащ с собакой внутрь. С трудом удерживая концентрацию на заклинании парения, Томас вытянул из плаща всю воду, но удержать ее или рассеять не смог. Темная вода со сгустками плюхнулась на пол, залив ботинки Томаса и ножки кровати.
Надо сказать, Томас на это внимания практически не обратил. Доставив дога на свою гигантскую кровать, получившуюся из трех одноместных (зачем? Да просто потому что Томас мог, вот зачем), Томас принялся спешно переодеваться в тренировочную форму. Ее, во-первых, было не так страшно заляпать, в случае чего, как рубашку, которую с трудом брали какие-то заклинания, а во-вторых, тренировка же. Через двадцать пять минут.
Прыгая на одной ноге, чтобы влезать в штанину, Томас приглядывался к догу. Тот размеренно дышал, не булькал, да и вообще вид имел умиротворенный (насколько может быть умиротворенной собака и имеет ли это слово родственные отношения со словом «умер», Томас предпочитал не задумываться). Закончив одеваться, Томас взял палочку и аккуратно присел на край кровати, зачем-то расправляя свой смятый от плохой сушки плащ. Он теперь был сухим, но от грязи и того, что было в озере, стал жестким и пыльным. Лежать на нем, наверное, было не очень приятно.
Томас кашлянул.
– Так, ну ладно. Мне нужно будет бежать на тренировку, но я вернусь. Постараюсь найти кого-нибудь с факультета практической магии, да? Они должны лучше в этом шарить. Да?
Томас нервничал. Серьезно, так, как, наверное, не нервничал каждый год в июле, когда, буквально, решалась его судьба. Настолько, что он даже думал прогулять тренировку. Или отменить ее вообще.
Прогулять тренировку по квиддичу? Томас Дилейни? Вы это слышали?
Решив, что лучше от этого никому не станет, Томас развернул клетчатый плед в цветах факультета, лежавший на стуле, и укрыл им пса. Тот даже не пошевелился.
Надеясь, что ничего не случится, пока его не будет, Томас повертел в руках палочку, так и не придумал ничего, что может помочь, и поднялся на ноги.
– Ну… – зачем-то вновь обратился он к догу. – Я скоро вернусь, не скучай.
Тренировка прошла из рук вон плохо. Капитан (собственно, сам Томас) был рассеян, часто отвлекался и не смог не то что забить – даже удержать в руках квоффл. Ни разу за целый час игры.
Так и не сумев взять себя в руки, Томас махнул рукой:
– На сегодня все, вы молодцы. Я – нет, но это пройдет!
Рядом, подняв пыль с поля, приземлился их новый ловец, норвежский мальчишка по фамилии Холанд. Он был отличным ловцом, добрым и веселым парнем, но с виду, да и интеллектуальным уровнем напоминал горного тролля. Томас был уверен, что больше пяти лет Холанд в Дурмстранге не проучится. Хотя, даже если его и отчислят, наверняка найдется с десяток квиддичных клубов разной степени профессиональности, которые предложат парню контракт.
В этом плане Томас был спокоен – как капитан, конечно.
Холанд оперся на свою модифицированную «Серебряную стрелу», почти раритет, и с интересом уставился на капитана. Томас поморщился. Он буквально слышал, как гнутся и ломаются прутья метлы.
– Если ты будешь так обращаться с инвентарем факультета, я выкину тебя из команды, – пообещал Томас.
–Ага, – согласился Холанд, не переставая улыбаться, развернулся, закинул на плечо метлу, едва не ударив Томаса по лицу, и направился в раздевалку.
Томас еще немного посмотрел на небо (как бы спрашивая, за что ему все это, и одновременно наблюдая, как Кристенсен и Вестергорд, загонщики, при помощи заклинаний пытаются загнать бладжеры в коробку), перехватил свою метлу поудобнее и пошел следом за ловцом.
Он очень быстро переоделся, ни с кем не разговаривая, закинул метлу на ее законное место и через десять минут уже был в обеденном зале. Не особенно разбирая, что есть на столе, сгреб все, что мог унести к себе в комнату – кексы, печенье, тарелку с мясом и капустой. Соседи по факультетскому столу смотрели на него странно, но ничего не спрашивали.
Кое-как перехватив все тарелки и миски, что удалось взять, Томас направился к столу факультета прикладной магии.
Вообще, никто и никогда в Дурмстранге не запрещал студентам сидеть за чужим столом. Но это случалось редко, потому что никому особенно не хотелось общаться под взглядами преподавателей, то и дело отрывающихся от своих блюд, чтобы взглянуть на своих подопечных. Да и в учебе, кстати, все было далеко не так однозначно: студенты факультета теоретической магии, например, занимающиеся изобретением новых заклинаний и еще какой-то неизвестной ерундой, часто приглашали соседей с факультетов боевой и прикладной магии, чтобы вместе провести испытания. Иногда это даже было весело. Иногда – заканчивалось травмами.
– Лукаш, – позвал Томас, немного не доходя до стола, чтобы случайно ни на кого не перевернуть тарелки. – Можно тебя на секундочку?
Лукаш Пищек, загонщик факультета прикладной магии, обернулся. Он еще не понял, кто к нему обращается, но уже улыбался.
– О, Томас, – если Лукаш и удивился нагромождению тарелок и мисок в руках Томаса, то вида не подал. – Что-то случилось?
– Ну… – неопределенно протянул Томас.
Ему было неудобно под пристальными взглядами квиддичной команды факультета. Сидящий сразу за Лукашем охотник вообще выглядел так, как будто Томас пытается украсть у дракона его принцессу. Второй загонщик, Матс, смотрел с интересом – даже ложку отложил. Остальные охотники, почти одинаковые, по крайней мере издалека, Ройс и Филипп, и вратарь Бюрки были увлечены едой, но Томас был уверен, что те стараются даже чавкать потише, чтобы все слышать.
– Нет. То есть да, но нет. Можем выйти?
Лукаш кивнул, махнул рукой своим и перелез через лавку. К тому моменту, когда они вышли из зала, Лукаш уже помогал ему нести тарелки.
– В общем, так, – осторожно подбирая слова, начал Томас. – Для начала я хотел бы попросить тебя, чтобы ты никому ничего не рассказывал о том, что я тебе сейчас скажу.
– Я могила, – серьезно заверил его Лукаш.
Томас ему не очень-то поверил. В лучшем случае – две могилы.
– В общем, я знаю, что ты там у себя на факультете лучший по всякой лечебной магии. И вот у меня в комнате… там, в общем, ну… собака. Это не моя собака. Но он, в общем… наглотался воды из нашего озера, а я не думаю, что это очень хорошо…
Лукаш слушал его внимательно, будто пытаясь вникнуть в поток речи. Похоже, у него это не получилось, потому что он остановил Томаса:
– Не надо рассказывать, пойдем посмотрим.
Всю дорогу Томас сомневался в том, правильно ли он поступает. Лукаш, конечно, не производил впечатление человека, который может захотеть его подставить. Он нес тарелки, расспрашивал про зимние экзамены, про предметы, которые дают на факультете боевой магии, в общем – вел себя абсолютно дружелюбно. Он всегда так себя вел, но Томаса это безумно смущало.
Поэтому, дойдя до своей комнаты, Томас уже накрутил себя до невозможности.
– Я сейчас.
Решив, что ни к чему пугать Дана лишними людьми сразу, Томас осторожно приоткрыл дверь и заглянул в комнату. И тут же, издав невнятный звук, захлопнул дверь.
– Так, – сказал он немного удивленному Лукашу, подставляя руки, чтобы тот мог поставить тарелки на тарелки. – Кажется, ему стало лучше, так что он свалил. Там никого нет. Круто же, да? Спасибо!
Не дожидаясь, пока лицо Лукаша примет какое-то более оформленное выражение, чем просто недоумение, Томас толкнул дверь плечом и тут же ее захлопнул, едва ввалившись в комнату.
Тарелки из рук у него не посыпались только чудом.
– Чтоб меня Погребин сожрал! – пораженно выдохнул Томас.
– Я тебя сам сожру, если ты кому-то расскажешь, – мрачно ответил человек, сидящий на его кровати.

– Да я никому не собирался рассказывать, – в очередной раз повторил Томас.
– Да ты болтливее, чем сам черт, – не согласился с ним Якоб Бруун Ларсен, он же датский дог, он же Дан.
– А ты пузо подставлял, чтобы его почесали, – огрызнулся Томас, уязвленный этим недоверием.
Якоб поморщился и надолго замолчал, закутавшись в плед до самого носа.
Когда Томасу наконец-то надоело расставлять по кровати тарелки с едой, он снова заговорил (его хватило минут на семь молчания, что уже тянуло на своеобразный рекорд):
– Извини. Как ты себя чувствуешь?
– Отвратительно, – ответил Якоб. – Но стало лучше, когда я перестал блевать озерной водой.
Томас вздохнул и огляделся. Стало ли воды на полу больше? Испарилось ли что-то? Превратится ли его комната в болото?
– Ладно, есть ты, я так понимаю, не будешь?
– Буду. Но сначала мне нужна палочка.
Томас поднял брови. На их факультете курса с четвертого начинала ходить шуточка о том, что давать кому-то в руки свою палочку – все равно, что давать подержаться за собственный член. Интимный процесс, если позволите.
Заметив его выражение лица, Якоб кивнул, видимо, своим собственным мыслям, завозился, поворачиваясь к нему спиной, опустил плед, демонстрируя спину.
Там, где у собаки была бы холка, Томас рассмотрел след от мощных челюстей гиппокампа.
– Твою мать, – тоскливо протянул Томас.
Может, не стоило отпускать Лукаша? Здесь точно нужен был человек с прямыми руками из нужного места, а не, ну, не Томас…
– Может, к медикам?
Якоб метнул на него злобный взгляд через плечо и снова натянул плед.
– Еще чего. Если ты боишься, дай мне какую-нибудь одежду – и я пойду.
Томас возмущенно фыркнул и начал собирать с кровати тарелки, чтобы переставить их на стол,
– Во-первых, я ничего не боюсь. Во-вторых, – Томас немного поразмыслил, что такого «во-вторых» он мог сказать, но не придумал ничего умного, – ты сам об этом пожалеешь.
Якоб прикрыл глаза, то ли раздраженный, то ли уставший, черт его разберет.
– Какая у тебя палочка?
Томас задумчиво посмотрел на свою палочку, которую успел выложить, когда пришел. Какое это имело отношение к делу? Или, позвольте, потомки тех самых Бруун Ларсенов не допускают до себя носителей палочек из не чистопородных сортов деревьев?
– А еще я полукровка, – запальчиво сказал Томас, сжимая свою палочку. – И что?
Глаза Якоба нехорошо вспыхнули, заставив Томаса поежиться – примерно такой реакции он и ожидал от чистокровного из древнего рода. Но вместо оскорблений Якоб медленно произнес:
– Мне. Все. Равно. Кто. Ты. Что. У тебя. За палочка?
– Ну, вообще я обычно предпочитаю использовать посох, – начал издалека Томас, подходя ближе к своей кровати так, будто она была окружена защитными заклинаниями. – Но палочка – кизил, шип нунду в сердцевине.
– Кизил, – понимающе хмыкнул Якоб, снова, явно неохотно, опуская плед. – Все ясно.
– Что ясно? – буркнул Томас, осторожно опускаясь на край кровати.
Он еще, на самом деле, не успел определиться, что думает о происходящем. Слишком много событий, слишком много информации – даже для Томаса, умеющего адаптироваться к любой ситуации, слишком много всего.
Томас понял, что у него дрожат руки, и осторожно перехватил запястье одной руки другой.
– Шумная палочка для шумного мага, – ответил Якоб.
– Да что бы вы там понимали, сударь… – недовольно проворчал Томас, пристально разглядывая след от укуса.
Кровь уже запеклась, образовав корку, но вместе с тем нацепляв на себя всякую грязь: сгустки из озера, травинки, палочки, мех. Кожа вокруг раны была местами красной, припухшей, местами желтоватой, воспаленной.
– Ничего не понимали, – в тон ему ответил Якоб. – Но твоя палочка подойдет.
Он немного поерзал, устраиваясь поудобнее и держа за края плед, сползший для поясницы.
– У нас на факультете для выделения лишнего и очищения веществ мы используем заклинание «ренсин». Это норвежский, произносится с ударением на два слога: рен-син. Попробуй… я не знаю… попробуй на своем плаще для начала.
Томас попробовал. Край плаща, на который он нацелил палочку, встряхнулся, затрепетал, подкинулся и опал. Пыль и грязь немного задержались в воздухе и осели.
– Слабовато, но подойдет, – оценил Якоб и раньше, чем Томас успел оскорбиться, добавил. – Отвернись. Думаю, в такой ситуации будет лучше, если я… ну… буду собакой. Это как-то… скрадывает.
Что именно и куда скрадывает, Томас уточнить не успел, поспешно отвернувшись. А когда повернулся обратно, на кровати уже сидел датский дог. Он занимал две одноместные кровати и смотрел со своим непередаваемым выражением морды.
Зато комментировать не сможет, порадовался Томас.
– Ну что, если получится, почешу тебе пузо, – преувеличенно бодро заявил Томас, помахивая палочкой.
Делать он этого, конечно, не собирался. Чесать собаки пузо и представлять на ее месте Бруун Ларсена – странное извращение.
Дог завозился, подставляя спину. На нем укус смотрелся еще более пугающе, хотя Томас и не понимал, почему.
– Ну, погнали, – пробормотал Томас. – Рен-син!
Кажется, ничего не получилось, первым делом решил Томас. Затем – что все получилось. Затем – что лучше бы не получалось. Звук, который издал дог, был таким душераздирающим, что у Томаса зашлось сердце. Томас успел только подумать, что если бы этот звук издал человек, ему бы не было так практически физически больно.
Руки задрожали еще сильнее, Томасу даже пришлось отложить палочку в сторону.
Заклинание содрало корку из крови и грязи со спины дога, и рана снова закровоточила. Видимо, это было очень больно, потому что пес дышал тяжело и размеренно, закрыв глаза. Через несколько мгновений Томас заметил, как начал светлеть мех, постепенно превращаясь в человеческую кожу, и поспешно отвернулся, а затем и вовсе отошел, перерывая свои ящики в поисках бинта или хоть чего-то достаточно стерильного.
Томас нашел в себе силы обернуться к кровати и развел руками:
– У меня… ничего.
Якоб поднял голову и сфокусировал на нем взгляд. Его зрачки заполнили радужку практически полностью.
– Чего? – медленно спросил он.
– Ничего, – пояснил Томас. – Совсем ничего. Платок вот есть.
– Платок и заклинание очищения сойдет, – пробормотал Якоб и опустил голову на скрещенные руки.
Он лежал на животе, чуть наклонившись в сторону, и Томас с ужасом видел, как капля крови отчетливо стекает по его боку и капает на покрывало.
– Так, ага.
Держа в одной руке платок, будто тот был ядовит, Томас подошел к кровати и сначала накинул на Якоба плед, натянув его до середины спины, а затем уже дотянулся до палочки.
Томас сам не знал, почему, но после заклинания очищения платок был немного влажным. Впрочем, оно было и к лучшему: Якоб молчал, Томас осторожно и как-то даже испуганно возил по его спине платком. Ему удалось остановить кровь (что, кстати, было совершенно естественно, потому что уж где случаться рядовым травмам, если не на факультете боевой магии?) и стереть ее со спины Бруун Ларсена, а тот все не подавал признаков жизни. Томас не знал, как поинтересоваться, жив ли он, поэтому просто встал и отошел к столу, где надеялся немного порефлексировать над случившимся.
Потому что Томас до сих пор не мог сам себе сказать, что он чувствует по поводу Дана, внезапно оказавшегося не Даном. То есть… это как если бы у пса, которого ты приютил, внезапно оказался бы свой хозяин, который потребовал его вернуть. Только этот пес – сам себе хозяин, причем хозяин не из приятных.
Бруун Ларсены были из тех чистокровных семей, о которых ходит больше легенд, чем правдивых историй. И первым датским королям они служили, и младенцев ели, и евгеникой промышляли… Вряд ли что-то из этого было правдой, но вот то, что Якоб Бруун Ларсен, хоть и был неплохим загонщиком, в остальном с однокурсниками старался не контактировать, знали все. Даже Томас знал, видя, как неохотно тот взаимодействует со вторым загонщиком его факультета. И это было фатальной ошибкой для всей игры.
Но в обличии пса (кстати, что это все-таки было? Анимагия? Проклятие?) Якоб Томасу почти даже нравился. Да ладно – очень нравился. Слишком разумный для пса – но при этом все-таки не человек.
Томас сжал пальцами переносицу. Судя по раздраженным вздохам, Якоб не меньше минуты пытался от него что-то добиться.
– Что? – недовольно спросил Томас, разворачиваясь так резко, что у стула чуть не сломались ножки.
Якоб моргнул.
– Заунывник есть? – терпеливо повторил он.
– Ничего более заунывного, чем ты, я сегодня не видел, – скаламбурил Томас.
Курс зелий для него закончился еще четыре года назад, и Томас, честно говоря, был этому очень рад.
– Ясно. А мази доктора Летто? Бадьян?
Томас сам не понимал, почему это так его раздражает. Он резко встал и сделал несколько шагов по комнате сначала в одну, затем в другую сторону. Бруун Ларсен наблюдал за ним, не меняясь в лице. Он все так же лежал на спине, подложив руки под голову, чтобы не тревожить спину. Это Томаса тоже почему-то нервировало.
А как все было хорошо, пока этот типа не оказался человеком, а? Как хорошо быть собакой…
– Слушай, – начал Томас и сбился под серьезным взглядом Якоба. – Нет, не слушай. Короче, ты думаешь, если бы у меня была вся эта дрянь, я бы ее на тебя уже не намазал?
Нервничая, он начал переставлять тарелки обратно со стола на кровать.
– Ты, в общем, жри, а я пойду в госпиталь за чем-нибудь… ну вот этим вот. Мазь, бадьян…
– Не вздумай, – с угрозой начал Якоб, поднимаясь на локте, но в итоге поморщился и лег обратно. – Сходи… сходи в наши общежития. Найди там Каспера Дольберга, он мой сосед. Скажи ему, что мне нужен мой саквояж… и моя палочка.
Якоб немного пожевал нижнюю губу и неуверенно добавил:
– Пожалуйста?
– Надо же, какие мощные заклинания мы знаем, – проворчал Томас, убирая палочку в крепления на ноге.
Он уже дошел до двери и даже открыл ее, когда все-таки остановился:
– А с чего он вдруг должен меня послушаться?
– Ну… – Якоб подтянул к себе тарелку с бутербродами и принюхался. – Скажи ему, что я рассказал тебе свой маленький секрет.
– Маленький, – фыркнул себе под нос Томас, выходя в коридор. – Маленький – это когда ты в препода влюблен, а когда ты огромная псина – это большой секрет…
Янник Вестергор, выходящий из своей комнаты, следующей по коридору, округлил глаза:
– Это ты с кем так?
Томас пожал плечами и дернул ручку двери на себя до щелчка. Защитный механизм активировался, так что теперь в его комнату без заклинания было не попасть.
– Да так… Бесит меня один тут тип.
– О, – обрадовался Янник. – Это Кристенсен? Скажи же, да? Он меня тоже жутко бесит.

За все годы учебы в Дурмстранге Томас старался не задерживаться на втором этаже, отведенном для факультета алхимии, дольше, чем того требует обязательный курс зелий раз в неделю по два часа. Поэтому, оказавшись здесь уже по собственной воле, Томас попросту не знал, куда идти. Под руку попался первокурсник, мальчишка лет десяти, который немедленно сдал местоположение общежитий алхимиков, так еще и предложил туда отвести. Томас отказался – только маленьких провожатых в этом большом мире ему не хватало.
В гостиной было достаточно много народу, и никого появление студента с другого факультета не удивило. Томас повертел головой и, заметив у камина о чем-то очень оживленно беседующих Фишера и Эриксена, направился к ним.
Эриксен увлеченно махал какими-то бумагами, видимо, письмом.
Фишер же занимался тем, чем и всегда – давал разной степени адекватности советы.
– Друг. Никто не трансгрессирует через океан. И если этот парниша из Кастелобрушу хочет тебя увидеть, то пусть седлает свою Птицу-гром, и я не знаю, о чем ты сейчас подумал, и летит сюда сам.
Эриксен так увлеченно переставлял при помощи магии баночки, закипающие на огне камина, что, похоже, совсем не слушал Фишера.
– А я вот что думал… В следующем году будет Чемпионат мира по зельям. Если я хорошенько подготовлюсь…
Томас кашлянул. Почему-то все подслушанные им разговоры в последнее время уходили куда-то не в ту степь.
– Привет, парни! Прерветесь?
– Ну дела, – протянул Фишер. – И что тут у нас забыли боевые маги?
Эриксен только повернул голову, не прекращая перемещать склянки в одному ему известном порядке.
– Боевые маги ищут Каспера Дольберга. Он у себя в комнате?
– Откуда ж я знаю, – ответил Фишер. – Сходи посмотри. Второй северный коридор, третья дверь по правую руку.
Томас мучительно свел брови. Слишком много слов за раз.
– Серьезно? – скривился Фишер и неохотно поднялся на ноги. – Так, ты кипяти, я сейчас вернусь. Пошли, бездарь.
Они еще даже до коридора не успели дойти, а Фишер как будто бы невзначай поинтересовался:
– А зачем тебе Дольберг?
Томас покосился на него и пожал плечами.
– Да так. Ничего личного.
– Дам я тебе один совет… – затянул было Фишер, но Томас покачал головой.
– Виктор, нет.
Фишер фыркнул и показал на дверь:
– Эта, – и тут же ушел.
Томас постучал в дверь, подождал несколько мгновений, и дверь сама поползла в сторону. Томас сначала заглянул в комнату и только потом зашел.
Комнаты алхимиков незначительно отличались от всех других: разве что наличием камина и котелков, расставленных по полу и столам в хаотичном порядке.
Ловец факультета зельеварения лежал на одной из кроватей и читал книгу. Увидев Томаса, он как будто бы не очень и удивился. Положил книгу себе на грудь и сказал:
– Ничего себе.
Томас задумчиво почесал бровь. Ладно, допустим.
– Я тут… В общем, Бруун Ларсен… который Якоб. Он просил меня принести его саквояж и его палочку. И… а что такое саквояж?
Дольберг хихикнул и скатился со своей кровати, чуть не потеряв книгу. Первым делом он залез под вторую кровать и вытащил оттуда большую кожаную сумку с прямыми жесткими углами и двумя деревянными ручками, которую и вручил Томаса. Немного подумав, залез в шкаф, вытащил оттуда стопку одежды и положил ее на сумку. И уже на одежду торжественно возложил палочку.
– Что-то еще? – хитро улыбаясь, спросил Дольберг.
– Нет… – растерянно ответил Томас. – И ты типа ничего не спросишь?
– А чего мне спрашивать, – Дольберг хлопнул Томаса по плечу и снова улегся на свою кровать. – Было ясно, что когда-нибудь Якоб раскроет тебе свою маленькую тайну.
– Маленькую тайну! – возмутился Томас. – Гигантская собака – это не маленькая тайна!
– А ну тихо, – шикнул на него Дольберг, листая закрывшуюся книгу в поисках хоть какого-то знака, – не обижай Якоба. Он, конечно, задница, но очень хороший.
Томас закатил глаза, поудобнее перехватил сумку (саквояж?) под дно и шагнул в коридор. Дольберг еще крикнул ему: «Неси осторожно!» – после чего дверь закрылась.

– Одежда, палочка, сумка… – монотонно бубнил Томас.
– Это саквояж.
– Это, блин, сумка.
– Ладно, – неожиданно легко согласился Якоб. – Поставь на пол сюда.
– А пожалуйста? – неожиданно воспротивился Томас.
Якоб мрачно посмотрел на него, глубоко вздохнул и прикрыл глаза.
– Пожалуйста.
– Ну дела, – буркнул Томас и поставил сумку на пол перед Якобом.
Он подполз к краю кровати (Томас не знал, куда смотреть, и на всякий случай смотрел на его спину, ожидая, что рана вот-вот снова начнет кровоточить), свесил руку и открыл сумку.
На деле это оказалась скорее коробка, чем сумка – этот саквояж. Верхняя стенка, где были ручки, раскрывалась наружу и в сторону, получалась подставка, на которой, видимо, можно было развести небольшой огонь и установить котелок. Внутри сумка была явно глубже, чем снаружи, судя по тому, что Якобу пришлось еще немного подползти к краю, чтобы сунуть руку внутрь и достать какую-то склянку.
Томас на автомате положил руку на ногу Якоба под пледом, как сделал бы в любой ситуации, когда человек, по его мнению, собирался откуда-то свалиться.
– Убери руку, – совершенно ровным голосом сказал Якоб.
Томас поспешно отдернул ладонь и даже на всякий случай спрятал за спину.
– Отвлекает, – зачем-то добавил Якоб, хотя Томас уже даже отошел на дальний край комнаты, к столу, развернул стул и сел, чтобы было удобнее наблюдать за зельеварской магией.
Якоб покосился на него, но ничего не сказал.
– А у тебя какая палочка? – неожиданно спросил Томас, когда Якоб начал мешать зелье.
Томас решил, что Якоб не ответит, увлеченный своим делом, но тот, видимо, просто считал про себя обороты палочки. Кинув в котелок сушеные цветки насыщенно-изумрудного цвета, он ответил:
– Ясень и рог кроленя.
– О, ясно, – Томас чуть не засмеялся, но потом все же решил, что не стоит, и вместо этого процитировал старую присказку. – Рябина судачит, каштан жужжит, ясень – упрямец, да? Для упрямых и смелых, но не для гордых и высокомерных, правда? Не складывается что-то, не находишь?
Он чуть сполз по стулу и сцепил руки в замок, с интересом наблюдая за реакцией.
Якоб некоторое время смотрел только на свое зелье, затем медленно переложил палочку из правой руки в левую, а правую руку просто поднял по направлению к Томасу. А затем так же медленно показал ему средний палец.
Томас довольно хохотнул.
– Ладно, ладно, про рог кроленя я уж и комментировать даже не буду.
Еще через четверть часа беззлобных пикировок и дурацких вопросов зелье было готово. А точнее, небольшой котелок какой-то густой мази, пахнущей как копченый сыр, а вовсе не как лекарство.
– И чего теперь с этим делать? – спросил Томас, дожевывая последний кекс и обильно рассыпая крошки вокруг себя.
– Мазать, – ответил Якоб. – Поможешь?
Томас вздохнул, как будто эта просьба делала его самым несчастным человеком на свете.
– Ну, так и быть. Но будешь должен!
Якоб нахмурился, затем покачал головой, подхватил плед и медленно, явно через боль, сел спиной к Томасу.
Томас зачем-то прокашлялся и сказал:
– Да лежал бы.
– Поздно, я уже сел, – тоже негромко ответил Якоб.
Томас оглядел комнату, как будто ища пути отступления, но ничего не обнаружил, кроме себя, спины Якоба и этого самого котелка с мазью. Тоскливо вздохнув, Томас подхватил котелок за ручку и перенес его на постель. Уже запустив пальцы в маслянистую субстанцию, спросил:
– Много, мало?
– Не много и не мало, – ответил Якоб и ни черта не помог.
Томас еще раз вздохнул и принялся аккуратно наносить мазь на место укуса. Якоб, кажется, задержал дыхание и едва слышно скрипнул зубами. Томас, кажется, тоже не дышал.
Смачный шмат мази шлепнулся на плед, но Томас сделал вид, что этого не увидел, и старательно вымазал все содержимое небольшого котелка на Якоба.
Некоторое время они просто сидели – Томас, поджав одну ногу под себя, и Якоб, спиной к нему. Томас держал руку в мази чуть на отлете, чтобы не испачкать кровать чуть больше. Наконец он еще раз откашлялся и спросил:
– А что дальше?
– Да ничего, – после непродолжительных раздумий ответил Якоб. – Оно само там… пленкой покроется. Заживет, в общем. Я уже скоро… пойду.
– Пойдет он, – с неожиданным облегчением фыркнул Томас и поднялся, чтобы вытереть руки. – Спи давай, завтра пойдешь.

Томас не знал, почему после той истории с озером они не разошлись по дальним углам и не перестали видеться вообще.
Во всяком случае, не был уверен.
Якоб не был хорошим собеседником. Да он вообще не был хоть каким-то собеседником. Когда Томасу становилось совсем невыносимо терпеть тяжелую тишину между ними, он предлагал почесать пузо, что предполагало становление Бруун Ларсена собакой. Тогда тот фыркал и уходил. На какое-то время Томасу становилось легче, но уже через пару часов он начинал сожалеть о своем поступке.
Затем Якоб появлялся где-то поблизости, на той же зоологии, к примеру, или Томас приходил посмотреть на открытую тренировку факультета алхимии.
И все снова повторялось.
Иногда они разговаривали. И в этом было так мало от доверия, как будто ты вываливаешь все, что тебя волнует, попутчику в поезде, точно зная, что больше никогда его не увидишь.
Только к концу зимы, понимая, что теряет что-то важное для своей жизни, Томас спросил:
– Так ты, значит… типа, анимаг?
Якоб напряженно огляделся. Никому, кроме них, не хотелось морозить жопы с утра пораньше, просиживая на трибунах пустого стадиона. Якоб сидел чуть выше, поставив ноги на перекладину, разделяющую ряды, и на коленях у него лежал учебник – практическое руководство по чему-то очень сложному и наверняка очень скучному.
Томас сидел ниже, откинувшись на спинку лавки и вытянув ноги вперед. На Якоба он старательно не смотрел.
– Ну, – согласился Якоб.
– И, типа, незарегистрированный?
Томас сполз еще пониже, так, что стало даже неудобно. Зато серое беспросветное небо стало еще ближе.
– После совершеннолетия зарегистрируюсь. Такие правила.
– Так а как это… вышло?
Томас чувствовал себя человеком, ступившим на тонкий лед. Он не знал, проломится этот лед или нет, а главное – что под ним.
– Это же очень сложно?
– Непросто, – уклончиво ответил Якоб. – Но мне помогала семья.
Томас аж встряхнулся и развернулся к Якобу. Он-то привык думать, что Якоб весь из себя такой далекий и от однокурсников, и от семьи, а оно вот как оказывается.
– Серьезно? То есть твои в курсе?
– Ну да, – Якоб удивленно свел брови. – Стал бы я сам такую херню делать.
– Так это что, тебя заставили?
Томас окончательно развернулся и положил подбородок на перекладину неподалеку от ботинок Якоба. Тот задумчиво почесал макушку и уклончиво ответил:
– Да нет. Это как бы… ну, традиция. Семейная. Вот.
Томас округлил глаза.
– Так у вас что, все в семье анимаги?
– Нет, – Якоб зарылся носом в свой шерстяной шарф, то ли замерзнув, то ли пытаясь уйти от темы беседы. – Только, в общем… первый сын и вот эта вот вся херня. И так уже лет пятьсот.
– Никогда не слышал, что твой отец анимаг, – заметил Томас и пораженно замер.
Якоб только что окончательно спрятался в свой шарф и издал непонятный звук.
– Это что такое было? – на всякий случай уточнил Томас. – Ты чихнул? Будь здоров.
– Нет, – ответил Якоб. – Это я мерзко хихикаю.
Томас округлил глаза.
– Не могу поверить. А в чем причина такого неуемного всепоглощающего веселья?
Якоб помялся, явно размышляя, стоит ли говорить, но потом все же уклончиво ответил:
– Он тоже анимаг. Только об этом никто не знает. И в семье об этом не принято говорить…
Якоб выразительно замолчал, позволяя Томасу самому додумать.
– О, – задумчиво сказал Томас. – И что это? Мартышка? Жук-скарабей? Жаба?
Якоб натянул шарф до самых глаз и шумно засопел. То ли смеялся, то ли что.
– Ну дела, – резюмировал Томас и сполз по лавке обратно.
Вытянув ноги вперед и немного помолчав, Томас добавил:
– Нет, ну огромный дог-то точно лучше, чем мартышка.
– Да не мартышка там, – пробубнил Якоб.
– А я буду считать, что мартышка, – отрезал Томас. – Так смешнее.

Постепенно выяснилось, что то, что Томас изначально, как и все, считал бруунларсеновской надменностью, оказалось банальнейшей неспособностью Якоба общаться. Якоб не очень хорошо понимал однокурсников, не интересовался тем же, чем и все, а свободное время предпочитал проводить… как и Томас.
Только в обличии собаки.
Когда прорезалась первая трава, он увлеченно носился по полям и скалам и только озеро старался обходить стороной. Томас не успевал за ним, да и не пытался даже. Иногда он просто сидел под каким-нибудь деревом или собирал цветки четверговой соли (естественно, потому что Якоб попросил), ожидая, пока дог набегается и вернется.
Все, конечно, познается в сравнении, но у пса-Бруун Ларсена оказался куда более легкий нрав, чем у самого человека. Во всяком случае, ему можно было чесать пузо и читать выдержки из учебников, а тот в основном дремал, а не смотрел так, что в округе сворачивалось молоко.
– Я тут книжку читаю, – поделился Томас.
Он сидел, прислонившись спиной к дереву и вытянув ноги. Дог лежал прямо поперек ног, и Томасу было безумно неудобно, но он ничего по этому поводу не говорил.
– И они ничего не пишут о том, как меняется сознание анимага, когда он не человек. Эй, поговори со мной.
Томас дернул ногой, пытаясь пихнуть дога коленом, но тот только неохотно поднял морду и отвернулся. Его светлая шкура чуть блестела под весенним солнцем, и Томас только и мог, что завороженно наблюдать за этими переливами. Рана на спине совсем зажила, но зубы гиппокампа оставили шрамы на холке. Их почти не было видно, но Томас-то знал, куда смотреть.
Наконец дог поднялся и гордо ушел куда-то вбок. Томас подумал – снова бегать, но тут из-за дерева вытянулась рука и утащила к себе аккуратно сложенную одежду, лежащую рядом с Томасом.
– Ну, чего там пишут? – Якоб, не спрашивая, приземлился на край плаща Томаса и вытянул ноги.
– Ничего не пишут. Что там у тебя в башке происходит, когда ты – не ты, как бы… а животное?
Якоб откинул голову на дерево и некоторое время просто смотрел вперед.
– А ты что, собираешься стать большим специалистом по анимагам?
– Не, вряд ли, – легкомысленно ответил Томас.
– А кем собираешься?
Томас пожал плечами.
– Пока собираюсь сдать экзамены, а там посмотрим.
Якоб хмыкнул и на какое-то время погрузился в свои мысли. Затем, вздрогнув, сказал:
– А, да. В башке. Это как будто, знаешь… как будто у тебя в голове есть что-то базовое, и что-то сверх того. Вот все «сверх того» как будто отключается. И есть только базовое. Почти все забываешь, не думаешь ни о чем. Все видишь, все слышишь, но убедить себя, что нужно делать то, что ты бы точно делал, будучи человеком, достаточно сложно.
Томас слушал его, приоткрыв рот. Когда Якоб закончил, подтянул челюсть и резюмировал:
– Охренеть. Не удивительно, что ты так любишь с хвостом тусоваться.
Томас задумчиво оглядел окрестности. Действительно, если бы он мог перестать думать и беспокоиться обо всем на свете, начиная с завтрашнего квиддичного матча и заканчивая экзаменами и вопросом, кем быть, когда вырастешь, наверное, его жизнь была бы значительно веселее. И можно было бы гонять по полям, размахивая хвостом.
Якоб что-то сказал, но Томас не расслышал.
– Что?
– Я говорю, не только с хвостом, – терпеливо повторил Якоб, поднимаясь на ноги.
– А с чем еще? – Томас тут же засобирался следом. – Или с кем? С Дольбергом? Дан!
– Это не мое имя, – непреклонно ответил Якоб и пошел вперед.
Томас вздохнул и принялся отряхивать плащ, пытаясь смириться с тем, что другой человек – это целое море неизвестного. Да что там море – целый океан. И возможно, тот самый, в центре которого торчит их горное озеро.

Томас не знал, что рассказывает Якоб своему соседу или что там сосед додумывает сам по себе, но в какой-то момент ходить мимо стола факультета алхимии стало как-то пугающе.
И ладно еще Якоб, который никогда никуда не смотрел и вообще, поев, быстро уходил, но его однокурсники оказались более социально активными.
Дольберг, когда видел Томаса, светился так, словно ему вставили лампочку. Эриксен, то пишущий письма, то читающий, смотрел на него с исследовательским интересом, как будто прикидывал, можно ли Томаса использовать в каком-нибудь зелье. Фишер советов больше не давал, но, судя по лицу, очень хотел. Еще один охотник факультета по фамилии Сков игнорировал Томаса с тех пор, как тот случайно налетел на него во время матча и сломал метлу – и Томас ему был, честно говоря, благодарен.
Через какое-то время между Томасом и факультетом алхимии установился сияющий нейтралитет: они ему улыбались, но не трогали. А Томас просто старался не ходить мимо их стола.
На вопрос, что за дичь творится с его однокурсниками, Якоб только неопределенно пожал плечами и пробубнил что-то о том, что Томас, вообще-то, общается с Бруун Ларсеном и «вот это вот все». А Дольберг – тот вообще себе «что-то там надумал».
Что такое «вот это вот все» и что там себе «надумал» Дольберг, Томас на всякий случай не стал уточнять.
Их с Якобом нейтралитет был чуть менее сияющим и чуть более приятным. Они молча сидели в библиотеке, пока Томас с огромными от ужаса глазами пытались подсчитать, сколько ему страниц нужно прочитать за месяц, затем вместе таскали книги в комнату Томаса, затем Томас лежал, положив на лицо учебник, а Якоб что-то варил, сидя на полу.
– Не думал, что на боевой магии нужно так много прочитать к экзаменам, – сказал Якоб как-то, затем поправился: – Не думал, что на боевой магии умеют читать.
Томас издал неопределенный звук, похожий на «ха-ха» и предсмертный хрип одновременно.
– Если бы все было так просто, мой хвостатый друг. Была бы только практика – с этим вообще не было бы проблем. Но теория… Ну зачем мне теория? Когда знаешь сто двенадцать заклинаний, чтобы убить человека, разве нужно знать, как это заклинание появилось?
Якоб пожал плечами и докинул в котелок трилистник, отчего зелье пыхнуло столпом зеленоватого дыма.
– Что ты там вообще химичишь?
– Сдашь экзамены – узнаешь, – ответил Якоб.
– А если не сдам? Вот как завалю теорию!
– Тогда не узнаешь, – неумолимо ответил Якоб.
Томас скроил оскорбленную мину, демонстративно отвернулся и принялся громко бубнить тридцать три вида хватов на посохе, что в его представлении, конечно, было дикой несуразицей: держи себе посох и держи. Лишь бы не вылетел.
Минут через десять Томасу надоело бубнить, еще через десять Якоб убавил огонь под зельем и забрался на кровать. Отняв у Томаса учебник, он скомандовал:
– Хват двенадцать. Для чего лучше использовать и кто его придумал?
Томас обреченно застонал и откинул голову на подушку.
– Я так тебя ненавижу, Бруун Ларсен…
Якоб хмыкнул и несильно попинал его по ноге.
– Давай-давай. Хват двенадцать.
Томас оскорбленно отпихнул его в сторону, лег на спину, сложив руки на груди, как мертвый рыцарь, сцепил пальцы, закрыл глаза и принялся размеренно бубнить, что хват двенадцать – это самый неудобный хват за спиной, что с таким можно только руки себе сломать, а изобрел это мракобесие младший сын самой Нериды Молчановой, а ведь все мы знаем, что младший сын традиционно дурак…
Якоб лежал на боку, поддерживая голову рукой, и с отсутствующим выражением лица наблюдал за Томасом. Но если бы тот открыл глаза, то понял бы, что Якоб почти улыбается – судя по тому, как щурит глаза и как чуть подрагивают уголки его губ.
Но Томас жмурился и бубнил, а Якоб внимательно за ним наблюдал.


Продолжение в комментариях