Автор: philip rausch
Размер: 2200 слов
Пейринг/Персонажи: Джотто Моранди/Эуклидес Кабраль
Категория: слэш
Жанр:
Рейтинг: R
Саммари: У Джотто не получается быть настоящим итальянцем. Возможно, всё дело в том, что он на самом деле не итальянец. Или в чём-то другом.
Ключ: Боль и слава
Предупреждение/Примечание: Идея фика была накурена (как обычно) совместно с фуричка.
читать дальшеПервым же своим появлением Джотто начал стремительно рушить представление о себе как об итальянце. Он вообще-то был никаким не итальянцем, а тичинцем, и это, вероятно, было всему объяснением, но всем вокруг было всё равно. От человека, которого зовут Джотто Моранди, и который говорит на итальянском, все ждали соответствующего поведения и привычек.
Но рушить стереотипы он начал сразу же, как только в первый раз показался в Нидерхазли. Одним своим видом. Только вышел из своего серого "Гольфа" — и сразу же поставил всех в тупик. Вместо модного прикида и стильно уложенной стрижки обычные джинсы, обычная футболка и обычный беспорядок на светлой башке. Ничего, что могло бы впечатлить и что сразу должно было дать понять, что перед тобой представитель самой стильной нации. Он выглядел настолько обычно, что никто даже и не сообразил сразу, что это именно тот Джотто.
Первым подал голос Алекс, именно он сразу же ткнул его в плечо и хмыкнул:
— Ты что-то какой-то не очень-то итальянский для такого имени!
Джотто пожал плечами и вежливо улыбнулся:
— Обычный.
Именно таким он и был. Чересчур обычным. Недостаточно ярким для итальянца. Хотя, конечно, красивым и очень по-итальянски солнечным.
Во второй раз Джотто развеял один из главных и самых стойких мифов совсем уж жестоким образом.
Когда перед общим походом в караоке Джотто предупредил, что вообще-то петь не очень-то любит и не то чтобы умеет, никто ему не поверил. Ну он же итальянец, в конце концов, и говорит всегда так складно и певуче, что по поводу вокальных способностей он наверняка просто сильно скромничал.
Когда до Джотто наконец-то дошла очередь, он ещё раз попытался аккуратно отказаться.
— Я ж говорю, я плохо пою! Может, не стоит?
Но Веро Салатич решительно впихнул ему в руки микрофон.
— Не хуже нас точно!
Джотто помотал головой.
— Хуже.
— Да брось! — махнул рукой Веро. — Давай что-нибудь итальянское, это беспроигрышный вариант.
Джотто только закатил глаза, предоставляя Веро самому выбрать песню, хотя жопой чувствовал, что он может там навыбирать. И не ошибся: “что-нибудь итальянское”, видимо, без вариантов означало “Lasciatemi cantare” чуть ли не у всех, с кем приходилось иметь дело. Но, может, дело ещё и в том, что её текст знали примерно все, так что считали, что проблем возникнуть не должно. Их бы, наверно, и не возникло у кого угодно другого, но в этот раз окружающим, как половине состава “Грассхоппера”, выползшему развлечься в свободный вечер, так и остальным посетителям, случайно проходившим мимо их комнаты, крупно не повезло.
Голос у Джотто, естественно, был так себе, но этим как раз никого не удивишь — среди футболистов обладающих ещё и хоть сколько-то выдающимися вокальными данными — единицы. Но вот что он будет попадать мимо нот, явно никто не ожидал, но поскольку, почувствовав, что его взяли на слабо, да ещё и после пары бокалов пива, Джотто упрямо допел до конца и, кажется, был крайне довольным произведённым эффектом. В отличие от остальных, твёрдо решивших, что в следующий раз дадут ему петь только если вдруг когда-то понадобится особо изощрённый метод пытки.
В третий раз Джотто облажался там, где едва ли кто-то мог ожидать.
Чтобы приготовить вкусный кофе, не нужно даже быть итальянцем, и потому уж здесь-то шансов облажаться было немного.
Проснувшись дома у Алана Аригони после того, как почти до трёх часов резались в ФИФА, Джотто выполз на кухню, как обычно ругая себя последними словами за то, что опять не уследил за временем, зная, что тренировка начинается в девять утра, и Ули Форте очень не одобряет опоздания. Алан понуро сидел за столом и был похож на только что вылезшего из гнезда совёнка: помятый, вялый и с совершенно стеклянным взглядом. Впрочем, наверно, Джотто и сам выглядел не сильно лучше.
— У тебя кофе есть? — с зевком поинтересовался он.
Алан нахмурился, напрягая память и, возможно, просто мозги, чтобы понять, что от него хотят, и вздохнул.
— Капсулы закончились, но есть молотый и турка, можешь сварить.
Такая идея Джотто не очень понравилась.
— Может, лучше сам? Я не умею.
Но Алан посмотрел на него с таким несчастным видом, что аж стыдно стало.
— Господи, Моранди, ты ж итальянец! У тебя это в крови должно быть! Что там уметь? Водой залил, да поставил на плиту.
Джотто спорить с ним не стал. Ни с тем, что он никакой не итальянец, ни о том, что в крови умения варить кофе ни у кого не бывает, и поплёлся к шкафу, на который Алан махнул рукой.
Сыпанув в красивую начищенную турку пару ложек коричневого порошка из большого пакета, Джотто залил его водой и поставил на конфорку. Налажать вроде бы было негде — только дождаться, когда начнёт закипать. Поэтому Джотто расслабился и плюхнулся на стул, снова залипнув в телефон. Сонно было так, что хоть спички в глаза вставляй, поэтому от ленты новостей в фэйсбуке Джотто отлип ещё очень нескоро — и, конечно же, когда уже было поздно.
По правде говоря, отвлечься заставило бодрое шипение и запах горелого, донёсшиеся со стороны плиты. Джотто подскочил и рванулся к плите, тщетно пытаясь спасти и кофе, и плиту, и свою репутацию, снял турку с огня, по пути расплескав половину, и принялся вытирать плиту салфетками, даже не подумав, что губкой было бы проще, пока рядом не оказался Алан.
— Ладно, иди, я сам вытру.
Джотто виновато кивнул и пошёл за кружками. Кофе осталось немного, да и на вкус он был препоганый, но если честно, Джотто было всё равно.
Справившись с плитой, Алан тоже присоединился к нему и попробовал получившееся пойло. Скептически посмотрел на Джотто. И улыбнулся.
— Отвратительно. Давай лучше по дороге по флэт уайту купим.
Джотто тоже виновато улыбнулся.
— Давай.
Вообще-то, это можно было бы списать на недосып и невнимательность в одной конкретной ситуации, но если быть честным, Джотто и в другой раз едва ли справился бы лучше.
В четвёртый раз Джотто вообще, на самом деле, был не виноват. Просто не повезло. Но в конечном счёте это всё равно было полнейшее фиаско.
Тусовки у Алекса Цветковича всегда превращались в какой-то безумный балаган, независимо от того, как чинно они начинались. В тот раз было так же: Александра, девушка Цветковича (по крайней мере, так они представлялись, хотя все были почти уверены, что они то ли брат и сестра, то ли вообще два альтер-эго одного и того же человека), предложила зайти к ним на вечерний апероль по случаю грядущего выходного, и это сразу грозило приключениями.
Одним аперолем никто, естественно, на ограничился, и когда вся компания была уже навеселе, кто-то (вроде Ники или Эуклидес,а может быть вообще Алан) решил, что стоит бы что-нибудь съесть. Например, пиццу. И именно в этот момент Алекс подал гениальную (по его мнению) идею сделать её самим.
— Да мы за полчаса сделаем, не надо ждать доставку! И домашняя вкуснее всегда, правильно я говорю? — последнее было обращено к Джотто, и в этот момент он осознал, что дело пахнет катастрофой.
Но вежливо кивнул.
— Конечно!
Александра их поддержала:
— Давайте! У нас всё, что нужно, есть.
Джотто даже не стал спорить. Это было бесполезно по умолчанию. Просто пойти с Алексом на кухню и помочь ему в его кулинарном порыве было проще и безопаснее для всех.
Сначала вроде всё шло нормально, Алекс самостоятельно замесил тесто, предварительно посмотрев видео на Ютубе, и принялся с энтузиазмом натирать весь имевшийся в холодильнике сыр, параллельно отжирая кусочки. Джотто было доверено заняться помидорами и собственно раскатыванием теста.
Казалось бы, ничего сложного. Первое даже получилось неплохо: помидорные колечки вышли красивые и ровные, хоть фотографируй и в Инстаграм выкладывай, что Алекс вообще-то и сделал, пока Джотто неуверенно взял липкий шарик теста, покрутил его в руках.
— Раскатывать нечем.
Эуклидес, почти профессионально нарезавший большую палку сервелата, подмигнул:
— Так ты руками! Ну, как обычно в рекламе показывают: вшух-вшух! — он изобразил руками нечто, что, видимо, должно было изображать пиццайоло, крутящего основу для пиццы.
Джотто не был готов на такие акробатические этюды, и просто сначала сплющил тесто руками, потом принялся растягивать, как вроде бы как было в одном из видео, которые смотрел Алекс. Сам Цветкович вместе с Нико и Эуклидесом стояли вокруг и палили, как будто действительно надеялись, что сейчас Джотто на полном серьёзе начнёт делать что-то эффектное.
— Да не стойте вы над душой! Помогли бы лучше!
Но помогать, конечно, никто не собирался.
— Мы только испортим всё! Лучше сам.
Кое-как сформировав два больших круга и водрузив их на противни, которые Алекс предварительно посыпал мукой, Джотто залепил кусочками несколько образовавшихся в процессе растягивания теста дырок и взялся за соус. Здесь желающих помогать сразу прибавилось, как и с раскладыванием начинки. В итоге получилось что-то скорее похожее на пирог, не очень ровный, да ещё и с очень всратой начинкой из всего сразу. В одну Алекс осторожно предложил добавить ещё и ананасы, и Джотто сразу согласился, чем вызвал ещё одну волну недоумения.
— Ты точно не против? Это же типа… не по правилам.
Джотто понятия не имел о правилах приготовления пиццы, и проблем с ананасами или другими штуками у него не было.
— Да нормально! У нас там всё равно куча всего, хуже не будет!
Эуклидес пожал плечами и выловил из уже открытой банки один кубик, чтобы съесть так, а остальное принялся раскладывать на одну из пицц.
Когда всё отправили в духовку, Джотто наконец-то расслабился и пошёл вместе со всеми пить коктейли.
Как и следовало ожидать, про пиццу вспомнили только спустя сорок минут, и стоило сказать большое спасибо Эуклидесу за то, что он отговорил Алекса делать огонь побольше: так от пиццы точно остались бы одни угольки. А так тесто всего лишь стало коричневым и больше похожим на печенье. Впрочем, к тому моменту все уже были в том состоянии, что с удовольствием сточили и то, что получилось.
Если честно, Джотто даже понравилось: много начинки на похрустывающем корже, да ещё и анансы сверху потемнели, и стали как будто приготовленные на гриле. Ему нравились ананасы и ананасы в пицце. Но это он озвучивать, конечно же, не стал.
Впрочем, последний шанс реабилитироваться Джотто использовал достойно. Жаль только, рассказать об этом широкой общественности было нельзя. Но сам Джотто втайне был очень доволен собой, и на фоне этого все его остальные провалы как итальянца не имели никакого значения.
Для того, чтобы обратить на себя внимание, Джотто даже особенно и не напрягался, не задумывался даже. Просто улыбался, ловя взгляд случайно, старался вроде как невзначай (иногда и на самом деле бездумно, просто следуя подсознательному желанию) оказываться рядом, дотрагивался, заводил все эти дежурно несерьёзные разговоры в раздевалке, предлагал подвезти домой или просто звал выпить кофе с капкейками в центре. Джотто не задумывался о том, помогала ли ему его врождённая харизма, или же ответный интерес, и просто продолжал с удвоенным энтузиазмом звать в кафе или к себе домой. О том, насколько всё далеко зайдёт, тоже не думал, справедливо полагая, что если Эуклидесу покажется, что он слишком настойчив и переходит границы допустимого, он скажет сам.
Но Эуклидес всё не говорил и не говорил, позволяя заходить всё дальше и дальше, и вот уже они не перебрасываются парой слов, а радостно обсуждают только что домотренного “Ведьмака” по дороге из Нидерхазли, а вместо того, чтобы торопливо (и опасливо, вдруг кому-нибудь ещё не всё равно, что они едят) схомячить по пирожному в альтштадте уже сидят дома и наворачивают у телека свинину в кисло-сладком соусе под бокал пино нуар.
Так же легко и естественно получилось, что сначала они просто сидели, касаясь плечами, потом Эуклидес закинул руку ему на плечо, а потом они уже целовались, сначала осторожно и деликатно поглаживая и обнимая друг друга, и сплетая пальцы.
Губы у Эуклидеса были мягкие и очень нежные, и все его прикосновения тоже. Джотто уже не думал ни о чём, уже не мог остановиться, и сначала забрался к Эуклидесу на колени, потом стянул с него футболку, а потом и вовсе утянул за собой на пол, потому что диван оказался слишком тесным.
Эуклидес не сопротивлялся — напротив, сам помог Джотто раздеться, сам же, нависнув над ним, спросил на всякий случай:
— Что, прямо на полу будем?
— Не хочу никуда идти.
И на этом было порешено, потому на такие мелочи не осталось совершенно никакого терпения.
Кожа Эуклидеса тоже оказалась невозможно приятной, и Джотто не мог перестать целовать его шею, грудь, живот, каждый раз поражаясь, насколько же Эуклидес красивый, и насколько ему повезло, что все его не слишком-то усердные попытки сблизиться оказались успешными: Джотто был почти уверен, что желающих затащить Эуклидеса в постель было много, потому что ну у кого в здравом уме на него не встанет?
Когда Эуклидес мягко обхватил губами пальцы Джотто, которыми он эти самые губы трогал, и втянул в рот, тщательно вылизывая, Джотто чуть не кончил. Просто от одного вида и от ощущения его языка, ласкающего пальцы. Это было просто с ума сойти как красиво и сексуально. Джотто даже зажмурился.
— Подожди. Не торопись.
Эуклидес понял, осторожно выпустил изо рта его пальцы, и только тогда Джотто решился открыть глаза. Чтобы увидеть, как Эуклидес, неотрывно глядя на него, расстёгивает джинсы и медленно стягивает их вместе с трусами, и ещё раз убедиться в том, что со стояком он выглядит ещё красивее.
— Ты невозможно красивый, с тебя бы картины писать! — выдохнул Джотто зачем-то на итальянском, и Эуклидес усмехнулся.
— Я ничего не понял, но очень красиво.
Голос его, с лёгкой хрипотцой от возбуждения просто сносил крышу.
Джотто наклонился и поцеловал его, сталкиваясь зубами и языками, очень нетерпеливо и суетливо.
Как у Эуклидеса получилось так ловко, даже не прерывая поцелуй, перевернуться, подмяв Джотто под себя, и оказавшись сверху, Джотто отследить не смог, но это было тоже очень впечатляюще. Потеревшись о его пах задницей, Эуклидес помог избавиться от штанов, и теперь Джотто мог ощущать его полностью, всем собой.
Никакими словами невозможно описать, насколько Эуклидес был прекрасен в момент, когда опускался на член Джотто, прогнувшись в пояснице, упираясь одной рукой в него грудь, а второй направляя, как с тихим стоном выдыхал, запрокинув голову назад.
— Боже…
Эуклидес на секунду остановился, но ничего не сказал, начиная двигаться на нём верхом, оставляя Джотто только гладить его бедра и ягодицы, сжимать пальцами соски и скрести ногтями грудь и плечи, заставляя стонать громче и двигаться в более рваном темпе. Это было невозможно, просто нереально, и приходилось из последних сил сдерживать себя, чтобы не кончить слишком быстро, чтобы ещё немного насладиться всеми этими ощущениями. Насладиться тем, как прекрасен Эуклидес, жадно насаживающийся на его член, какая у него восхитительно гладкая кожа, оттенка благородного горького шоколада, как он на секунду прикусывает губы, как шумно выдыхает.
Потянув Эуклидеса за шею, Джотто жадно впился в эти губы, сминая их, прикусывая, вылизывая. И Эуклидес стонал умоляюще, двигался торопливо, резко, нетерпеливо. Понимая, что не может больше, Джотто обхватил ладонью его член, несколькими медленными движениями помогая кончить, и сам наконец-то сдаваясь, позволяя ни с чем не сравнимому чувству наслаждения заполнить себя целиком.
Джотто, кажется, даже забыл, как дышать, забыл даже, кто он такой, и просто бездумно гладил спину Эуклидеса. И даже на ощупь он был прекрасен. Идеален.
— Ну что, хотя бы в чём-то я соответствую критериям настоящего итальянца, да?
Эуклидес беззвучно рассмеялся ему в шею и, запустив пальцы в волосы, всё же приподнял голову и посмотрел на него затуманенным взглядом.
— Определённо! И на мой вкус, это полностью перекрывает все твои провалы.
Джотто был горд. И счастлив. И думал о том, что утром надо ещё раз попробовать сварить кофе. И, вероятно, ещё раз попытаться сделать пиццу
И одеться помоднее. В конце концов, может быть, для того, чтобы всё вышло, ему просто не хватало капельки любви.