Название: О своих
Автор: team BundesligaБета: team BundesligaРазмер: мини (3 285 слов)
Пейринг, персонажи: леверкузенский «Байер» аки Кевин Кампль, Ларс Бендер, мимокрокодилы Штефан Кисслинг, Венделл и Роджер Шмидт
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: О том, что делать, когда с одной стороны свои, с которыми всегда хочешь везде побеждать, а напротив — те, которые вот совсем не хочешь, чтобы проигрывали.
Примечания: Время действия — последний матч Леверкузена и Дортмунда и чуток позже. Если кто вдруг не в курсе, Кампль, приходя к шмелям, говорил, что болеет за них и даже пруф-фотки его, мелкого, в черно-желтой форме всплывали. И про то, что он после этой игры не поехал в сборную, сославшись на сильную усталость, может, слышали. Ну а о том, что Кисслинг обожает готовить, наверное, знают многие)
читать дальше…
Свист.
Это первое, что он слышит, поднимаясь с газона, и рука, протянутая Вайглю, замирает в воздухе.
Свист. С юго-западного сектора.
После этого он не может слышать больше ничего. Ни криков Шмидта с бровки, ни быстрых указаний Ларса, ни попыток Чарлеса что-то объяснить ему на английском уровня начальной школы. Каждый раз, оказываясь на южной половине поля, он чувствует, как или разрозненный, или мощный общий свист с гостевой трибуны острой иглой пронзает барабанные перепонки, и пытается просто отключить слух, не замечать ничего, ощущать лишь свое тело и свободное пространство между линиями.
Но когда мяч оказывается у фигур в черно-желтом, он понимает, что сохранять контроль все сложнее. И в короткие моменты передышек после очередного свистка судьи он вспоминает, что желтая у него уже есть, и почти подсознательно надеется, что Роджер его заменит.
Он меняет Венделла, Фолланда. И приходится раз за разом идти в подкаты, краем сознания радуясь, что получается на грани. На самой грани, но не переходя за нее. Наверное, всякая пресса с экспертами потом похвалит, но знали бы они, из-за чего он сегодня играет так…
…
Почти все ребята останавливаются в миксте поговорить с журналистами. АннаАнна Кадлец — журналистка пресс-центра «Байера» машет рукой, и приходится подойти.
— Да, я очень горжусь командой. Это был очень важный матч для нас, все это знали. И знали, что будет невероятно тяжело, потому что у Дортмунда невероятно сильные игроки. Но мы сыграли с желанием и сердцем, это было круто.
Думать, говоря все это, не надо. Любые послематчевые интервью как детский конструктор — собираются из пары десятков давно вызубренных фраз, расставленных в нужном порядке в зависимости от ситуации. Только странно, наверное, давать интервью после победы с таким видом, словно кто-то помер, но впрочем, можно свалить это на усталость. Ноги-то и правда еле чувствуются и колени дрожат. Отпустили бы уже, что ли…
— Я сейчас абсолютно вымотан, это был самый тяжелый матч сезона.
— Томас Тухель после игры сказал, что вы играли очень жестко.
Легкий туман в голове рассеивается в один миг.
Жестко, значит?…
Он чувствует, как к щекам приливает кровь, и бросает последние силы на то, чтобы приглушить металлические нотки в голосе.
— Мы просто были лучше.
…
Решать надо быстро. Стрелка часов на стене неумолимо подползает к одиннадцати.
Точнее даже не решать, а придумать причину. Он надеялся, что суток на отдых хватит, но уже вечер воскресенья, и мысль о том, что завтра утром ехать в сборную, по-прежнему вызывает тошноту. Нет, он всегда ездил туда с удовольствием, но не сейчас, нет… Слишком много всего свалилось за последнюю пару недель.
Он успел поговорить после ужина с отцом и, выдержав его понимающий взгляд (ну, родителям ли не понять…), получить ответ: «Ты сам за себя отвечаешь, Кевин. Это твое решение. Но если принимаешь его, стой до конца и не извиняйся за него потом».
Он вздохнул и проворчал:
— А я-то надеялся на совет.
— Не мне советовать, ты себя лучше знаешь. Но если хочешь мое мнение… — Старший Кампль подмигнул. — На рыбалку съездим в ваш выходной?
Лежа на кровати и вспоминая этот разговор, Кевин устало улыбнулся. С неприязнью посмотрел на смартфон в руках. Больше всего хотелось закрыть глаза и заснуть, но надо было звонить Катанецу. Впрочем… Может, не звонить, а кинуть смс? Не слишком вежливо, но он в любом случае сильно с этим делом затянул — уже поздно, тренер может спать.
Только какая-нибудь причина по-прежнему упрямо не желала приходить в голову. О любой травме, даже самой мелкой, должно быть известно клубу, с которым рулевой сборной, разумеется, сразу выйдет на контакт. Кевин поморщился, подумав, что надо было, наверное, позвонить сегодня Шмидту, объяснить все и упросить, чтобы он сам договорился с Катанецем. В конце концов, для чего еще клубный тренер нужен, можно ведь хоть раз в жизни прийти, пожаловаться, попросить задвинуть за спину и решить все проблемы… Но сейчас опять же слишком поздно.
Глаза упрямо слипались и, со злостью вздохнув, он решил, что честность, в конце концов, лучшая политика. В любом случае, больше идей у него нет.
…
Шмидт выслушал, не перебивая. Поднимать на него глаза в процессе разговора Кевин не решался и поэтому даже вздрогнул, когда тренер положил руку ему на плечо.
— Смело. Поэтому, будь уверен — поддержу.
Взгляд Роджера был теплым, почти ласковым, и Кампль облегченно вздохнул.
— Спасибо.
— Да не за что. Тебе спасибо, что не клубом жертвуешь. Отдыхай… После тренировки. — Засмеявшись, он потрепал его по голове.
Кампль улыбнулся в ответ, приглаживая взлохмаченные волосы, и направился за Шмидтом к тренировочному полю. Осталось лишь последнее — объяснить свое присутствие в Леверкузене прессе.
Впрочем, нет. Это предпоследнее. А последнее и самое сложное — выбросить из головы мысли, вторую ночь не дающие нормально спать.
…
Ему доводилось, конечно, слышать, что мозг и ноги между собой связаны так, что физическая форма быстро отходит на второй план, если проблема не в ней. И все-таки не ожидал, что психология может влиять настолько сильно. Английских недель у него в карьере было уже достаточно, но такой усталости он за собой еще не помнил. Когда в двусторонке Бенни второй раз отнял у него мяч так легко, что от изумления тут же сам его потерял, Шмидт остановил игру и, сочувственно взглянув на Кевина, отправил его перекидываться мячом с НицковскиДаниэль Ницковски — помощник Роджера Шмидта. Но даже индивидуальная тренировка далась так тяжело, что сейчас он уже пять минут сидел на лавке в опустевшей раздевалке, зажмурившись, слушая шум в собственных ушах, и собирался с силами, чтобы завязать шнурки на втором кроссовке.
— Ты тут до второй тренировки остаешься?
Кевин открыл глаза. Ларс, стоя напротив с сумкой на плече, смотрел на него с привычной себе легкой иронией.
— Да нет… — Он поморщился и потер виски ладонями. — Просто устал.
Бендер нахмурился.
— С тобой нормально все?
— Кэпа включаешь? — усмехнулся Кампль и даже поднял голову, чтобы видеть реакцию.
Он смутился лишь на долю секунды. Совсем короткую, настолько, что посторонний наверняка и не заметил бы, но Кевин прекрасно помнил этот его взгляд — смущение вперемешку с растерянностью и легкой, едва заметной гордостью. В прошлом сезоне, когда Ларса, на правах теперь уже полноправного капитана, спрашивал о чем-то кто-то из команды, это выражение часто появлялось в его глазах. Но с каждым месяцем секунды становились все короче, и Кевин отрешенно подумал, что время все-таки бежит подчас быстрее Обамеянга.
Бендер поднял брови, напоминая, что ждет ответа. Кампль устало вздохнул.
— Да так… С одной хренью не могу разобраться.
Сбросив сумку с плеча, Ларс сел рядом с ним.
— Может, помочь чем?
Голос его вдруг до боли напомнил голос Рольфеса. Настолько остро, что Кевин даже зажмурился, вспомнив, как один раз Симон долго разговаривал с ним после того, как он сам не свой вернулся из сборной. Словения тогда проиграла решающий матч за выход на Евро, в большой мере из-за него, поэтому нашлось, что обсудить.
Он покачал головой и тихо ответил:
— Да ничем тут не поможешь… Когда напополам разрывает.
Ларс осторожно спросил:
— Это не дома, я так понимаю?
— Нет.
— Дай угадаю тогда.
Кевин удивленно посмотрел на него.
— Что?
— Дортмунд?
Отвести взгляд он не успел. И видимо ужас в его глазах был таким искренним, что Ларс даже кивнул, словно соглашаясь вместо него.
Понимая, что выдал себя с головой, Кевин отвернулся. Шок быстро уступил место злости.
— Хочешь, иди к Феллеру, договаривайся, чтоб меня трансфернули обратно. Хоть в дубль, по барабану. — Он почти почувствовал, как удивился Ларс, и тут же добавил: — Извини… Ларс, я правда устал как собака.
— Понял. — Бендер кивнул. — Хочешь, проехали. А хочешь, пошли на третий, кофе попьем.
— Ой, нет, мутит уже от кофе, — буркнул Кевин и тут же прикусил язык.
Ларс с интересом склонил голову, очевидно, легко сопоставив ответ с его состоянием. Но к счастью, спрашивать, сколько он спал сегодня ночью, не стал.
— Ну хорошо.
Он поднялся с лавки, видимо, собравшись уходить. Кампль поспешно сказал:
— Нет, в смысле…
Бендер обернулся, и Кевин, не успевший даже подумать, стоило ли его останавливать, устало решил, что подсознание, видимо, лучше понимает, что ему сейчас нужно.
Он выдавил из себя слабую улыбку.
— В смысле, можно не кофе.
— Окей. — Ларс улыбнулся в ответ и протянул руку, помогая ему подняться с лавки.
Они уже выходили из раздевалки, когда сбоку раздался вопль:
— Стой! Дверь!
Оба игрока аж подскочили от неожиданности и повернулись к дальнему коридору. Оттуда, сломя голову, к ним мчался Венделл.
Ларс душераздирающе вздохнул.
— Венди, ну сколько можно? Голову ты дома…
— Спасибо! — Схватив за косяк придерживаемую Бендером дверь, бразилец притормозил, чтобы улыбнуться во все тридцать два лопатообразных зуба. Умоляюще вскинул ладонь. — Пять секунд!
Кампль усмехнулся. Ларс вздохнул и подождал, пока Венделл откопает что-то в своем шкафчике, выбежит из раздевалки и, отсалютовав им, вновь умчится в коридор.
Мимолетом Кевин подумал, что хорошо все-таки вот так. Когда у тебя в голове такой ураган, что можно раз за разом безнаказанно забывать дома магнитный ключ от раздевали, и когда в мечтах один мадридский «Реал», далекий и малодостижимый как в девятнадцать лет, так и в принципе. И который играет не в твоей лиге. И вообще.
До третьего этажа, где располагался большой зал клубного ресторана, они дошли пешком. Марта, видимо, отошла в кухню, откуда дразняще пахло тушеным мясом и овощами. Впрочем, Кевина запахи еды не сильно обрадовали. Поморщившись, он принялся за изучение бутылок, стоящих в шкафу-холодильнике.
— Эй. — Обернувшись на голос Ларса, он увидел, что тот протягивает ему другую. — На. Не пробовал?
Кевин взял ее и рассмотрел. Водичка бледно-фиолетового цвета даже на вид казалась ужасающе химической. Подняв взгляд на Ларса, он с подозрением спросил:
— А стоит?
Бендер забрал у него бутылку и повертел в руках.
— Ты в двенадцатом году где был?
— В Оснабрюке. С лета в Зальцбурге.
— А, точно. То есть один-семь от «Барсы» не застал.
Кевин усмехнулся.
— Ну да. А что?
— Да ничего… Хорошо пошло тогда. Мы сюда пришли, сразу после того, как назначили Сами и Сашу. Всей командой с ними тут сидели, и Марта нам раздала эту воду. Ворчала, мол, не умеете в футбол играть, допейте, а то никто ее не берет, хоть какая-то от вас польза будет.
Кевин засмеялся.
— Что, так и сказала?
— Примерно так. — Ларс, усмехнувшись, поднял на него взгляд. — Так что как-то она… связалась с моментом.
— В смысле?
— Ну, думаешь, мы тут схемы рисовали? После шести поражений с общим счетом четыре-шестнадцать?
Эм… И ты так хорошо помнишь этот счет?…
— Понял. — Кампль кивнул и ехидно добавил: — Для разговоров по душам?
— Типа того.
Смутиться Ларс даже не подумал, продолжая испытующе смотреть на него, так что смутился в итоге сам Кевин.
— Ладно.
Он забрал у него бутылку и пошел к столику в углу зала. Через панорамное окно во всю стену тренировочная площадка была видна как на ладони. С «Хаберланда»«Ульрайх-Хаберланд» — старый стадион «Байера» через приоткрытые форточки доносились веселые вопли — молодежка, видимо успешно, играла с «Зандхаузеном».
Сообразив, что уже с минуту разглядывает фиолетовую этикетку, Кевин тряхнул головой. Ларс, сидя напротив, вертел в руке крышку от своей бутылки и терпеливо ждал.
— Короче… — Он помедлил, подбирая слова. Поморщился. — Не знаю, это все бред какой-то.
— Ну почему бред-то? Многие из нас за кого-то болеют.
— Да, но тут вот в чем хрень. В двух вещах, точнее. Первая — болеют, как правило, за всякие «Реалы» и «Манчестеры», которые не в своей лиге. А даже если и за «Баварию», то вторая вещь — они гранды. У них и так по жизни все круто, и если даже играешь против них, то, во-первых, как ни бейся, все равно, скорее всего, проиграешь, а если вдруг нет, то им от этого не жарко не холодно. А тут…
Подумав, что начинать доскональное обсуждение проблем Дортмунда, наверное, не стоит, он замолчал. Ларс задумчиво кивнул.
— Скажи, а если бы позвали обратно, ты бы пошел?
Странно, этого вопроса или хотя бы какого-то подобного стоило ждать, затевая такой разговор, но что ж он так врасплох-то застал…
Кевин повел плечами, скрывая легкую дрожь, пробежавшую по позвоночнику. Над ответом пришлось подумать.
— Во-первых, вряд ли позовут. А во-вторых… Вряд ли снова рискну.
— Почему?
— Потому. — Он вздохнул. — Пойми, одно дело, когда ты играешь за своих… В смысле, за тех, кто сейчас свои. Так не чувствуешь, что любая ошибка фатальна. В смысле, ну да, бывает, ошибаешься, бывает, серьезно, но куда без этого? Но если это свои, которые… Тут другое. Тут чувствуешь, что просто не можешь ошибаться. Вообще. А не ошибается только тот, кто ничего не делает. — Он раздраженно мотнул головой и, избегая взгляда Ларса, начал откручивать крышку бутылки. — Лучше не играть за тех, за кого… кто тебе так важен. Надо было разделять.
— Ну, сейчас-то все разделено.
— Да, но лучше, чтоб вообще они были где-то в недосягаемости, не в своей лиге, а где-то еще. И были грандом. И вообще.
Ларс откинулся на спинку стула.
— В общем, я так понимаю, у тебя когнитивный диссонанс?
— Чего?
— Это когда ситуация с одной стороны хорошая, а с другой дерьмовая.
Кевин фыркнул.
— От Рольфы нахватался? Ну да, типа того. — Он снова вздохнул, продолжая открывать бутылку. Крышка сидела крепко и не поддавалась. — Ты пойми, я «Байер» люблю, правда. По-своему. Я тут вырос, во-первых. А во-вторых, еще одна причина, по которой я не уверен, что вернулся бы — это то, что меня именно здесь позвали назад, поверили… Здесь все стало получаться снова. Да я себя последней тварью буду чувствовать, если снова так назад двигать… Да чтоб тебя!
Ларс отобрал у него бутылку, одним движением содрал с нее крышку и поставил на стол. Кевин, проследив за его руками, опустил голову.
— Короче, не об этом думать надо.
— А о чем?
Понимая, что пришло время говорить прямо, он закрыл глаза.
— О том, что сделать, когда с одной стороны у тебя свои, с которыми всегда хочешь везде побеждать, а напротив — те, которые вот совсем не хочешь, чтобы проигрывали.
Ларс подался вперед и мягко тронул его за руку.
— Кев, не обижайся, но по-моему, ты слишком большое значение этому придаешь. — Поймав взгляд Кевина, он поправился. — Нет, не в смысле за кого-то болеть, а в смысле этой дилеммы. Слушай, ну многие переходят из клуба в клуб. Играют потом против бывших своих, сам понимаешь, где играл, те всегда своими будут. И играем мы друг против друга иногда и в матчах, которые многое решают.
— Это другое, Ларс. Да, где играл, те свои, но это другие свои, пойми. — Он развел руками, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить, что такое Зюйдтрибуна, «Вестфален»… Но понимая, что никогда не мог объяснить этого даже себе, безнадежно закончил: — Это просто другое.
— Ну хорошо, тогда так — полно народу работает в одном клубе, а болеет за другой. ЯнаЯн-Филипп Кирше — журналист пресс-центра «Байера» нашего помнишь?
— Конечно.
— Знаешь, что он за «Бохум» топит?
— Ха, правда?
— Абсолютная. Только не для печати, я сам случайно узнал. — Он хитро ухмыльнулся. — А ФилФилипп Аренс — журналист «Бильда», прикрепленный к «Байеру». У каждой команды первой и второй Бундеслиги есть свой личный репортер от этого издания, работающий с клубом, ездящий с ним на все выезды, пишущий про него большую часть материалов и ведущий аккаунты вроде «BILD Leverkusen» в твиттере и прочих соцсетях. бильдовский ? Он вообще за «Фиорентину» глорит, дочка его их форму носит. Даже ШадеМихаэль Шаде — генеральный директор «Байера» в юности за кого-то другого болел, еще до работы в концерне.
— За кого?
— Вот тут не знаю, он не колется.
Кевин улыбнулся, но вновь покачал головой.
— Это тоже другое все-таки. Там работа, ну репортажи снимать, трансферы проводить, денежки считать, а тут — выйти на поле и очки отобрать или из Кубка выбить.
— Да по большому счету, не все ли равно? И там, и там это работа.
— Футбол — не только работа, Ларс. Ну не говори, что для тебя это не так.
Не отводя от него взгляда, Бендер помолчал. Затем кивнул.
— Да. Но попробуй его воспринимать только как работу эти две игры в году. Только их. А то ты двинешься.
— М-да. — Усмехнувшись, он глотнул воды из бутылки. Она оказалась ожидаемо химической, но с приятной кислинкой. — Ладно, твоя правда, наверное…
Ларс прищурился, пристально глядя на него. Кампль вопросительно поднял брови.
— Что?
— Ты что-то недоговариваешь?
Неожиданность вопроса снова заставила растеряться. Кевин открыл рот, собираясь ответить, что нет, но задумался. И снова отвернулся.
— Ну? — Голос Ларса вновь очень напомнил тембр Рольфеса.
Он сцепил пальцы в замок и потер ими переносицу.
— Ты уже и так считаешь, что я двинулся.
— Ну и давай, говори до конца, чтобы я с чистой совестью в этом убедился.
Кевин дернул губами в улыбке. Какое-то время подумал, вновь подбирая слова.
— Да просто… Могло быть иначе. Сомнительно, очень, но могло же. — Он закрыл глаза и закончил почти шепотом: — Хреново, когда не дают шанса. Именно те, от кого реально этого шанса хотелось…
— Но ведь… — Ларс тоже помедлил, словно думая, как сказать помягче. — Они же тебя не гнали?
— Нет, но и не боролись, сразу сказали — можем отпустить. Да и зачем? Что я им показал за эти полгода? Понятно, что они для всех тяжелыми были, но… Ну могло же все как-то… Короче, в любом случае уже неважно. Но вот что. Честно — не ради них, не ради того, чтобы заметили, оценили и поняли, я с ними так… играл. Не ради этого.
— Так, что на грани красной?
— Я понимаю, я знаю, что они не виноваты, ни Тухель, ни парни тем более, ни вообще клуб, я только сам виноват. Но просто такая злость на все это взяла… — Он стиснул зубы и с силой тряхнул головой. — Короче, нафиг. Сложно это все. Если я куда и уйду, то только за бугор, наверное.
Бендер ответил на его кривую улыбку.
— Не зарекайся.
— Не собираюсь. Хватит уже одной откровенности. — Ларс непонимающе нахмурился, и пришлось договаривать: — Не надо было вообще об этом рассказывать. Кому какое дело, кто из игроков за кого болеет.
— Ну а что бы это изменило? Тебя что, сильно волнует, что это официально известно?
Кевин поднял руки.
— Окей, я гребаный романтик, но мы же и для них играем. Для Норда, для Зюйда. И знаешь, очень весело, когда одни со вздохом принимают тебя назад, как блудного детеныша, зная из первых рук, за кого ты топишь, а другие… — Он запнулся, словно услышав снова свист с юго-запада «Бай-Арены». — Другие просто нихрена не понимают, как к тебе относиться. Пришел из «Ред Булла» несчастного, который все ненавидят, вроде был свой, теперь чужой… Ой, Ларс, короче, в задницу, у меня голова уже трещит!
Бендер засмеялся и поднялся из-за стола.
— Ладно. Тренировка уже через час, хочешь, пошли вниз, с Киссом в настольник погоняем.
Кевин уже собрался ответить, что он сейчас едва стоять может, не то что играть, когда вдруг хлопнула дверь и в кафетерий решительным шагом вошел сам Штефан Кисслинг. Принюхавшись, крикнул в сторону кухни:
— Марти, сколько тебе говорить, баранину надо тушить не на подсолнечном масле, а на сливочном!
— Штеффи, придешь на мое место, будешь тушить хоть на кефире! Делаю, как привыкла, скажи спасибо, что твой барбарис не выкинула, а честно добавила в ризотто. — Вытирая руки полотенцем, из кухни появилась их повар. Засмеявшись, шлепнула по руке нападающего, потянувшегося к овощной нарезке на стойке. — У вас еще вторая тренировка, я в курсе. Нечего объедаться, обед в четыре.
— Вот же! — Кисслинг театрально развел руками и повернулся к подошедшим Ларсу и Кевину. — Советуешь людям по доброте душевной, а они даже кусок огурца жалеют.
— Лишь бы пожрать, — усмехнулся Бендер. — А вообще ты вовремя, идем в настольник поиграем.
— Е-мое, два часа позавчера играли, все мало?
— Ну, Ки-и-ис! — заныл Ларс, схватив его за руку. — Полчасика всего, ну?
Кевин фыркнул, подумав, как забавно, что рядом с Кисслингом Бендер частенько теряет весь свой суровый капитанский настрой и вновь превращается в того двадцатилетнего пацана, с которым они вместе начинали играть в основе еще под началом Хайнкеса. Семь лет назад, надо же…
— Ладно-ладно, — вернул его в реальность смех Штефана. — Полчаса только, у меня спина больная. Кев, ты с нами? Ты чего такой смурной? Да не переживай за свой Дортмунд, все с ними нормально будет.
Кевин, имевший неосторожность в этот момент глотнуть воды из бутылки, закашлялся так, что Ларс похлопал его по спине и с притворным укором сказал Кисслингу:
— Не пугай человека, видишь, он до сих пор думает, что мы не в курсе.
— Ну да, коллективный склероз и «Бильд» в руки никому никогда не попадался, — хохотнул Штефан.
Переведя дыхание, Кевин беспомощно взглянул на него.
— Ребят, ну…
— Да расслабься! — Нападающий обнял его за плечи. — Нам очки нужнее, переживут твои «шмели». Грохнут «Баварию» пару раз и займут наше любимое второе место. — И не дав ему ответить, добавил: — Слушай умную вещь: дом не там, где ты родился, а там, где прекратились твои попытки к бегству.
— Ага, — ехидно кивнул Кампль. — От Рольфеса еще и не такие умные вещи услышишь.
— И не говори, — весело согласился Кисслинг. — Да правда, не бери в голову. В нашей профессии вредно много думать.
— Во! — Ларс поднял вверх указательный палец и ткнул им в Кампля. — Слушай, что старшие говорят.
— Слушаю и буду следовать примеру. По вам отлично видно, что думать — это мейнстрим.
И вывернувшись из-под руки Кисслинга, сумев избежав тычка под ребра, Кевин с хохотом кинулся к выходу, слыша, что одноклубники рванули за ним.
На топот шести ног из кухни снова выглянула Марта и возвела глаза к небу.
— Чтоб у меня так спина болела, а…
…
fin Название: Kapitel 1. Последний матч
Автор: team BundesligaБета: team Bundesliga Размер: мини (3 701 слово)
Пейринг, персонажи: Роберт Левандовски, Марко Ройс, Оливер Кирх
Категория: джен
Жанр: драма (местами историческая), АУ (Третий Рейх), кроссовер с книгой П.Андерсона «Патруль времени»
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Закаты в Дортмунде сделались какими-то неспокойными.
Предупреждения: будьте осторожны! Путешествия во времени могут повлечь за собой ужасающие последствия.
Примечания: авторы не пропагандируют, не призывают, не разжигают.
читать дальшеЗакаты в Дортмунде сделались какими-то неспокойными. Марко сам не заметил, когда же из теплого красного пледа они превратились в догорающий признак близкой беды. Марко не был суеверен. Признаки и предвестья его не беспокоили, он делал то, что у него хорошо получалось, и делал это хорошо. И каждый день, каждый вечер ему было совсем не до созерцания тревожных всполохов над Хёрде — ему просто хотелось упасть и уснуть.
Вечером 2 сентября, после хорошо отыгранного матча, Марко не спалось. Не потому что матч закончился совсем недавно, нет, обычно после этого он засыпал, как убитый, просто не спалось. Может, потому что за окном качалось дерево, которое неприятно скребло ветками по стеклу, может, из-за лязганья лифта, который не работал нормально вот уже две недели, несмотря на старания всех домовых служб. Марко встал с постели, накинул халат, походил по квартире, куда его поселили после возвращения в Дортмунд — за окном не было никакого дерева, лифт все так же стоял на нижних этажах. Закат давно погас, и Дортмунд погрузился в сонную расслабленную темноту. И все равно было как-то неспокойно.
Марко собирался снова лечь, когда тишина неожиданно распалась на части: почти одновременно по лестнице загромыхали быстрые шаги и кто-то забарабанил в дверь. Марко вскинул голову, стараясь унять вдруг подскочившее к горлу сердце. Марко не боялся — даже несмотря на то, что творилось вокруг последние несколько лет. Что могло с ним случиться плохого, кроме очередной травмы на поле? Он не был политичен, как и не был противником режима. Ему было просто все равно.
И все же сердце сходило с ума, а ладони вспотели. Марко потер руки о халат, прежде чем браться за дверную ручку.
Спрашивать, кто за дверью, он не стал. И немедленно пожалел об этом, увидев в тусклом коридорном свете хорошо знакомые нашивки на рукаве.
В голове мгновенно стало пусто. Марко облизнул пересохшие губы и только спустя секунду понял, что его ночной гость явился в одиночку — что было совершенно нетипично для штурмовиков, посещающих дома неугодных граждан только с одной определенной целью.
В ушах еще раз бумкнуло, после чего стало значительно легче. Марко еще раз облизнул губы и спросил, пытаясь скрыть за едкостью удивление:
— Какого черта, штурмовик Брандт«Штурмовик Брандт» — пропагандистский художественный фильм, снятый в нацистской Германии в 1933 году.?
Глухие согласные в конце он то ли проглотил, то ли прошипел. Полуночный гость поднял голову.
— Я в жопе, Ройс, — мрачно сказал Оливер, чуть ли не впервые на памяти Марко не протестуя против прозвища.
Марко почесал затылок.
— Тебя застукали с еврейкой?
Взгляд Оливера нехорошо потемнел — это было заметно даже в таком освещении, и Марко торопливо добавил, поднимая перед собой руки:
— Шучу, шучу, — и все-таки не удержался от подколки: — Видимо, это был еврей, а не еврейка.
Оливер наконец выпрямился, недовольно дернул плечом. Похоже, в этот раз шутки Марко не вызывали у него ярости, как обычно, а наоборот, помогали взять себя в руки.
— Я убил человека, — сказал он.
Марко недоверчиво помотал головой, отступая на полшага. Свет лампы от его движения дернулся, рассыпав по лицу Оливера смутные отблески и превращая его в гротескную маску.
— Так, — помолчав, сказал Марко. — Судя по тому, что ты пришел с этим ко мне, а не к начальству, дело плохо. Ты убил Гитлера?
Оливер поморщился.
— Перестань клоунничать, пожалуйста, — попросил он, и Марко сразу же перестал, недоумевая от собственной покорности.
Ситуация была похожа на очень серьезную.
Марко еще раз поскреб затылок и ушел в комнату, через несколько мгновений вернувшись уже одетым.
— Ну, раз уж я все равно не сплю, пошли прятать труп, — с напускным воодушевлением сказал он в ответ на вопросительный взгляд Оливера. — Или я опять неправ, и ты пришел не за этим?
Вместо ответа Оливер покрутил рукой в воздухе и присел на ящик для обуви, зажав коленями ладони. Снова наступила тишина, только лампочка в коридоре негромко потрескивала.
— Я как-то по-другому представлял себе визит друга, который только что убил человека и не знает, что делать, — спустя несколько секунд сказал Марко.
Молчать в такой ситуации было выше его сил.
— А ты представлял? — спросил Оливер, не поднимая головы.
Марко вздохнул, сделал шаг и опустился рядом с ним на корточки.
— Очнись, штурмовик Брандт, — сказал он, толкая Оливера в колено. — Если ты не спрятал труп, его в любой момент могут найти.
Будто очнувшись, Оливер вдруг подскочил на ноги, и Марко, не успев ни за что ухватиться, качнулся назад и приземлился на задницу.
— Ты чего?..
— Ты совершенно прав, — горячо сказал Оливер. — На него же могут наткнуться. Тогда мы никогда не узнаем, что это такое!
Марко моргнул.
Оливер рывком поднял его с пола и потянул за собой к двери.
— Я все объясню.
Марко, почти не глядя, сунул ноги в ботинки и пошел следом.
***
Информации было так много, что впервые за долгое время Роберт не знал, за что ему хвататься в первую очередь. Несмотря на то, что справки из архива патрульных четко систематизировались для лучшего усвоения, в голове у Роберта была каша. Он слишком много знал, слишком много слышал, слишком многое ему рассказывали дома, в школе, по телевизору. Это очень мешало.
Когда Роберт отправлялся в доколумбову Америку, он впитывал информацию легко и жадно, ему было интересно. Когда он побывал в шекспировской Англии, то даже закрутил положенный по легенде ни к чему не обязывающий роман с молодым актером, игравшим Джульетту; прочитал ему еще ненаписанный сонет Шекспира, и дело было сделано: тот уже не хотел вмешиваться в ход истории, уничтожая все живое. В карьере Роберта были легкие времена, были и сложные. Но лишь одно его настолько ужасало.
Он никак не мог понять, как полевые историки могут жить в этом времени, знать, чем это кончится, и ничего, совершенно ничего не пытаться изменить. В этом натура Роберта протестовала против бездействия. Никому нельзя было изменять время; но ничего не менять было решительно нельзя.
Роберт разбирал бумаги. Его немецкий был неплох, а после краткого курса стал и вовсе безупречен, поэтому записи он читал только в оригинале. В языке встречались устаревшие слова, которых он прежде не знал, но мозг услужливо подкидывал значения. Роберт смотрел на карту и не узнавал город: Дортмунд 38-го года казался ему мистическим, далеким, куда более непонятным местом, чем Теночтитлан.
Только став патрульным, он недоумевал — почему кто-то рвется к ацтекам, викингам и древним русам, когда история — вот она, разворачивается перед глазами, и самое страшное, что могло случиться с миром, случилось не так давно? И только сейчас понял: слишком уж это близко. А то, что близко, лишь раздирает свежие раны.
Роберт взял ручку, сложил пополам лист бумаги и начал быстро писать. Он торопился, потому писал на польском, совершенно жутким непонятным почерком, от которого его бабушка упала бы в обморок. На листе появилось две графы — «знал» и «узнал». Для начала он заполнил первую, чтобы хоть как-то систематизировать все то, что было в голове. Вписал про режим, про Австрию, трудовые лагеря. Потом, подумав, вписал Боруссию и, прочертив стрелочку вниз, подписал имя — Марко Ройс.
В Боруссии, как и в других немецких клубах, переживших войну, не было принято говорить об их истории. Десять, двадцать лет, и все, дальше футбол уже казался устаревшим. Когда-то, еще до того, как стать патрульным, Роберт тоже играл в Боруссии и думал точно так же. Чему можно научиться у давно мертвых людей? Ничему. Время было другое — люди были другие. Но он был, конечно, неправ — это он понял уже позже, периодически возвращаясь в свое время, чтобы сыграть матч-другой и прекрасно осознавая, что нет уже ни времени, ни возможности, чтобы совмещать службу и игру. И все-таки оставлять клуб не хотелось.
Их, игроков старой Боруссии, у которых можно было чему-то научиться, было немного. Среди них был тот, кем Роберт, честно сказать, восхищался — Марко Ройс играл так, будто бы делал это в двадцать первом веке, а не в самом начале двадцатого. Он был находкой клуба, ошибкой системы, опередившей свое время. Как и вся Боруссия тех лет — не слишком-то политичен, поэтому ничего удивительного, что один из матчей в тридцать восьмом стал для него последним. То ли забрали на службу, то ли посадили. Это случалось частенько — время было такое.
Роберт не помнил точно, когда, но что это было в тридцать восьмом — был уверен. Просмотрел сводку под заголовком «в этот день» и прикусил костяшку пальца. 2 сентября, в этот день, в который ему предстояло отправиться, лучший игрок вестфальской гаулиги 37/38 года Марко Ройс сыграл свой последний матч.
Роберт воздохнул, пытаясь урезонить самого себя — зачем тебе эта информация? Она ничего не даст. Миллионы людей погибли в Рейхе, а ты пытаешься раскопать судьбу одного. Нехорошо, Левандовски, нехорошо. Непрофессионально.
И все-таки — Роберт не устоял. Решил поддаться собственным желаниям, отметив про себя, что это нерационально и, к тому же, бессмысленно. И все-таки решился и начал быстро писать письмо на своем новом идеальном немецком. Можно было не торопиться — даже если Роберт отправит его в следующем году, второго сентября тридцать восьмого года его все равно будет ждать билет на матч Боруссия Дортмунд — Рапид Вена. Утешая себя тем, что матч не очень важный, его появление ни на что повлиять не может, а Гитлер так и вообще достаточно сильно не любит футбол, чтобы оказаться хотя бы в двух милях от Дортмунда в этот день, Роберт начал собираться. Настроение было так себе: к чему он вообще вспомнил этого, будь он неладен, Гитлера? Хотя, а кого еще вспоминать, отправляясь в Германию тридцатых годов прошлого века? Это в Священной Римской империи можно дружить с одним князем против двух других и, более того, иногда наведываться к нему в гости, так сказать, «на чай». А от Рейха хочется бежать как можно дальше и, что немаловажно, дольше. Если бы не вопиющее убийство патрульного, ноги бы Роберта там не было. Никогда. Ни за что.
Будто в насмешку, от которой Роберта сильно покоробило (подсознание, будь оно неладно, ехидно поинтересовалось — это когда ты успел стать таким чувствительным, а, мистер-генетическая-память-ничего-не-значит?), ему подсунули серую форму с черными полицейскими погонами инландской службы внутренней безопасности — гестапо. Хотя, отбросив обиду, стоило признать, что это был довольно разумный ход: с внешностью Роберта ему не стоило сильно подставляться. В том времени никому не стоило подставляться, а Роберту — уж особенно.
Роберт вертелся перед зеркалом, как девица перед свиданием, придирчиво приглядывался к отражению, пытаясь уловить в себе хоть что-то, что помогло бы сыграть — изобразить из себя — преданного фюреру нациста. Не получалось. Роберт встал ровно, расставил ноги, сцепил руки за спиной и чуть поднял подбородок. Взгляд тут же сделался жестче, надменнее. Роберт вздохнул: все у него получится. Но это почему-то очень не радовало.
Роберт пристально изучил свои нашивки: крупные белые буквы SD в ромбе, ленту на рукаве с указанием места службы, черные погоны. Фуражка с хищным орлом, ремень с тяжелой пряжкой — таким же орлом с изломанными крыльями. Мрачно подумав, что хорошо бы, если эту форму не сняли с какого-нибудь трупа (хотя выглядела она предельно новой, как будто этот труп еще не успел ее поносить), Роберт сел на стул, закинул ноги на край стола и углубился в свою легенду. Эсэсовский кинжал с надписью «Моя честь зовется верность» жег бедро. Чуть отодвинув его, чтобы ножны не касались тела, Роберт поднялся. Скрутил бумаги в трубочку и кинул их на стол. Повторяя про себя свое новое имя на случай, если оно все-таки пригодится, Роберт направился в гараж, надеясь не встретиться ни с кем из соседей. Вот это, конечно, был бы номер.
***
Труп Оливер все-таки спрятал. Точнее, затащил его в переулок и замаскировал какими-то тряпками.
— Надо было взять тачку, — разглядывая тяжелые подкованные ботинки, выглядывающие из кучи, задумчиво сказал Марко. — У моей соседки вроде как была. Хотя я не уверен, что она обрадовалась бы, заявись я к ней в это время с такой просьбой. Соседка, а не тачка.
Оливер его как будто не слышал. Он обошел вокруг кучи, распинал ее с края, так что появилась рука — Марко поморщился и отвернулся. Как бы он ни храбрился, вид скрюченных пальцев, неожиданно ярко-белых в темноте переулка, вызвал резкий приступ тошноты. Марко сглотнул и чуть громче, чем стоило, сказал:
— Надо придумать, как дотащить его до Эмшера. Тебе повезло, что я живу почти на краю города.
Оливер рассеянно ответил:
— Да, да… Да где ж оно.
Марко кинул быстрый взгляд на него — и труп — и ошарашенно спросил:
— Ты мародером заделался? — он мог ожидать от друга, проникшегося национал-социалистическими идеями, многого — но это было как-то слишком.
Оливер шарил по карманам трупа, не обращая внимания ни на что вокруг.
— Э-эй, — позвал его Марко. — Дружище, ты что-то перепутал. Нам надо как можно скорее утащить труп отсюда, пока его не обнаружили твои коллеги. Или обычные полицейские.
— Вот оно! — не слушая, ликующе воскликнул Оливер и встал.
В руке он держал что-то маленькое и странное. Марко пригляделся — глаза уже привыкли к потемкам, и он разглядел, что Оливер сжимает небольшую коробочку с округлыми краями, похожую на портсигар. Марко поскреб щетину и понял, что его запас язвительных и не очень замечаний подошел к концу. Впервые за очень долго время он не знал, что сказать. Что делать, как можно было понять, тоже не знал.
— Пойдем, я покажу тебе кое-что, — сказал Оливер.
Марко понял, что нет, порох в пороховницах еще остался и у него найдется парочка шуток и по этому поводу.
— Еще один труп? — деловито осведомился он. — Твой вечер удался, как я погляжу. Надеюсь, это хорошенькая еврейка. Или еврей.
Оливер махнул рукой с коробкой и раздраженно прошипел:
— Хватит уже. Это никогда смешным не было, а сейчас — тем более не смешно.
— Сдаюсь, сдаюсь, штурмовик Брандт, — воскликнул Марко, поднимая руки. — Показывай уже, что ты там для меня припас. И в твоих же интересах, чтобы оно действительно оказалось интереснее, чем труп!
Оказалось.
— И что это за хрень? — спросил Марко, разглядывая «кое-что».
Больше всего «кое-что» напоминало мотоцикл. Только таких мотоциклов Марко никогда в жизни не видел. Гладкие бока тускло мерцали в темноте, отражая полированными частями скудный свет. Колеса — или что там было вместо них — почти полностью скрывались за черными пластинами, а передний щиток был гораздо больше, чем у мотоцикла, и практически весь усеян непонятными циферблатами, кнопками и индикаторами.
— Теперь понимаешь, — убежденно сказал Оливер.
Марко молча кивнул.
Это «кое-что» действительно было «кое-чем». Даже не так — «Кое-Чем», с большой буквы «К» и большой буквы «Ч». Или даже «КОЕ-ЧЕМ»…
Лингвистические размышления Марко были прерваны самым бесцеремонным образом.
— Так-так… — раздалось за их спинами.
Марко обернулся. Не было нужды приглядываться или просить освещения, чтобы разглядеть подошедшего. Точнее, его форму.
— Где тело? — негромко спросил гестаповец.
Оба новоявленных преступника замерли, как тараканы на свету. Появление в тихом переулке представителя службы безопасности не самого последнего (да вы посмотрите на эту рожу!) чина ничего хорошего значить не могло. Наоборот — это было очень, очень плохо.
Оливер мотнул головой в сторону переулка, где они оставили труп.
— Что произошло? — тихий голос резал слух так, что хотелось зажать уши.
Да что угодно сделать, лишь бы не стоять здесь вот так, пытаясь удержать сердце на месте и не дать ему выпрыгнуть из горла.
Марко подумал, что всегда считал выражения вроде «в его голосе слышался арктический холод» всего лишь литературным преувеличением. И что жизнь в очередной раз за двадцать семь лет щелкнула его по носу, доказав, что он ошибался.
— Это была случайность, — мрачно сказал Оливер.
Марко молча восхитился — и как у него вообще хватило сил, чтобы что-то сказать?
— О, вот как, — все так же холодно ответил гестаповец. — Расскажите же мне, герр, какое чудовищное стечение обстоятельств вынудило вас убить человека. И, кстати, отдайте мне это.
Оливер посмотрел на коробочку, которую до сих пор держал в руках, и послушно протянул ее гестаповцу. Тот повертел ее в руках, что-то нажал, и на щитке «мотоцикла» загорелись яркие огни, осветившие их лица — неожиданно оказалось, что гестаповец гораздо меньше походит на немца, чем Оливер или Марко.
— Я слушаю, — подбодрил он Оливера и нажал еще что-то, от чего огни потухли.
— Я его увидел, когда возвращался из патруля, — хмуро ответил Оливер, держа руки в карманах и не спеша подобострастно вытягиваться перед старшим по званию. — Спросил, что он делает на улице в такое время. Подозрительно, сами понимаете. Он что-то ответил, слово за слово… Подрались. Ну, и…
Он замолчал.
— Ну и? — переспросил гестаповец.
Оливер пожал плечами, показывая, что рассказывать-то больше и нечего.
— Понятно, — сказал гестаповец. — Ну что ж, надеюсь, в отделении вас тоже поймут правильно. Пройдемте.
— Мне тоже? — вдруг подал голос Марко, кашлянув, чтобы хватило сил договорить. — Я, наверное, свидетель?..
— Конечно, свидетель, — скучным голосом сказал гестаповец.
И Марко понял, что все.
Что сегодняшний матч был у него последним.
Ему вдруг стало дико, почти по-детски обидно. Всего пару часов назад его жизнь была совершенно обычной — насколько она могла быть такой сейчас. Всего пару часов назад его в первую очередь занимала следующая игра с «кобальтовыми», а чуть меньше — неприятная, тянущая боль в мышцах, о которой он не хотел рассказывать тренеру, боясь опять оказаться в лазарете на ближайшие полгода.
Всего пару часов назад у Марко было будущее.
— В ваших интересах, — голос гестаповца вернул его на землю, — рассказать без утайки, как произошло убийство. А вот об этом…
Марко без интереса посмотрел на «мотоцикл» и кивнул. Оливер, кажется, тоже.
— Об этом лучше не распространяться, — продолжил гестаповец, и Марко вдруг подумал, что выражение его лица, которое он успел рассмотреть в тот краткий миг, пока горели огни «мотоцикла», очень хорошо подходит к его голосу и — особенно — словам.
Такое же надменно-ублюдочное.
— И тогда у вас есть шанс оказаться в трудовом лагере, а не…
Заканчивать гестаповец не стал. Да и не нужно было.
Марко готов был зарыдать — да что там, упасть на грязный асфальт, бить кулаками по нему и вопить, что он-то здесь совершенно ни при чем! Что его нельзя — да никого нельзя, но сейчас-то речь не об этом — так жестоко и бескомпромиссно лишать будущего. Что футбольная сборная трудового лагеря — или куда там их отправят за убийство — это не место для подающего надежды игрока вестфальской гаулиги.
Но Марко ничего не сказал — даже на Оливера, тоже когда-то игравшего в их клубе, не смотрел. Все смешалось: обида на друга, раздражение, надежда, что скоро все поймут, что он-то ни в чем не виноват, он никого не убивал… И тут же уничтожающее, как их новый режим, озарение: никто ничего не поймет. Никто ни в чем не будет разбираться.
Мелькнула грустная мысль, что исправительно-трудовой лагерь — это не так уж и плохо. Это им еще повезет, если их отправят в трудовой лагерь. Ведь это, все-таки, не тюрьма и не смерть.
Марко просто пошел на улицу. За ним потянулся Оливер. Последним, кинув взгляд на оставленный мотоцикл, последовал гестаповец.
Попробовать сбежать? Куда здесь бежать — прямая дорога и три ответвления, каждое заканчивается тупиком.
Тупик. Вот так вот, оказывается, жизнь заходит в тупик.
В Германии 38-го года жизни очень многих людей закончились тупиком. Но это не волновало Марко.
Марко Ройс перестал существовать 2 сентября 1938 года, после своего последнего матча, сыгранного против австрийцев. На его место пришел заключенный номер 392815 с зеленым треугольником на одежде — обычный рецидивист, убийца.
Ничего необычного в этом не было — просто еще один человек, еще одна жизнь и еще один тупик.
Heil Führer.
***
Роберт шел домой, снимая с себя образ гестаповца, слой за слоем. Фуражку он держал в руке, пиджак, вывернутый наизнанку, накинул сверху, туго затянутый галстук немного распустил. Он вернулся в свой Дортмунд под утро, чтобы ни с кем не встретиться на пути от гаража до квартиры. Утренний Дортмунд был серым и сонным, и Роберт задержался на несколько мгновений, чтобы подышать свежим воздухом свободной Германии.
«Heil», — мигнул ему домофон на правильно введенный код, но Роберт не обратил на него внимания. Едва не запутался в сапогах, когда стягивал их, не глядя, а пиджак и фуражку бесформенным кулем кинул на кресло. Сходил в душ, чтобы смыть с себя то, что, казалось, налипло на него после посещения 38-го года, выпил воды и рухнул на кровать.
После душа сон не шел. Эти путешествия во времени вообще очень плохо влияли на режим. Роберт повертелся немного, перешел вместе с одеялом на диван и включил телевизор. Улыбчивая девушка-диктор в черном пиджаке с какими-то блестящими штуками на плечах и лацканах рассказывала о новостях.
— …на прошедшем саммите Тысячелетний Рейх представил свой проект урегулирования ситуации в Западной России…
— Тысячелетний Рейх, как же, — буркнул себе под нос Роберт и все-таки уснул.
Снился Роберту он же: черные свастики в белом круге, красавец Йоахим Марсель, флиртующий с Марко Ройсом в тюремной одежде, рождественский Дортмунд, украшенный флагами и мишурой, а на периферии сознания, где-то очень далеко, хиппово одетые голландцы пели то, что почему-то считали гимном Люфтваффе:
«Мы будем пить семь дней…».
Сон был беспокойным и сумбурным. Весь Третий Рейх прошел помпезным маршем перед Робертом. Все, что он помнил, знал или думал. Или то, что не знал и не хотел знать: исправительно-трудовые лагеря и зеленые треугольники, и что в таких лагерях делают с хорошенькими мальчиками…
Бабушка сказала бы, что это совесть. Но бабушка давно уже умерла — и о том, что творили немцы в разбитой Варшаве, никогда не говорила. Но очень любила Шопенгауэра, писавшего, что честь — это внутренняя совесть, а совесть — это внутренняя честь.
Со всем, что внутри, у Роберта были проблемы. Поэтому, придя в себя, он скорее почувствовал, чем понял, что что-то не так.
Когда Роберт проснулся, снова шли новости — на этот раз вечерний выпуск. Снова что-то там про саммит, Западную Россию, слишком много слов. Роберт сходил в ванную, умылся, почистил зубы, взял из холодильника маленькую бутылочку апероля — и вернулся в свое гнездо из одеяла на диване.
По телевизору мелькали кадры каких-то разбомбленных городов. Один город, другой, раненые, шорох, шум. Роберт потер бутылкой лоб — люди умудрялись не меняться от века к веку. Постоянно кому-то нужно было воевать, что-то кому-то доказывать, что-то у кого-то отнимать… Вспомнить хоть ту историю с Америкой и Кубой — весь атлантический сектор патрульных ноги себе сбил, пытаясь сделать так, чтобы ни один идиот не испортил картинку времени. Да что атлантический, Роберт тогда, кажется, перезнакомился со всеми патрульными из всех когда-либо существовавших (и даже уже не существующих) времен — даже из такого далекого будущего, что патрульный больше походил на данелианина, чем на человека.
— Миротворческие силы Третьего Рейха выдвинуты в сторону Алеппо, — продолжала говорить диктор.
Роберт непонимающе уставился на экран. Мозг категорически отказывался осознавать услышанное. Во-первых, «миротворческие силы» и «Третий Рейх» никогда не должны были стоять в одном предложении. Во-вторых, он что, случайно перескочил на «Viasat History»?
Нет, обычный новостной n-tv.
— О курва, — только и смог выдохнуть Роберт, прежде чем выбраться из одеяла и кинуться одеваться в обычные для этого времени футболку и джинсы.
Гестаповскую форму он схватил в охапку и рванул в гараж.
Срочно в штаб — поднимать полевых историков, чтобы те немедленно — хотя зачем немедленно, если все давно уже случилось? — искали, где история пошла не так.
Нужно было убить этих немцев к чертовой матери. Здесь к гадалке не ходи, что без них не обошлось.
Темпороллер отозвался послушным приглушенным гулом и неярким светом. Координаты — и вперед. Хотя патрульные философы сказали бы, что в их штаб нельзя войти прямо — только протиснуться бочком.
В штабе о происшествии уже знали. Бормотали на темпоральном, собравшись за круглым столом с расчетами и диаграммами, хотя Роберт отчетливо слышал ругательства на немецком. Полевые историки, патрульные, лучшие профессионалы века (а еще двух последующих и одного предыдущего) ломали голову, пытаясь понять, что пошло не так.
— Левандовски, привет, — буркнули ему.
Роберт знал, когда все пошло не так. Он хлопнул на стол свою гестаповскую форму.
— Я знаю, когда все началось, — коротко сказал он.
-
-
02.11.2016 в 21:48Километровые лучи любви вам за такого Кампля сердца моего
-
-
03.11.2016 в 09:12Это просто кусок радости среди серой осени!!! Открыл интернет - упорхнул из реальности называется.
То есть Роберт отправил Марко в тюрьму все-таки? И Kapitel 2 ведь будет? Да?
-
-
03.11.2016 в 19:34-
-
03.11.2016 в 19:35Обязательно будет вторая глава, да. Так что ждите новый кусок радости.
-
-
03.11.2016 в 23:21Я прочитала эту работу дважды. Не потому, что текст слишком сложный, а потому, что я слишком простой, наверное
Отличный слог, грамотный (не только в смысле написания слов без ошибок, разумеется) и красивый. Интересная АУ. Книгу я, правда, не читала, но тема путешествий во времени и их последствий кажется мне очень интересной. И как-то действительно зацепило то, что сначала Роберт просто интересуется Марко и тем, почему матч 2 сентября 1938 года стал для него последним (не знаю, от самой этой фразы "2 сентября, в этот день, в который ему предстояло отправиться, лучший игрок вестфальской гаулиги 37/38 года Марко Ройс сыграл свой последний матч" стало немного не по себе), а потом оказалось, что он сам и стал тому причиной. Это если я всё правильно поняла. А то ж я могла и неправильно понять, с меня станется. Так что поправьте, если что не так) Даже не знаю, как это объяснить толком... ну, такая связь между событиями в каком-то смысле завораживает, что ли. Наверное, тем, что всего этого могло и не быть. И тем, как может измениться судьба человека буквально в считанные секунды.
В общем, рассказ очень хорош, и продолжение, полагаю, обещает быть не хуже
-
-
04.11.2016 в 18:41Всё правильно вы поняли, да. Но-о... И тут я больше ничего не скажу, потому что будет спойлер.
Спасибо!
И мы очень рекомендуем книгу, да.
-
-
05.11.2016 в 13:20С "Последним матчем" вышло чуть посложнее, потому что пришлось перечитать три раза, чтобы вникнуть во все хитросплетения сюжета, но что вы хотели от человека, который некоторые серии «Доктора Кто» понимает только с пятого пересмотра.
Сама задумка невероятно интересная, особенно если учесть, к чему в итоге привели действия Роберта. Так что я очень-очень жду продолжения, потому что как это все будет исправлено, приведет ли это к чему-то между Робертом и Марко (ну приведет же, да?) и что они будут с этим делать - ащащащ, дайте два!))
Автору большое спасибо и любви много-много))
-
-
05.11.2016 в 19:30И всё обязательно будет! Всё это и немного больше. (с)
-
-
05.11.2016 в 19:52а почему у вас такая подпись под аватаркой?)
-
-
05.11.2016 в 20:21копирайт принадлежит одному из авторов Бундеслига.ру (блог на спортсе) и автоматическому переводчику
-
-
06.11.2016 в 02:35копирайт принадлежит одному из авторов Бундеслига.ру (блог на спортсе) и автоматическому переводчику
серьезно?!
-
-
06.11.2016 в 02:49ну да, это Катя переводила статью, что ли, какую-то, как он в зоопарк ходил хдд
кормить пингвинов. хд
-
-
06.11.2016 в 02:59обоже, я даже не знала