Название: Четыре плюс четыре
Автор: Сборная Китая
Размер: ~1200 слов
Пейринг/Персонажи: Ли Леи/Роджер Шмидт, мимокрокодилом Джонни Сориано и неназванные призраки прошлого
Категория: пре-слэш
Жанр: безудержный юст
Рейтинг: PG-13 за намёки
Саммари: Ли Леи слишком многого не понимает. Попытки разобраться в том, что именно происходит, заносят его в тёмные, опасные воды.
Примечание: «Шимите» — транскрипция фамилии Шмидта с китайского и то, как его там обычно зовут. «Шифу» и «лаоши» — разные виды обращения к мастеру/учителю/старшему наставнику. «Суолияно» — тоже некое подобие транскрипции фамилии Джонни Сориано. И да, Ли Леи реально был замечен на «БайАрене» на последнем матче «Байера» в 2017 году.

Леи многого не понимает. Наверное, Леи слишком многого не понимает. Но величины становятся относительными, когда речь идёт о человеке совсем другой культуры, другого воспитания и других понятий. Этой мыслью очень просто оправдывать всё. Особенно когда перестаёшь понимать, где заканчиваются твои границы и начинаются неизведанные земли.



Леи вообще ничего не понимал, когда этот человек только пришёл. Странно выглядящий, слишком по-чужеземному. Слишком активный — другим, кто был до него, требовалось какое-то время, чтобы выжидающе оценить обстановку. Но нет, он появился из ниоткуда и сразу же начал что-то делать. С первого же дня он через переводчика старался поговорить со всеми о пустяках вроде погоды или меню на обед, как будто бы он в этом что-то смыслил, пытался загадочно шутить, что-то спрашивал — казалось, вопросы ему важнее услышанных ответов. Так странно. Так непонятно.

На поле, правда, языка не существует. И то, что этот странный пришлый мужчина требовал от Леи, было ему ясно с первого же дня. Длинные проходы, диагональные забросы, проходы по всей бровке — любые инструкции приходились к месту. Всё получалось с первого раза, под одобрительные взгляды и хлопки по плечу.

Спустя пару месяцев Леи ловит себя на мысли о том, что никогда так свободно себя не чувствовал. Ни под чьим надзором. Наверное, так и должно быть. Но может быть, не должно быть настолько.



Когда в декабре он получает глупую травму, то вопрос «а так действительно должно быть?», фоном постукивающий в его голове, всплывает с новой силой. Он плохо понимает его, но кажется, что в первый раз за долгие месяцы он видит шифу обеспокоенным. Шимите с кем-то постоянно перезванивается, роняя его имя в телефонных разговорах на своём немецком, скрытно обмозговывает что-то со своими ассистентами, хмурится своими светлыми бровями. На безапелляционное и прямое «Собирай чемоданы, едешь лечиться в Дюссельдорф» своего скудного английского не совсем хватает, чтобы с достаточно полным смыслом переспросить, зачем столько беспокойства. Приходится смиренно слушаться.



Две недели хождений по немецким врачам и физиотерапевтам пролетают за секунду. Все очень добры, внимательны — но, кажется, пытаются шутить с ним, чего он не до конца понимает из-за плохонького языка и потери смыслов через приставленного к нему помощника-переводчика. Когда очередной реабилитационный тренер начинает с плохо распознаваемой эмоцией задирать брови с протяжным «А-а-а-а, ещё один от Шми-и-и-идта», Леи становится ясно, что он упускает какую-то слишком важную часть истории.

Похожие взгляды встречают его и на красно-чёрном стадионе, куда шифу достаёт ему и помощнику пригласительные — чего бы нет, думается Леи, отвлечься от больнично-терапевтической рутины было бы неплохо, да и получше узнать, чем занимался их лаоши до приезда к ним на «Пролетарий». Но тихий шёпот за спиной и без знания немецкого говорит о том, что идея эта была так себе: Леи привык не владеть ситуацией полностью, но настолько выпадать из контекста слишком уж неуютно.

Вернувшись после матча в отель, он делает то, что надо было бы сделать раньше, намного, намного раньше. Он открывает ноутбук, со вздохом предчувствия титанических усилий переключает раскладку на английский и заходит в Гугл.

Спустя пару-тройку часов одна решённая головоломка заменяется на другую. Куда более сложную и запутанную.



После возвращения домой у него остаётся несколько дней, чтобы всё осмыслить и попытаться разложить по полочкам — но мешанина из чужих призраков прошлого, собственных непонятных ощущений, недопонятых намёков и попыток прочитать скрытые и обнажённые смыслы плохо поддаётся расшифровке. Опасные тёмные воды с каждой волной ближе подбираются к собственным пяткам, но...

Если вся история с Дюссельдорфом действительно имела двойное дно, то отвечать надо тем же, прямо и решительно.



Когда спустя неделю шифу встречает их в лобби португальского отеля, где им предстоит провести почти что взаперти несколько недель, и замечает Леи со старательно уложенной выбеленной чёлкой, он вдруг распахивает свои вечно прищуренные глаза. Буквально на секунду. Наверное, это удивление. Но это мгновение быстро проходит, и он, снова собравшись и не подавая вид, как всегда с мягкой улыбкой подходит поприветствовать Леи, Дабао, Чиже и остальных ребят, первыми высунувшихся из автобуса.

Когда группка рассасывается по холлу в ожидании своей очерёдности на получение ключей от номеров, Леи краем глаза замечает, что на него смотрят почти что в упор. Он никак не отвечает — просто не знает, как отреагировать, чтобы его правильно поняли. Что именно вкладывается в понятие «правильно», впрочем, он сам не до конца может себе объяснить.

Блондинистая чёлка, конечно же, привлекает внимание и товарищей по команде — кто смеётся, кто картинно кряхтит от «лаовайских модных тенденций», кто одобрительно улыбается. Один лишь Суолияно озабоченно хмурит брови.

— Я смотрю, в Дюссельдорф ты съездил продуктивно, — осторожно констатирует он, когда они пересекаются на выходе с ужина в почти безлюдном длинном коридоре. — Впрочем, рано или поздно кто-нибудь рассказал бы.

Леи только пожимает плечами.

— Не знаю, к лучшему ли.

— С ним никогда не понятно, к лучшему ли это всё, — Джонни усмехается, но кажется, что это не совсем обычная усмешка. Леи колеблется несколько секунд, но всё же решается:

— Ты... ты понимаешь?

В ответ он получает ещё более подчёркнутый смех. Джонни дружески приобнимает его:

— Я видел много, Леи. И слышал много. Может, даже слишком много.

Он замолкает на мгновение, прикрывает глаза, как будто припоминая что-то, и продолжает:

— И сам глупости делал. Не такие, правда.

С этими словами аккуратно прилизанные волосы Леи в секунду превращаются во взрыв на макаронной фабрике. Джонни ловко уворачивается от ответного подзатыльника и отскакивает на пару шагов.

— Осторожнее, в общем. Иногда лучше спросить себя дважды, — подытоживает он, явно давая понять, что углубляться в тему не намерен, но ситуация ему слишком, слишком знакома.

Кажется, в этом вопросе ему можно верить.



Шимите все шесть недель не сводит глаз с отрастающей с каждым днём всё больше светлой чёлки, но так и не заговаривает с ним об этом. На первую же тренировку после возвращения Леи приходит с по-армейски бритой головой.



Когда Леи видит на доске со схемой для первого матча сезона собственный четвёртый номер в центре поля — просто так, без репетиций этого варианта в товарняках, без дополнительных тренировок, без объявления войны и лишних объяснений, — то еле сдерживается, чтобы нарушить все правила приличия и громко задать вопрос прямо посреди тактической выкладки. Ему удаётся удержать себя в руках, но это значит, что все вопросы придётся задавать с глазу на глаз. Собраться с силами оказывается нелегко, но он выжидает, пока все остальные дособирают разбросанные вещи и потянутся от презентационного зала к раздевалкам, и подходит к тренеру.

— Я... — английский его улетучивается с первой же попытки открыть рот, но не дело в это переводчиков втягивать, — у меня вопрос.

Шимите даже, наверное, не удивлённо, а предвкушающе поднимает брови. Леи тычет пальцем в сторону схемы на доске и выпаливает:

— Зачем?

Шифу ещё сильнее прищуривает глаза и довольно долго обдумывает ответ.

— Ну, во-первых, мне кажется, ты там будешь неплохо смотреться. Пространство ты видишь хорошо, скорость есть, техника приемлемая, длинные пасы более-менее прилично проводишь. Стоит того, чтобы попробовать — вдруг мы в твоём лице получим новую роскошную «восьмёрку». Всякое же бывает.

Он ненадолго замолкает, всматриваясь прямо в глаза, чтобы удостовериться, что Леи улавливает все произнесённые им слова.

— А во-вторых, — Шимите почему-то вальяжно задирает острый подбородок, — ты же хотел примерить на себя иную роль.

Ах вот как, значит. Такой прямоты Леи не ожидал совсем — но, видимо, в той культуре это допустимо. Или для этого конкретного человека допустимо.

— Если ты думал, что я не умею складывать четыре плюс четыре, — он демонстративно переводит взгляд с глаз Леи на линию роста волос и обратно, — то у меня для тебя есть плохие новости.

Собственную растерянность и волной накатывающее волнение скрыть совсем не получается. Как на это ответить, он и по-китайски-то не знает.

— Всё нормально, Леи. Не волнуйся. Просто попробуем так, — он кивает на доску и почему-то кладёт ему руку на плечо, — а если что-то пойдёт не так, вернём всё как было уже к следующему матчу. Иногда не мешает пробовать что-то новое.

Всё, что Леи может заставить себя сделать, — просто послушно кивнуть в ответ.



Матч против «Шаньдун Лунэна», разумеется, заканчивается разгромным поражением. Сидя после матча в раздевалке, Леи не может перестать думать, что намёки от вселенной понимать куда проще, чем от чужеземцев.



Название: MJ
Автор: Сборная Австрии
Форма: рисунок
Пейринг/Персонажи: Марко Джуричин
Категория: джен
Жанр: скетч
Рейтинг: G
Размер: 700х700 пикселей
Примечание: полный арт открывается в новой вкладке при клике на превью



Название: Химия
Автор: сборная Австрии
Размер: мини, 2300 слов
Пейринг: Гильермо Абаскаль/Марк Янко
Категория: слэш
Жанр: романс, классическое недопвп
Рейтинг: R
Саммари: Ленивый вечер на набережной в Парадизо и случайная (вероятно) встреча.
Примечание: Гильермо Абаскаль — неприлично молодой тренер «Лугано». Янко, нападающий луганези, старше его на шесть лет.
Тон всей комнате задавал этот ковёр

Плюс жизни в небольшом туристическом и не очень футбольном городе в том, что можно прийти на набережную, взять в киоске большой рожок мороженого, сесть на скамейку, надвинуть кепку на самый нос и лениво есть своё мороженое, глядя на бьющий над озером фонтан на фоне пушистых зелёных гор, и при этом никто не будет обращать на тебя ни малейшего внимания, а если и обратит, то не станет беспокоить, потому что это, ко всему прочему, ещё и Швейцария, и большая часть жителей здесь крайне трепетно относится к личному пространству. Даже здесь в Тичино, хотя оно и выглядит, и звучит, и пахнет как настоящая Италия. Этакая Италия повышенной комфортности. Расслабленная и неторопливая. И чтобы отвлечься от рабочего процесса, нужно всего лишь выйти из дома, пойти пару сотен метров и позволить этой праздной ленивой атмосфере окружить себя, впитаться, влиться в неё. Сидеть на скамейке, есть ягодный сорбет, кисло-сладкий и насыщенный, и не о чём не думать.
Минус жизни в небольшом туристическом городе в том, что в таком маленьком городе, гуляя через который достаточно долго, ты можешь случайно пойти ещё через пару соседних городков и тройку деревень, в том, что в конечном итоге здесь становится практически невозможно выйти на улицу и не встретить бы кого-то знакомого. И вот ты сидишь, наслаждаясь мороженым, видом фонтана и гор на фоне медленно оранжевеющего неба, теплом и таким редким свободным вечером, и тебя совершенно застаёт врасплох мягкое «Привет! Не помешаю?»
Гильермо задирает голову, чтобы из-под кепки увидеть, кто это возвышается над ним, закрывая половину неба.
— Привет. Не помешаешь, Марк.
Не говорить же «помешаешь, уходи». Это глупо. Да и не хочется, чтобы он уходил, по правде говоря. В этом и проблема, собственно. Проблема их обоих.
Марк улыбается, смотрит на мороженое, потом кивает куда-то Гильермо за спину и левее, туда, где киоск.
— Пойду тоже себе возьму. Если ты не возражаешь, конечно.
Гильермо смеётся и качает головой.
— Я бы, может, возразил, но сейчас у тебя выходной, у меня выходной, и мы проводим его в своё удовольствие.
— Тогда я сейчас вернусь! — радостно извещает Марк и скрывается из виду.
Ситуация очень нелепая. Одно дело, когда вы оба на тренировке, и роли четко распределены: Гильермо — тренер, Марк — его нападающий, с которым больше проблем, чем результата. Между ними граница, которую никто из них не переступает. Она почти ощутима, твёрдая и надёжная, защищающая от непредвиденных ошибок. До тех пор, пока они не выйдут за пределы базы, всё чётко разделено и распределено.
Здесь они просто люди. Просто на набережной встретились двое в некотором смысле коллег по работе, как бы чудно это ни звучало в их случае. И как общаться с ним сейчас — непонятно.
Марка нет долго, и когда он возвращается, радостно усаживается совсем неприлично близко, вытягивает свои длиннющие ноги и объясняет:
— Там лебеди смешно сидели, я сфоткать ходил! — и гордо показывает фото лебедей, кучкой усевшихся прямо на дороге.
Гильермо думает о том, что Марк вроде бы тот из них, кто старше. Почему именно он сейчас показывает глупые смешные картинки и ведёт себя, словно — на самом деле действительно так, хоть и осознавать это странно — пытается ненавязчиво флиртовать. Как будто это не его всего в паре кварталов отсюда ждут дома жена и дочь.
Смешно. Всё это неправильно. Но Гильермо улыбается, понимая на Марка взгляд, пытаясь понять.
«Что тебе нужно, Марк? Что тебе нужно?»
Ответ на поверхности. Но если копнуть глубже и задать вопрос «зачем?», становится сложнее.
— Почему ты гуляешь один? Где твои?
Марк облизывает мороженое и как-то неуверенно пожимает плечами, как человек, который что скрывает или недоговаривает.
— Девочки отдыхают, а я решил, что стоит выйти подышать в такой хороший день.
Звучит как-то чересчур ровно и дежурно. Даже заготовленно, как будто он уже заранее отрепетировал это объяснение. Может, и репетировал, кто его знает?
Гильермо ничего не отвечает, продолжая краем глаза поглядывать на него.
Два взрослых человека сидят на набережной в Парадизо и едят мороженое. Почему бы и нет?
И всё же непонятно, как вести себя. Держаться так же, как обычно, делать вид, что они всё ещё в рамках отношений игрок-тренер, продолжать не понимать очевидных намёков, пытаясь быть главным, серьёзным, ответственным — неуместно. И не очень получается. Расслабиться и подыграть — опасно. Хотя хочется.
В конце концов, они в Тичино, где никому до них нет дела — а если есть, никто не скажет. У них выходной, на термометре плюс тридцать два, лето в зените, и можно делать немного глупые вещи.
— Дай попробовать!
Марк немного удивлён, но улыбается, протягивает рожок. Гильермо облизывает зелёный — фисташковый — шарик прямо из его руки, придерживая за запястье. Если уж играть, то по-крупному.
Марк усмехается, неотрывно смотрит.
— Ну как?
— Люблю такое.
Кажется, Марк повторно удивлён. Он не ожидал, что Гильермо так сразу подыграет.
— Я тоже, — отвечает он сразу, понимая, что любое промедление — и момент будет упущен. — Пройдёмся?
Это не то, чего Гильермо ожидал, но почему бы и не пройтись?
— Давай.
Все их разговоры немного ненатуральные, ненастоящие. Обманка, за которой скрыто что-то, что показывать не стоит, хотя и все понимают, что это. Но правила приличия всё ещё играют слишком большую роль. Может, нужно разбить эту тонкую стеклянную стену вместо того, чтобы продолжать идти вдоль неё.
Небо уже оранжевое, мороженое закончилось, температура понемногу идёт вниз, появляются люди, вылезающие на вечернюю прогулку, и настроение теперь даже ещё более расслабленное.
Половину дороги они просто идут молча, но потом это молчание надоедает. Можно сказать или спросить что угодно, но почему-то хочется раскрыть карты сразу же.
— Марк, послушай... — это попытка ударить кажущееся очень тонким и хрупким стекло. — Давай озвучим это заранее. Ты должен понимать, что ты — мой игрок, я — твой тренер, и я не хочу, чтобы потом у тебя или у меня были какие-то проблемы.
Надо отдать должное, Марк не пытается изображать непонимание и играть в дурака. Только пожимает плечами.
— Я тоже не хочу проблем. Но я хочу тебя.
Максимально прямо и честно. Приятно, когда не приходится тратить время на ненужные глупые расшаркивания.
В груди и чуть пониже опаляет жаром.
Гильермо смеётся.
— Вот так просто? Не пригласишь выпить вина, не будешь продолжать делать прозрачные намёки?
Марк улыбается, качает головой.
— А нужно?
— Нет. Но это было забавно.
— То есть... можно было предложить раньше?
— Возможно. Но сейчас хороший момент.
Они усмехаются оба.
Со стороны озера дует ветер, приятно прохладный после дневной жары.
— Скажи честно, следил за мной? — Гильермо легко пихает Марка локтем. Это тоже непривычно и кажется слишком смелым.
— Нет, клянусь! Правда случайно.
Удачное совпадение. В другой день, в другом настроении ничего бы не вышло, и они, обменявшись парой фраз, разошлись бы по домам, в душе немного жалея, что не решились.
Ноги сами несут в сторону дома, потому что тратить время ни к чему, и Марк почти сразу понимает это.
— Приглашаешь к себе?
— Ну не к тебе же идти.
Говорить прямо и откровенно легко. Может быть, у них даже могло получиться что-то — относительно — серьёзное. Так иногда бывает, что ты с кем-то по непонятным причинам на одной волне, и вроде бы нет ничего общего, но вместе почему-то очень легко и комфортно, и вдруг все границы стираются, исчезают, хотя ещё минуту назад казались неприступными. Стекло рассыпается хрустящими осколками.
Это называется «химия», наверно. Соблазн нырнуть в эту только оформляющуюся ещё даже не влюблённость, а только заинтересованность велик, но нужно отдавать себе отчёт в том, кто вы есть, и понимать все риски. Понимать, что этого «серьёзно» у них не может быть по очень многим причинам. А приносить себя в жертву спонтанной страсти как бы ни было романтично и красиво, бесконечно неразумно. Не в их профессии, не в этой жизни.
Это могла быть красивая история. Они могли быть эффектной парой, и люди оборачивались бы на них, идущих под руку. Журналы писали бы захватывающую историю о том, как австриец и испанец нашли друг друга на юге Швейцарии, непременно с фотографиями где-нибудь на Корнаредо или в парке Кьяни.
Озвучить свои фантазии тоже просто. Особенно если заранее понимаешь, что ему наверняка приходило в голову что-то похожее.
Поэтому они вместе смеются над своими безумными в своей наивности мыслями. Теперь они равны.
— Даже грустно, что ничего не выйдет, — усмехается Марк. — Было бы очень красиво.
— Может, выйдет что-то другое. С кем-то другим.
Звучит всё равно немного грустно, хотя и не хотелось бы.
— Уже можно ревновать?
У Марка задорные искры во взгляде.
— Пока рано. Вечером позже будет можно.
Как будто говорят совсем не о том. Как будто идут сейчас не трахаться, а обсуждать перспективы Марка в основе. Слишком легко. Никакой неловкости. Как будто немного пьян.

Дома тихо, светло и немного душно — окна почти все выходят на солнечную сторону, а шторы Гильермо не закрывает почти никогда. Дома спокойно и пусто, и никто не увидит, как они нарушат все существующие границы.
Марк не из робких, не из тех, кто этого раздумывает. Сразу притягивает к себе за пояс и целует, нелепо наклонившись и постепенно перемещая руки на задницу. Забытое ощущение, но такое приятное.
Никаких резких движений, никакой поспешно сорванной одежды. Всё медленно, внимательно, деликатно.
В спальне занавески нараспашку, и тёплое вечернее солнце заливает комнату. Сцена, напоминающая какое-то кино. Марк стягивает свою футболку, откладывает её на комод, расстёгивает брюки. Улыбается.
— Задам не очень своевременный вопрос...
— В верхнем ящике. Надеюсь, размер подойдёт.
Марк приоткрывает ящик, не глядя шарит в нём рукой, смеётся.
— Ты меня переоцениваешь.
— Ничуть.
Чтобы подтвердить — и для себя самого — свои слова, Гильермо спускает с него штаны, накрывает ладонью выпуклость под мягкой тканью трусов.
— Уверен, что не переоцениваю.
Опять поцелуй, теперь не такой неспешный, как пару минут назад, горячее, глубже. Оказаться в его руках — то, о чём мечтал всё это время. Теперь все самые горячие фантазии — реальность, и Гильермо позволяет повалить себя на постель, позволяет обнимать и трогать себя, сам изучая ладонями его плечи и руки, его спину. Пока возбуждение не поднимется до нужного градуса.
Тогда можно повалить Марка на спину, устраиваясь верхом на его бёдрах, уперевшись ладонями в грудь — как тоже давно хотелось. Наверно, с самого того мгновения, когда понял, что значит его пристальный заинтересованный взгляд.
Хоть даже и на одну ночь, но Марк в его постели, и он смотрится в ней неприлично гармонично. Красиво. Было бы неплохо видеть его здесь каждое утро и каждый вечер. Видеть выражение его лица, когда Гильермо медленно опускается на его член.
— О чём я никогда не думал — так это о том, что окажусь в постели со своим тренером. До того, как появился ты.
Болтать во время секса всегда казалось ужасно пошлым и неуместным, и Гильермо выдыхает «заткнись», стараясь двигаться равномерно и медленно, пытаясь привыкнуть к ощущениям. Марк явно недооценивает себя.
Он опять хочет что-то сказать, невыносимый, и Гильермо просто закрывает его рот ладонью, сверху положив вторую. Наклоняется к его лицу.
— Ради всего святого, не болтай в моей постели!
Марк хмыкает что-то в ответ и хватает за волосы, заставляя выгнуть шею, второй рукой убирает руки Гильермо от своего лица.
Горячо, и оранжевое — почти красное — солнце теперь светит прямо в лицо, слепит. Если бы кто-то видел — какой-нибудь сумасшедший папарацци — принял бы за позёрство. Слишком красиво и как будто не по-настоящему. Слишком смело, слишком откровенно, слишком синхронно. Химия. Какая-то особая химия, очень тонкая и очень опасная. Может быть, ядерная — чёрт знает, у Гильермо в школе с естественными науками было так себе.
Целовать его, влажно, глубоко, кусая за губы и царапаясь о щетину — опасно. Сплелать пальцы, класть его руки себе на бёдра и поясницу — опасно. Любоваться им, щурясь от чёртового солнца, и чувствовать на себе его жадный взгляд — втройне опасно. Ощущать эту опасность, знать, что в любое мгновение можно сорваться, в любое мгновение можно сойти с ума и влюбиться — непередаваемо круто. Понимать, что нарушаешь все правила и кодексы, трахаясь со своим игроком — ещё круче.

Из постели Гильермо выбирается уже когда небо становится сине-сиреневым, и на склонах по ту сторону озера загораются огни. Накинув халат, достаёт из холодильника бутылку белого вина, наливает в большой бокал и открывает нараспашку окно, подставляя лицо под прохладный вечерний ветер.
Расслабленность, граничащая с усталостью, даёт о себе знать, и даже после пары глотков немного кружится голова.
Марк присоединяется через пару минут — бог знает, что он там делал всё это время. Может, писал жене. Может, размышлял. Может, просто ленился оторвать задницу от кровати.
Гильермо слышит, как он наливает себе вино, и оборачивается, дожидаясь, пока Марк подойдёт и облокотится на подоконник рядом.
На нём ничего нет, даже трусы надеть не соизволил, и Гильермо усмехается.
— Мог бы одеться. Если кто-то увидит тебя голого у меня в окне, получится неловко.
Марк усмехается, делает глоток вина.
— Всем плевать.
— А если увидит тот, кому не плевать?
Марк задумывается на пару мгновений, пожимает плечами.
— Не думаю. Даже если так... скажу, что ты заманил меня сюда обманом!
— То есть, всё ещё отрицаешь, что следил за мной?
— О боже, да не следил я! Серьёзно!
Гильермо смеётся, касается своим бокалом его.
— А зря.
Немного жаль, что всё это на один раз. Что это единственный раз, когда они, ленивые и немного сонные после секса смотрят на раскинувшийся внизу ночной Лугано. Но раз так — эту ночь нужно использовать по-полной.
Развернувшись к окну спиной, Гильермо ставит бокал на стол и отходит вглубь кухни.
— Обними меня.
Хочется ещё немного поиграть с огнём.
Марк запрокидывает голову и громко выдыхает.
— Сколько ты не трахался, что готов идти на второй заход?
— Не так уж долго, как тебе хочется надеяться. Но пока я не прошу меня трахать. Просто обними.
Он тоже, кажется, чувствует эту опасную грань. Может быть, тоже разделяет азарт. Может, просто раскрыл этот маленький фетиш Гильермо. Усмехается. Но обнимает за плечи, предварительно расстегнув и спустив с них халат.
— Скажешь своим, что обсуждал со мной свои туманные перспективы и выпил слишком много вина.
Продолжать играть в босса тоже нравится — такая возможность выпадает редко, и грех не воспользоваться.
— Такие уж туманные?
— Всё зависит от тебя.
Звучит двусмысленно. Марк улавливает это. Снова его смех, отдающийся эхом в груди. Снова он хватает за волосы и заставляет поднять голову, смотреть в лицо.
— Тогда я постараюсь.
Это просто химия. Может быть, что-то в здешнем воздухе. Может, просто так совпало. Безумное, но приятное совпадение. Летняя сказка в тихом городке, с привкусом вина и мороженого, которая обязана закончиться.
Или не обязана. Но закончится всё равно.



Название: Вместо магнита
Автор: Сборная Австрии
Размер: ~1100 слов
Пейринг/Персонажи: Филипп Хозинер/Лукас Шпендльхофер, Штефан Хирлендер
Категория: пре-слэш, который вообще скорее джен
Жанр: сопли с элементами character study
Рейтинг: G
Саммари: «Штурм Грац» в предчувствии катастрофы. Один из Schwoazn считает, что проблема в очередной раз в нём, так как чем совпадений больше, тем менее они случайны.
Примечание: в настоящее время «Штурм» действительно пытается вылететь с громким треском из еврокубков, что успешно сделает уже завтра. Действие текста происходит сегодня вечером, 15 августа, прямо накануне ответного матча с «АЕКом» в Ларнаке (первый матч закончился со счётом 2:0 в пользу киприотов). Хозинер действительно магнит для несчастий, а Шпендльхофер действительно зовёт его «Брокколи» и матерится по-итальянски, автор не выдумывает примерно ничегошеньки.

— Ничего себе видочек, — присвистывает, высунувшись на балкон отельного номера, Лукас. Закатное южное солнце острым лучом освещает половину комнаты.

— Один толк от этих еврокубков, — плюхает на ближайшую к стене кровать сумку Филипп.

— Главное, к хорошему-то не привыкай.

— Да куда мне, — усмешкой легко скрыть нервы перед завтрашним матчем, поэтому Филипп не ведётся на начало очередного разговора о грядущей экзекуции и просто тоже подходит к балкону, чтобы зацепить остатки тёплого рыжего света над морской гладью в нескольких десятках метра от них.

Сегодня этот вид из окна ещё имеет какое-то значение. Уже завтра будет совсем не до этого.

***

К ощущению подступающей к горлу тошноты, впрочем, Филипп привык. Предчувствие и прямое ожидание катастрофы въедаются в кожу, в корни кудрявых волос, в слизистые оболочки, когда год за годом каждый раз, когда осмелишься подумать, что наконец-то всё стало нормально, что-нибудь случается. Диапазон событий колеблется от вылитого на светлую футболку по неуклюжести утреннего кофе до двухкилограммовой злокачественной опухоли в собственной почке. Но пройдя по всей шкале, с промежуточными остановками вроде неудачных трансферов, паршивых решений или коллапса лёгкого на пустом месте, уже мало замечаешь разницу. Протёкшая в сумке ручка, закончившаяся в холодильнике цветная капуста, проигранный самый важный в сезоне матч или опять подозрительно заболевшая как-то по-странному спина — всё равно. С какого-то момента все эти вещи начинают восприниматься одинаково.

Человек — скотина ко всему приспосабливающаяся. Ко всему можно привыкнуть и со всем сжиться. Можно отряхнуться и беззаботно посмеяться над собственной изляпанной майкой, можно собраться с силами и начать с улыбкой до ушей гордо демонстрировать всем уродливый шрам в пол брюха. В конечном итоге это стоит одинаковых усилий, когда отбрасываешь все детали.

Сложно только каждый раз надеяться, что, может быть, череда всех этих мерзостей на этом закончится.

***

Ужин превращается в конкурс пантомим: кто удачнее всего без слов изобразит фразу «мне не страшно». Получается это у всех примерно с тем же успехом, с которым каждый из них мог бы жестами показывать адронный коллайдер или взгляды «Австрийской партии свободы» на внутреннюю политику.

— Хози, замри! — Лукас с нелепым хихиканьем лезет в карман за телефоном. Рефлекс постить всё происходящее в Инстаграм всё же сильнее базовых человеческих инстинктов.

Филипп наигранно задирает изогнутую бровь и демонстративно позирует с содержимым своей тарелки: иногда проще подыграть, чем объяснить, почему нет.

— «Брокколи… с… брокколи…», — закусив язык, проговаривает полушёпотом печатаемый текст Лукас, пока его фотомодель всё же усаживается за свободный край стола и водружает на него тарелку, полную всякой зелени.

— Отстань ты от человека, дай ему поесть спокойно, — вздыхает ковыряющийся в своей тарелке Штефан. Из него актёр паршивый, и Филиппу становится немного не по себе: если уж капитану, пусть и со стажем в полдюжины матчей, так погано, то что они все тут вообще забыли и пытаются из себя изображать?

— Да ладно тебе, Хирли, — чтобы разрядить обстановку, Филипп накалывает самую крупную головку брокколи на вилку и поднимает её вверх, — кто ж не любит семейные портреты.

— Действительно, — заставляет себя слабо улыбнуться Штефан, — одно лицо.

Лукас, довольный тем, что кличка его авторства получает всё большее признание, довольно ухмыляется в свою тарелку с пастой.

***

За прошедшие пару недель Филипп не раз попытался задать самому себе вопрос, почему в это раз он опять позволил себе поверить, что всё будет не так, как обычно. Случайности происходят однажды, дважды, может, с натяжкой трижды — а всё, что идёт по накатанной дальше, уже закономерность. Поэтому всё, что творилось с ним после того злосчастного дня, когда его агент впервые сказал ему о конкретном интересе со стороны «одного из середняков Лиги 1», — наверное, дело не в совпадениях, а в нём самом.

Он часто слышал от других, что как магнит притягивает людей своей улыбкой и жизнелюбием. Как оказалось за последние годы, не только люди ведутся на на это.

После последнего раза — когда вдруг оказалось, что его амбиции, амбиции ребят, ставших ему друзьями за два полных разнообразных эмоций года, этого импозантного седовласого мужчины на бровке и внезапно поверивших в невозможное болельщиков со старого, неуклюжего, местами покосившегося уже от времени стадиона не совпадают с планами и финансовыми расчётами руководства, — переубедить себя, что это всё не из-за него, уже не получается. Когда совпадений слишком много, это больше не совпадения.

Поэтому как только в первый же день в новой команде его облепляет кучка желающих познакомиться поближе новых товарищей, он еле сдерживается от того, чтобы не прогнать всех с советом держаться от него подальше, чтобы себе не навредить.

***

Больше всех, конечно, прогнать хочется Лукаса. С первых же дней у Филиппа безо всякой на то инициативы появляется сосед по комнате, личный фотограф для Инстаграма (разумеется, самого Лукаса), собеседник и сотрапезник. Бездейственно наблюдая за тем, как юноша буквально за неделю дошёл до вальяжности старых друзей, Филипп серьёзно раздумывает, не повесить ли на шею табличку с чем-то вроде «не влезай, убьёт» — жалко же, славный парень.

Впрочем, как только товарищеские встречи заканчиваются и начинаются официальные матчи, становится ясно, что чёрный кот в этот раз перейдёт дорогу не кому-то отдельному, а всей команде в чёрных майках сразу.

Меньше чем за сутки до неминуемой казни в Ларнаке изображать, что всё нормально, перестаёт получаться даже у Лукаса.

— Che cazzo di merda, даже читать не получается, — он отшвыривает в сторону журнал, который натужно заставлял себя листать последние полчаса, чтобы скоротать время до отбоя, и нервно запускает пятерню в растрёпанную больше обычного чёлку. За последние отвратительные матчи Филипп уже успел приметить эти две привычки нового товарища: материться по-итальянски по поводу и без и мучить и без того страдающую от количества средств для укладки чёлку. Комбинация обеих вещей сразу сигнализировала, что всё действительно очень паршиво.

Филипп лишь поворачивает голову с высоко поднятой бровью в его сторону.

— Интересно, когда это всё перестанет так задевать, — Лукас прикрывает глаза и продолжает перебирать пальцами волосы.

— У меня для тебя плохие новости, — Филипп поворачивается на своей стороне широкой двухспальный кровати к нему теперь уже всем телом и подпирает голову рукой, — никогда.

— Ну, ты-то знаешь…

Повисает тишина — но она не кажется неловкой, наоборот, очень уместной.

— Главное, не допустить мыслей о том, зачем это всё.

— У тебя получается? — Лукас открывает глаза и тоже поворачивается к нему.

Филипп лишь пожимает плечами.

— Меня бы здесь не было, если бы я позволил им победить.

Лукас закусывает губу, будто бы пытается что-то спросить — но так и не решается, поэтому просто блуждает взглядом по чуть скомканной уже простыне перед собой.

— А так одной «Ларнакой» меньше, одной «Ларнакой» больше… — со смешком сменяет тональность Филипп, вдруг щёлкает Лукаса по носу и откидывается обратно на спину. — Выше нос, размазня. Дубль комнатой уже освоили, завтра будем хет-трик на двоих репетировать.

— Sciocco, — прыскает враз посветлевший Лукас, чуть мешкается и резко вытаскивает из-под макушки подушку, чтобы швырнуть её на вторую половину кровати.

— От дурака слышу, — невозмутимо отбивается Филипп и не без удовольствия с размахом отправляет её обратно. Только так и можно готовиться к подступающей буре.