Название: Небесная бухгалтерия
Автор: Сборная Косово
Размер: мини, ~1800 слов
Пейринг: Валон Бериша/Мунас Даббур
Категория: слэш
Жанр: лютая смесь ангста и флаффа
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Пересчитывать грехи — неблагодарное занятие. Особенно когда цифры не сходятся.
Ключ: переписка

Сидеть с разблокированным телефоном десять минут кряду, тыкая в него раз в несколько десятков секунд, чтобы экран не гас, — довольно жалкое времяпрепровождение, не может не отметить про себя Валон. Тем не менее, за последние несколько дней он ловит себя в таком состоянии уже не первый и даже не десятый раз — и чёрт бы побрал все сопливые стереотипы, ярким примером которых он может служить в настоящий момент. Хоть в энциклопедию его фотографию вклеивай — прямо так, сидящего в пустой раздевалке, залипшего в экран телефона, на котором ничего и нет, кроме истории переписки. Только бы определиться, в какую именно статью, «одиночество», «скучать» или «клинический идиотизм».

Не то чтобы для него было большой новостью, что трансферы приятны лишь периодами — с первого звонка агента до вспышек камер на презентации, а потом нетерпеливое возбуждение сменяется попыткой выстроить заново всю систему координат и привыкнуть к тому, что ничего больше не будет как прежде, и на медленное привыкание уходит слишком много сил и нервов; лишь спустя месяцы всё возвращается на новый виток того же самого — по-другому, но точно так же в основе вещей.

Но подзабыть об этом он явно успел за годы беспечной стабильности: та же квартира с видом на Зальцах и крепость, тот же Таксхам почти каждое утро, те же пара ресторанчиков у реки, та же кебабная для особо вышедших из-под контроля ночных и утренних часов. Вереница тренеров и товарищей на поле, калейдоскопом прокручивающаяся перед глазами, сути не меняет: ты сам всё равно не сдвигаешься с места. С высоты прошедших лет кажется, что иногда события сменяли друг друга как на быстрой перемотке, и лишь отдельные моменты и люди накрепко впечатывались в память, чтобы не уходить из неё никогда, сколько бы иных не промелькивало рядом в бурном потоке пролетающих дней.

Теперь приходится вспоминать, каково это. Будто в бассейн с разбегу. И пока всплески и волны не утихнут, вода не станет снова прозрачной, как обычно.

Ожидания были, конечно, высоки. Все несколько недель вялых переговоров Валон представлял себе, как приедет в Рим, натянет на себя новую майку, сменив быка на орла, на первой же тренировке покажет всем, что он не зря тут оказался, перезнакомится со всеми, вынесет всех в первых товарняках и уже в качестве нового клубного любимца выйдет на поле в первом туре. Реальность, разумеется, оказалась иной. Никто не кинулся к нему дружиться в дёсны, кроме такого же потерянного новичка, почти что земляка Дурмиси, а глупая травма на пустом месте и вовсе выкинула его из общего процесса. Поэтому вместо шутеечек на тренировках и финтов в матчах с третьесортными клубами он оказался на обочине: в унылом одиночестве на бесконечной индивидуальной физиотерапии.

Это всего лишь на время, пытается успокаивать себя Валон. Шаг назад, два вперёд — как всегда, как уже должно быть привычно. Ничего не делается сразу.

Очень хочется верить, что и тот рой вопросов, который жужжит у него в голове круглые сутки, тоже на время. Но оторвать себя полностью не получилось, и тоненькой, но настойчивой ниточкой мысли тянутся туда, куда уже, наверное, не следовало бы. Как там все? Как ребята? Кто сегодня опоздал на тренировку? Сколько подзатыльников Алекс отвесил мелкому паршивцу за последний общий сеанс физиотерапии? Допрошёл ли Фредди ту дебильную игрушку на мобиле, в которую вечно резался, лёжа на декомпрессионных сессиях? Страшно ли им перед «Звездой»? До какой очередной идеи успели додуматься Рене с Патриком? Ощенилась ли уже собака у Анди? Бухтит ли Циц столько же, сколько и обычно, или игровое время сделало из него человека? Сколько Марин успел напроигрывать в покер за то время, что его нет? Как там без него Муни?

Каждый раз, когда последний вопрос всплывает у него в голове, Валону хочется накрепко зажмуриться. Потому что приправленное ностальгией праздное любопытство внезапно оборачивается ничем не прикрытой зияющей дырой. На месте слишком, слишком, слишком большой части его жизни теперь пусто. Вот он был — осязаемый, из плоти и крови, ходящий с ним обедать почти каждый день, подпевающий его чудовищным любимым песням на заднем сидении автобуса, терпящий все его выходки, — а теперь его нет. Он остался в том, что должно было стать прошлой жизнью. Но никак ей не желает становиться.

Валон понимает, что раз он больше не здесь, то надо провести границу. Именно поэтому он по несколько раз в день ловит себя медитирующим над телефоном, останавливая себя от того, чтобы не написать очередную бессмыслицу — одно дело рефлекторно ляпнуть её сидящему рядом с тобой человеку, а другое вот так вторгаться в ставшее уже личным пространство. Мало ли чем он там занимается. Мало ли что у него там твориться может — с расстояния же не видно.

Он медлит ещё пару секунд, хмурит брови, тянется сфоткать в инстаграм пустую раздевалку — хоть так подавая безмолвный сигнал «спасите меня, я жалкий нытик, но мне тоскливо и одиноко», авось кто откликнется, — и направляется шаркать резиновыми шлёпками в сторону массажного кабинета, где его уже явно заждались.



Ровно та же сцена повторяется и вечером. Развалившись на диване квартиры, которую теперь положено считать своим домом, Валон бесцельно тыкает в телефон. Вернее, цель-то у него есть, да вот оправдана ли она? Впрочем, иногда собственные желания стоят того, чтобы их удовлетворять. Не всегда, нет, но если очень-очень хочется, то, наверное, можно.

Он задирает телефон над собой и крючит максимально дурацкую рожу, стараясь, чтобы как можно больше окружающей обстановки тоже попало в кадр: вальяжное лежание на диване само по себе очень многозначительная картина.

«Ленивый вечер. А у тебя?», — выстукивает он поверх кривого селфи, а затем отшвыривает телефон поодаль и прикрывает глаза.

Спустя пару-тройку минут раздаётся настырный обрывистый сигнал. Валон тянется к нему, в очередной раз отмечая, что получать всё, что хочется, у него всё ещё удаётся с полпинка.

С экрана на него смотрят большие усталые глаза под массивными бровями и чуть более растрёпанной, чем обычно, чёлкой — Муни никогда, в отличие от него, не любил делать селфи, не умел это и не старался подобрать презентабельные ракурсы, какой есть, такой и есть, другого такого нет.

«Аналогично. Чуть не передохли на вечерней тренировке, Марко разошёлся. Лежу вот».

«Чего он вас так?» — на слове «вас» Валон непроизвольно морщится от всё ещё слишком бьющей ярким светом в глаза неуместности.

«Да боится, что сербов не перебегаем, вот и отрывается в последние дни, когда ещё по циклам можно».

«Перебегаете, я вас знаю», — печатает он в ответ. «А если тяжко будет, у тебя всегда есть супер-оружие».

С этими словами он лезет в фотоплёнку и выуживает оттуда одну из десятков имеющихся у него компрометирующих фотографий Муни — с тем самым жестом, который в его собственном исполнении подрастерял градус патриотического пафоса и стал скорее местной внутренней шуткой.

Муни, разумеется, отвечает рядом плачущих от смеха эмодзи.

«Я боюсь, мне до самого киямата придётся объяснять УЕФА, почему это еврейский араб высказывает позицию по балканскому конфликту и причём тут благочестивый гражданин Ва. Бериша».

От соблазна Валон не удерживается: понеслось так понеслось. Он игриво поднимает на камеру бровь и печатает: «Благочестивый? Хабиби, ты удивительно хорошего обо мне мнения».

В ответ прилетает смайлик с закрывающей глаза лапами макакой.

«Единственное зафиксированное мной достоверно твоё прегрешение — это кебабы во внеурочное время. И то заметь, что Патрику ни разу не заложил».

Спустя ещё пару секунд падает следующее сообщение:

«Так что ничего не знаю. Ничегошеньки. И стою на своих словах».

Настойчиво так, подчёркнуто.

На самом деле, это ни капли не так. За то время, что они прожили бок о бок, Валон успел наворотить кучу полнейшей чуши. Он не без содрогания вспоминает о ночных пьянках, после которых приходилось просить Муни отмазать его, изобразив свидетеля того, что он-де помирает от внезапно свалившей с ног хворобы. Он вспоминает, как заявлялся к нему домой с перепоя и до утра вываливал на него нетрезвые проекции собственной каши в голове под смиренное участливое молчание (больше всех стыдно ему потом бывало, естественно, перед вообще ни в чём не повинной Фатем, которой хватало достоинства впоследствии общаться с ним как ни в чём не бывало). Вспоминает о десятках, сотнях слишком неаккуратных вопросов или недостаточно тактичных выпадов, на которые никогда не получал никакой реакции — а так ведь ещё хуже, когда не знаешь, насколько сильно задел. Вспоминает о случаях, когда эгоистично поворачивал разные ситуации в сторону собственной выгоды — и вновь даже укоризненного взгляда в свой адрес не видел, хотя не помешало бы для лишнего груза на совести.

Валон вспоминает и о… нет, об этом бы вспоминать вообще не стоило, да вот только обрывки той сцены то и дело всплывают перед глазами, а вместе с ними жар приливает к щекам. Изрядно пьян, слишком настойчив — он же всегда получает то, чего добивается, да? Ему бы не помнить этого вовсе, так можно было бы сделать вид по крайней мере для себя, что всё это плод измученного воображения, но пара глотков меньше нужного, и вот он, до сих пор слышит в ушах это сбивчивое дыхание, ощущает робкие прикосновения чужих пальцев на рёбрах и видит, как будто сейчас, эти налившиеся кровью от поцелуев губы и эти распахнутые от ужаса постепенного осознания произошедшего огромные глаза.

Видимо, Муни тоже решил, что лучше бы обо всём этом не вспоминать — содеянного не воротишь, можно просто стереть из памяти и сделать вид, что ничего не было. Ровно как он и вёл себя всё время после случившегося.

А может, он уговорил себя, что всё нормально? Что его не настигла за это кара небесная, что иногда какие-то вещи всё же случаются вопреки здравому смыслу, что порой можно позволить себе хотя бы на короткий промежуток времени перестать всё контролировать и пустить на самотёк? Может, поэтому он так усиленно настаивает на том, что всё на его взгляд с ним, с Валоном, разрушительной силой, тянущей его от порядка к энтропии и нарушению священных для него запретов, как надо?

Из пространных рассуждений его вытаскивает очередной «бдзынь» от телефона.

«Заснул там, что ли? Или размечтался о списках своих грехов?» — и, разумеется, лукавый смайлик.

Может, так влияет расстояние, может, время, проведённое врозь, но Валону вдруг кажется, что он явно недооценивал все эти годы способности Муни ловко отвечать на провокации.

«Задумался о том, что из этого списка всё же заставит тебя вычеркнуть меня из рядов благочестивых господ», — ухмыляясь, выстукивает он.

«Самое страшное ты уже всё равно сделал», — незамедлительно прилетает ответ.

Валон не успевает решить, как на это среагировать, как за ним приходит уточнение:

«Я, естественно, про свинину».

Вот же ж морда наглая. Он отвечает красноречивым селфи с ладонью у лба, на что получает лаконичное «Я любя».

«Я знаю», — набирает почти не глядя Валон, чуть мешкается и добавляет честно: «Я соскучился». Оно и так очевидно, но текстом это ощущение более осязаемо, значит, ещё более реально. Как вещественное доказательство.

«Ещё бы. Приезжай, как выдастся денёк — тут совсем скучно, когда в жизни стало резко меньше хаоса» — и ряд сердечек.

«Вот зараза», — улыбаясь так широко, как позволяют губы, печатает он в ответ. И нажав на кнопку отправления, спешно дописывает следом: «Скоро приеду». Просьбам отказывать неприлично, особенно если сам их так добивался. Поэтому просят хаос с доставкой на дом — его и получат сполна при ближайшей возможности.

Продолжая мечтательно улыбаться, Валон позволяет мысли уйти чуть дальше, чем нужно: раз одобрение получено, список грехов тоже можно попробовать расширить.



Название: Зеркальный коридор
Автор: Сборная Косово
Форма: коллаж
Пейринг/Персонажи: Беньямин Кололли/Хекуран Крюэзиу, если присмотреться, там ещё Лето!
Категория: слэш
Рейтинг: G
Размер: 850х525, полный размер открывается по клику на превью
Примечание: иллюстрация к одноимённому фику



Название: Зеркальный коридор
Автор: Сборная Косово
Размер: мини, 3500 слов
Пейринг: Беньямин Кололли/Хекуран Крюэзиу
Категория: слэш
Жанр: ангстодрама, соулмэйт!АУ
Рейтинг: PG-13 (за мат извените)
Краткое содержание: Есть люди, которые видят мир глазами друг друга в особенно эмоциональные моменты жизни. Многие считают, что иметь человека, чьими глазами ты можешь увидеть себя — это божественный дар и благословение. Но для кого-то это — проклятие.
Ключ: проклятие

Бени закрывает глаза и снова и снова видит это удивлённое и обрадованное лицо, видит собственное растерянное лицо чужими глазами, видит этот бесконечный зеркальный коридор, в котором по чьей-то нелепой шутке застряли они двое. Думает, что это пиздец как дерьмово и неправильно. Кто вообще сказал, что это кому-то надо, что надо ему, что можно подсунуть ему мужика.
«Это ошибка» — повторяет Бени сам себе в тишине своей квартиры. «Это ёбаная ошибка!»
Лето подскакивает на месте, суетливо тыкается носом в руку, в коленку, пытается забраться на диван, чтобы лизнуть в лицо. Пока Бени отпихивает пса, немного отпускает. Лето сильный и упёртый, и несмотря на то, что здоровая махина, всё равно ведёт себя как щенок и принимает всё это за игру: чем больше сопротивляешься, тем больше он стремиться достать. Это смешно, и заставляет отвлечься, снова быть собой, жить своей жизнью. На пару минут. Потому что потом снова вспоминаешь, что, возможно, сейчас за тобой подсматривают. Так же, как иногда подсматривал сам — неосознанно, ненамеренно, вопреки собственному желанию, но неизбежно подсматривал. Редко, конечно, и каждый раз это было действительно что-то яркое, уж точно не игры с собакой, но... но противно не меньше.
Кто придумал, что сознание двух ничего не подозревающих людей можно связать? Кто потом решил, что это всё имеет какой-то высший смысл? И кому, в конце концов, пришло в голову, что это может значить, что люди обязательно должны из-за этого любить друг друга? Это же какой-то несусветный бред. И конечно же мама уже женила его после первого же рассказа, основываясь на том, что «где-то от кого-то слышала, а вот одна подружка рассказала, а вот в газете писали». Дерьмо это всё. Если она узнает, что всё это время был парень (Бени об этом догадывался, не дурак же, хотя и до последнего надеялся на лучшее), весь её восторг поутихнет, конечно. Но если нет, ещё хуже.
Всё и без того херово. Он не такой. Это всё какая-то грандиозная ошибка. Розыгрыш. Или плохой сон.

— Я тоже люблю собак! — радостно выдаёт Хеки, бесцеремонно заглядывая в экран телефона.
Ну конечно же, блядь, он любит собак! Бени видел — тот раз, когда он приволок откуда-то щенка, маленького, пухлого и наверняка блохастого, и высокая стройная женщина — мама — лишь устало и безнадёжно махнула рукой: «только сам им заниматься будешь!» Хеки тогда был на седьмом небе от счастья. Разве могло быть по-другому? Разве могли ему нравиться кошки, птички, хомячки, мать их?
День за днём, неделю за неделей Бени делает вид, что ничего не произошло и не происходит. Если рассказать — хоть кому-нибудь — всё покатится к чёрту. Начнутся проблемы в сборной, начнутся вопросы, начнётся хаос.
Он не такой. Точка. И то, что их сознание почему-то замыкает друг на друге — досадное недоразумение, но с этим можно жить.
Бени даже не огрызается на все его назойливые попытки заговорить. Просто игнорирует весь этот воодушевлённый восторг и намерение сблизиться, держится спокойно, как получается дружелюбно и холодно. Очень-очень холодно. Можно подумать, что высокомерно, но Бени плевать. На впечатление, которое он производит, на то, что о нём думают, на сообщения в вотсаппе и личке инстаграма, на то, что Хеки болтается рядом постоянно, каждый раз, когда оба оказываются в сборной.
— Я знаю.
Вот и весь ответ, исключающий какое-либо продолжение диалога. Это работает. Только иногда Бени всё равно видит себя в зеркальном коридоре, но вместо восторга теперь раздражение и обида, которые чувствует не он сам. И надеется, что Хеки не видит его панический страх.

Страх, что кто-то узнает, что уже кто-то знает, шлейфом следует по пятам. Он не такой и всё. Это ошибка.
Он до соплей был влюблён в однокласницу Наоми, которая всегда собирала волосы в высокий хвост и носила какую-то совсем обычную одежду, ничего особенно яркого и выделяющегося, но выглядела при этом как королева. К такой не подойдёшь, хотя Бени честно пытался: и осторожно, намёками — насколько умел, и нагло, со своими дурацкими шуточками и попытками поддеть. Неуклюже и тупо, потому что когда тебе четырнадцать, как-то не до осторожности. Бени уверен: тот поцелуй Хеки точно видел, проживал его вместе с Бени. Этого должно быть достаточно, чтобы понять.
Впрочем, Бени тоже видел, как он обнимался с какой-то девчонкой. Значит, всё нормально. Они оба нормальные.
Бени уверен, что держит эмоции под контролем. Еесть тысяча способов отвлечься: побегать, позаниматься в зале, поиграть с Лето, каждый раз таскающим мячик, резиновую курицу или плюшевую косточку, стоит только увидеть, что хозяин не в духе. Лето — единственно живое существо, с которым Бени может поговорить обо всём этом, не рискуя, что услышит в ответ то, чего он не хочет слышать.
Чтобы не было даже посторонних мыслей, можно было бы найти девушку, но нормально знакомиться Бени так за эти годы и не научился. Да и времени на это нет, что, в общем-то, служит хорошим оправданием.
Пару раз Бени всё же возвращается домой не один. Но не может избавиться ощущения, что за ним смотрят с осуждением и разочарованием, хотя это и не так.

Слухи о скаутах из «Базеля» и «Цюриха» появились ещё до зимы. Бени не был удивлён, но ждал с нетерпением. Ждал этого шага — вперёд, в будущее, во что-то большее, чем клуб, балансирующий на грани вылета в Челлендж. Новых возможностей.
Какие-то переговоры и разговоры, советы — тренеров, родных, агентов, каких-то левых чуваков, которые почему-то считают необходимым поделиться своим охуительно ценным мнением. Но к этому не привыкать.
Новость об очередном трансфере «Цюриха» кажется смешной, потому что ну не бывает же так, в самом-то деле! Такие случайности — это чушь собачья, это просто нелепо, как и вся эта история.
Бени только надеется, что в сейчас он один смотрит на страницу с фото нелепого человека в дурацком костюме, подписывающего контракт с клубом, с которым в последние недели плотно общался и он сам. Он знал, знал, наверняка знал, наверняка «подсмотрел» что-то! Таких совпадений не бывает!
Пару недель назад Бени видел. Телефонный разговор не с начала, какая-то круглая штука, которую он перебирает в пальцах, приятное возбуждение, когда говоришь о чём-то важном, чего так долго ждал. Всё — чужое и одновременно ставшее таким раздражающе знакомым. Теперь понятно, о чём был тот разговор.
Отказываться от своего шанса из-за этого уж точно не выход. Хотя теперь о том, что кто-то что-то поймёт, придётся думать каждый день. Каждую ёбаную минуту. И каждый раз они снова будут возвращаться в этот трижды проклятый зеркальный коридор, из которого невозможно сбежать.
«Ненавижу!» — шипит Бени то ли фотографии на странице, то ли кому-то, кто это всё устроил. Это проклятие какое-то!

В Цюрихе всё иначе. Как будто раньше было не по-настоящему, и только теперь стало серьёзно: тренировки насыщеннее, разнообразнее, современная база со всякими техническими штучками, гораздо более внушительное количество болельщиков дома и на выезде, выше запросы, выше требования. И город другой, совсем другой, непривычный, широкий, сложный. Другой язык, другие горы, другое небо. Другие люди вокруг.
Новая жизнь, новый ритм, новые друзья. Всё требует времени, чтобы приспособиться, привыкнуть и научиться с этим жить, и тот факт, что они живут рядом — буквально в соседних домах — застаёт врасплох. Бени не был готов к этому. Не был готов услышать обрадованное «эй, красавчик, привет!», обращённое хоть не к нему лично, но всё же. Тем более не был готов к тому, что Лето радостно поскачет навстречу человеку, которого видит первый раз в жизни. Как будто что-то знает или чувствует. Может, правда знает, Бени ведь ему чего только не рассказывал, а собаки умные, иногда даже умнее людей.
Бени всё равно с досадой думает, что Лето — предатель. У него не было никаких причин и никакого права идти обниматься с этим лохматым чудиком, севшим на корточки и радостно чешущим его за ушами.
— Какой классный!
Собрав волю в кулак, Бени тянет поводок на себя — к недовольству обоих — и произносит спокойно по слогам:
— Не трогай мою собаку.
Лето сопит недовольно, а Хеки всё сидит на корточках, оскорблённо глядя снизу вверх. И кажется, что сейчас их опять закоротит. Опять будет этот до тошноты надоевший спецэффект.
— Почему ты избегаешь меня?
Выпрямляется, подходит ближе, так что очень хочется постыдно сбежать.
Бени не сбегает. Терпеливо объясняет:
— Потому что это ошибка. Я не такой. Я нормальный. Пусть все думают что хотят, ты думай что хочешь, но я никогда не буду с парнем. Это неправильно. Оставь меня, окей?
Хеки поджимает губы. Вздыхает, тоже борясь с чем-то внутри — на секунду даже интересно, с чем, они ведь оба с чем-то борются, только наверняка с разными вещами, — и качает головой.
— Ты неправ.
Звучит как обвинение, и очень хочется послать его нахер. Бени сдерживается.
— Это моя жизнь и мне решать, прав я или нет.
Опять этот умный серьёзный взгляд.
— Ты всё равно неправ.
На этот раз Бени не сдерживается.
— Да пошёл ты!
Пихает его плечом, обходя, злобно, раздражённо. Через десяток шагов видит себя, тянущего не желающего уходить Лето, и каждой клеточкой тела ощущает безнадёжную злость, желание догнать и врезать. Или... или сделать что-то ещё. Но даже думать об этом противно.
Бени останавливается, но не оборачивается. Иначе опять попадёт в зеркальную ловушку. И опять появится неуместное и неправильное чувство вины, которое он испытывать не должен. Ему не за что считать себя виноватым.

На какое-то время этот «разговор» помогает. Они сосуществуют параллельно, делая вид, что ничего не было, и у них нет никаких, даже теоретических, точек соприкосновения.
Это хорошо: в новом клубе не должно быть проблем, не должно быть конфликтов и недопонимания с партнёрами. Никакие недоразумения не должны вмешиваться в его жизнь и карьеру. Никакие тощие лохматые придурки, с которым они лет с двенадцати связаны каким-то дурацким образом, не должны этому мешать.
Иногда только снится какая-то чушь, от которой не по себе. Иногда это кошмары, в которых много крови и темноты. Иногда — другое, что пугает ещё больше. Но и в тех, и в других снах они вдвоём, и просыпаться после них всегда неприятно. Кажется, что Хеки сидит рядом. Или как минимум всё знает.
Временами даже появляется желание позвонить, написать, наорать, попросить... исчезнуть? Вылезти из головы? Уехать куда-нибудь в Австралию или в Канаду? Только это всё не сработает и не поможет.
И это бесит. Нереально бесит. Ещё больше бесит, что чувство вины всё разрастается, и уже перестаёт казаться навязанным и внушённым, постепенно маскируется под своё собственное и душит, сжимаясь вокруг горла как удавка.
В момент, когда дышать становится почти невозможно, Бени не выдерживает.
— Не надо думать, что я плохой!
Они стоят в коридоре его квартиры — Бени её тоже когда-то уже видел мельком. Приглашения войти и сесть не было, и Бени вполне может это понять. Это же он надменный мудак, который не хочет принимать очевидное и как ребёнок прячется от того, с чем не хочет разбираться. Такого приглашать присесть и выпить чаю излишне.
Ненавидеть Хеки — как ненавидеть себя. Неправильно. Но то, что он хочет обнять и... и поцеловать — Бени чувствует это — неправильно. Хотеть ударить его, когда он хочет поцеловать — тоже неправильно. Всё в этой истории неправильно. Всё. Он же тоже не плохой.
— Я не думаю, что ты плохой. Просто... ты ведёшь себя... неправильно. Нечестно.
От этого «нечестно» аж дыхание перехватывает. Кто вообще говорит о честности? Всё это нечестно, если подумать!
— Нечестно — что вообще и ты, и я... вот так! Я не хочу! Мне девушки нравятся, ясно?! Я не хочу вот этого всего!
— Это так работает.
— Это ошибка! Если бы всё работало правильно, это не были бы ты и я!
— Всё работает правильно. Просто ты трусишь.
Врезать хочется уже невыносимо, и Бени сжимает кулак, заставляя себя успокоиться. Нет, не стоило пытаться с ним говорить. Одна его восторженная физиономия в тот первый день должна была навести на мысль, что объяснять ему что-то бесполезно.
— Я не такой. Всё. Конец разговора. И я хочу, чтобы ты вылез из моей головы! Пожалуйста!
Своё лицо, его лицо, злость, своя и не своя, обида, обречённость, снова чужая такая незнакомая ярость. Наслаивающиеся друг на друга желания. От такого крыша может поехать, и начинает казаться, что сейчас отключишься. Возможно, получить затрещину было бы неплохо, но всё проходит само. Приглушается.
— Тогда я не знаю, какого хрена ты приходил. Можешь проваливать и продолжать меня игнорировать и считать себя охуенно крутым, но ты просто трусливый и тупой мудак.
От того, чтобы его ударить, отделяют какие-то крохи.
Может, он и прав. Но меняться Бени не будет. Это его выбор, и никто его не отнимет, как бы ни пытался.
От этого всего противно и неуютно. И ещё хуже — от того, что Хеки, оставшемуся стоять в коридоре в доме напротив, сейчас очень больно и очень дерьмово. Он ведь не плохой. Они оба не плохие.

После этого оба ходят на нервах, злые, раздражённые, ненавидящие друг друга так, что скрывать всё это получается с трудом.
Все пасы вникуда, преждевременные рывки, слишком злые и неоправданно рискованные фолы — всё из-за этого, и когда Маньен в очередной раз кричит «держи себя в руках!», Бени ищет взглядом Хеки и взглядом говорит: «это все из-за тебя!» Он поймёт, потому что они понимают друг друга всегда. Потому что они — две части чего-то целого, две какие-то очень неправильные части.
В какой-то момент это даже начинает нравиться: редко когда человек понимает, что хочешь послать его к чертям ещё до того, как ты повернёшься к нему. Смешно, конечно, хотя ничего весёлого в этом нет.
«Я не плохой» — повторяет Бени как мантру, как молитву перед сном.
«Это ошибка.»
«Я нормальный.»
Рано или поздно это перестанет быть таким назойливым и болезненным. Перестанет быть обидно, стыдно, страшно.
Иначе они сойдут с ума. Оба.
Можно прятаться, стараться не пересекаться в душе, дожидаясь, пока он выйдет, прежде чем самому войти, держаться подальше в раздевалке, во время тренировок. Но перестать видеть «прямые включения» из его головы — невозможно. Никто не знает, и в интернете ничего не написано. Там пишут только те, кто счастливо нашёл свою трижды проклятую «вторую половину». Недовольных нет. Может быть, те, кто недоволен, просто не выживают. И чем дальше, тем больше Бени укрепляется в этих подозрениях.

Всё меняется резко. В один день. В одну секунду. Видение даже не то, чтобы очень разборчивое и понятное, кажется, он пьяный, обдолбанный или просто в каком-то странном эмоциональном состоянии. Кто-то крепко обнимает его сзади, очень крепко и настойчиво, Бени не успевает понять, но кажется, руки мужские. И Хеки это кажется приятным, ему нравится это.
На часах уже за полночь, но сон отшибает моментально. Сначала кажется, что от отвращения, потому что оказаться — даже на пару секунд — в шкуре того, кто занимается каким-то сраным непотребством, неприятно. Не может быть приятно. Если уж хочет он там тискаться с мужиком — пускай, но быть свидетелем даже этого в планы Бени не входило. Это какая-то совсем немыслимая подстава.
Какой-то странный порыв заставляет вскочить на ноги и подойди к окну, пытаясь разглядеть в доме по диагонали то самое окно. Только спустя время в голову приходит, что он может быть и не дома. И вообще не в городе. От этого ещё более противно и... обидно. Ощущение, будто тебя променяли. Предали, хотя радоваться надо, что наконец-то, может, успокоится, перестанет ходить по пятам и провожать своим печальным укоризненным взглядом.
Беспокоиться точно бессмысленно, но ничего поделать с собой не получается. Мысль о том, что Хеки где-то там, без Бени, с кем-то другим, не даёт заснуть. Что будет, если с ним что-то случится? Как это будет ощущаться? Будет ли?

Утром бескомпромиссный вопрос «где ты был ночью?!» кажется абсолютно уместным и правомерным. Хотя и звучит так, как будто Бени ревнует.
Хеки это не удивляет, но и не очень воодушевляет. Он дёргает плечом, скидывая руку Бени, и вздыхает.
— Это не твоё дело.
— Пока я вижу, как ты с кем-то трахаешься — моё!
Бени ожидал всякого, что Хеки опять выскажет что-то обвинительное в духе «сам виноват, это мог быть ты», но он сверкает злым взглядом и резко мотает головой.
— Нет. Теперь — не твоё. И мне плевать, что тебе что-то доставляет дискомфорт!
Бени знает, что не плевать. Ощущает каждой клеточкой тела. Всё ту же очень детскую и глупую обиду, всё то же разочарование, не утихшие до сих пор. Он продолжает надеяться. Продолжает рассчитывать, что Бени будет ревновать, может быть.
— Нет, это невозможно! — Бени обрывает себя, чтобы не наговорить лишнего, не наговорить прямо здесь на улице много злого и неприятного. Впрочем, Хеки наверняка тоже всё чувствует. Чувствует, насколько бесит его нытьё, которое он очень старательно держит в себе — только что толку? И бесит, бесит, бесит!
День почти выпадает из памяти, всё, что происходит, всё, что он делает, проходит как будто фоном, на котором только одна отчётливая мысль: «оставь меня уже, наконец!»

И всё-таки это работает. Может, потому что против системы не пойдёшь, потому что как-то это так работает, со сбоями, извращённо, не так, как должно и против твоей воли. И либо ты сдаёшься, либо тебя это прикончит когда-нибудь.
Очередной дурацкий разговор — не самая хорошая идея, говорить у них никогда не получается, но других у Бени нет. Поэтому опять всё та же похожая на дежа-вю ситуация: они тупо стоят друг напротив друга, на улице, где они оба — спасибо герру Канепе — живут, и не знают, с чего начать, пока Хекуран не вздыхает:
— Пойдём пройдёмся куда-нибудь.
И они идут к парку неподалёку. Идут молча, Хеки только поглядывает на натянувшего поводок Лето и иногда улыбается ему. Любитель собак грёбаный.
Говорить неудобно, неловко и вообще тупо. И выдавливать из себя слова получается с трудом.
— Слушай, по поводу... этого всего. Я, может, действительно неправ.
Никаких видений нет, и Бени старательно не смотрит на него, но и без того понятно, что Хеки удивлён и даже не пытается скрыть этого. Фыркает чудно и пару мгновений молчит.
— Да неужели?
Чтобы не начинать препираться как обычно, Бени кивает.
— Да. Это... извини. Я не хотел быть мудаком.
Опять усмешка.
— Но был.
Это справедливо, хоть и обидно. Что ответить, в голову не приходит. Бени усаживается на первую попавшуюся на глаза скамейку и задумчиво смотрит на нависшего над ним Хеки.
— Сядь, не возвышайся, бесит.
Снова хмыкает, но садится, вытягивает вперёд ноги и смотрит опять на Лето, теперь сидящего между ними и вполне довольного происходящим.
— Можно?
Соблазн из вредности сказать «нет!» слишком велик, но Бени вздыхает.
— Можно.
Пока Хеки треплет совершенно счастливого и готового воспользоваться случаем и залезть к нему на колени пса, Бени пытается смириться с мыслью, что... Что? Придётся теперь сделать шаг навстречу? Придётся быть друзьями? Придётся ещё что-то? Со своей собакой ему общаться позволить?
— Я ему нравлюсь, — довольный голос, сияющая улыбка. — Мне кажется, он что-то понимает.
— Он просто любит, когда его чешут.
Это, наверно, защитный механизм, про который уже многие говорили. Ну и ладно, пусть даже так.
Хеки поворачивает голову, продолжая обнимать Лето за шею. Улыбается, хотя уже не так довольно, смотрит на Бени, вздыхает.
— Слушай, если я тебя так раздражаю, не надо заставлять себя…
Бени не позволяет ему закончить.
— Давай попробуем быть друзьями. Ну или хотя бы... не знаю. Извини. Давай, короче, попробуем... ну... типа сначала.
Отказаться со стороны Хеки было бы логично, но он кивает.
— Давай.
Протягивает руку, в знак примирения — и словно бы предлагая заново познакомиться. В первый раз вышло так себе.
Зеркальный коридор теперь уже не такой отталкивающий и пугающий. Радость и воодушевление, которые Хеки старательно прячет, боясь спугнуть. По какой-то неведомой причине сейчас смотреть на себя его глазами приятно, это не вызывает отвращения или раздражения. И с каждой секундой Бени всё глубже затягивает в этот водоворот мыслей и эмоций, и ещё чуть-чуть — и кажется, он готов будет признать то, от чего так долго бегал. Это отрезвляет в секунду. И позволяет разорвать связь. Кажется даже, почти осознанно.
Но они всё ещё смотрят друг на друга как загипнотизированные, как пойманные в ловушку.
— Пойдём домой, — вздыхает Бени.
Всё равно всего не объяснишь. Может, потом, через какое-то время они разберутся, как с этим жить. Как жить друг с другом и с тем, что кто-то сверху им навязал без спросу.

Домой они идут не спеша, делая долгий крюк по парку. Лето доволен, Хеки не спорит, Бени всё равно — он не задумывается даже, куда несут ноги.
В голове белый шум. Если избежать этого не получится, так и быть. Может быть, он действительно неправ. Может быть, он действительно трусливый мудак. Может, нужно меняться как-то. Заставить себя.
Бени всё ещё думает об этом, когда они останавливаются у его дома.
— Зайдёшь?
Почему-то кажется, что Хеки откажется. Из вредности. Или бог знает из-за чего ещё. И в то же время Бени знает: точно не откажется. Хотя и надеется на это, потому что понятия не имеет, чем они должны заниматься и о чём говорить. Не чай же пить, обсуждая погоду или кино.
Он только пожимает плечами. Но потом кивает.
— Можно.
Это большая ошибка. То, что сейчас делает Бени, то, что с ними происходит. Очень большая нелепая ошибка. Сбой в программе. Бени продолжает в это верить. Он и сам, видимо, ошибка, и с этим ничего не поделать.
Бени знает, что Хеки сейчас чувствует, что он знает, как панически Бени боится — и за этот страх стыдно. Но они столько друг о друге знают, что сейчас не время стыдиться.
В прихожей Бени, не включая свет, вешает поводок на крючок для одежды и поворачивается к Хеки, пытаясь что-то придумать. Отворачивается опять. Прислоняется спиной к стене. Пусть смотрит, слышит, чувствует. Пускай. Они оба — ошибка. Проклятие друг друга. Видимо, навсегда.
Хеки подходит. Волнуется. Боится. Растерян и не понимает. Бени закрывает глаза, позволяя ему обнять себя за шею и поцеловать. И кажется, что внутри что-то ломается. Что-то, за счёт чего он был собой — может, и просто был — всю свою жизнь. Но может быть, это не так уж плохо.



Название: Отвлечение
Автор: Сборная Австрии
Размер: мини, 1070 слов
Пейринг: Цицан Станкович/Ханнес Вольф
Категория: слэш
Жанр: страдания всея балкан ангст, переходящий во флафф
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Иногда, чтобы помочь, нужно выслушать. Иногда — уболтать. А иногда — всё вместе.
Примечание: действие происходит позавчера, 20 августа, накануне первого матча за выход в групповой этап Лиги Чемпионов "Црвена Звезда" — "Зальцбург"
Ключ: проклятие

Ханнес зашёл в номер почти под комендантский час. Его редко соблюдали прямо-таки неукоснительно, но на выездах тренеры иногда устраивали внезапные проверки. Тем более сейчас, когда до уже даже не мечты, а идеи фикс всей команды оставалось всего пару шагов… Даже Ханнес понимал, что сегодня ему не уболтать Патрика или Рене, если он вдруг напорется на одного из них.
В номере всё ещё горел свет, а по телевизору негромко бубнил диктор местного новостного канала. Цицан лежал на своей кровати в одних трусах и угрюмо смотрел куда-то в пространство. Ханнес с громким вздохом упал поперёк своей кровати. Когда через полминуты никакой ответной реакции на это не последовало, Ханнес попытался достать Цица ногой. Не хватило буквально десяти сантиметров, поэтому он перешёл к плану Цэ — кинул в него подушкой.
Ханнес еле сдержался от того, чтобы протереть глаза — казалось, Цицан стал ещё угрюмее, когда повернулся к нему.
— Что случилось-то, Циц? Кто умер? Или лишнего пирожка на ужин не досталось?
В ответ в него прилетела его же подушка. Ханнес мгновенно сел, подтянув ноги и обнимая их импровизированный коммуникационный снаряд.
— Ну а правда? В чём дело?
Через минуту Цицан всё же решил ответить, понимая, что ему не отмолчаться:
— А ты что, действительно не понимаешь?
— Да ладно! Это ж первый матч, тем более он только завтра! Или…
Цицан поднял бровь, искренне интересуясь, в каком направлении движутся мысли под этой выбеленной чёлкой.
— …или дело не только в Лиге Чемпионов, — закончил фразу Ханнес, вспоминая летние сториз. — Дело ещё и в том, с кем именно мы играем.
— Всегда знал, что ты умнее, чем хочешь казаться, — Цицан вздохнул, потянулся за своим телефоном, но так и не взял его в руки.
А Ханнес мысленно похлопал себя по плечу за то, что перед отлётом в Белград поинтересовался, с кем он будет ночевать. И попросил сделать всё по-старому, ожидая подобной ситуации.
Поэтому снова кинул в Цицана подушкой.
— Стой! Не кидай обратно! — завопил он, стараясь как можно быстрее снять футболку. Когда это ему удалось, Ханнес отобрал свою подушку у опешившего Цицана, пихнул того в бок и примостился рядом на чужой кровати. — А вот теперь можешь излить мне свою таинственную балканскую душу.
— Вообще-то, у меня австрийский паспорт, как и у тебя.
— Ага, только я не смотрю летом через интернет товарняки Ротер Штерн…
— Црвены.
— Вот именно.
Воцарилось долгое молчание. Новости закончились и после них начался какой-то сериал, тоже на сербском.
Наконец, Цицан заговорил:
— Почему я?
— А конкретнее?
— Почему я и почему сейчас? Два года просидел на лавке, а теперь, только стал регулярно играть — и такой подарок… С одной стороны — клуб, за который я с детства болею, а с другой — ну не можем же мы в одиннадцатый раз пролететь мимо Лиги Чемпионов!
— Циц, ты же понимаешь, что… ну, работаешь здесь? Что не можешь принести нас в жертву своей детской мечте? — Ханнес старается не смотреть на друга, произнося это.
— Вольф, ты меня совсем за дурака держишь? — почти шипит в ответ Цицан.
— Нет, просто хотел уточнить, — Ханнес ёжится, так как по фамилии к нему обращаются очень редко, когда он уж совсем достаёт друзей.
— Вот поэтому мне и плохо. Для нас, — Цицан выделяет это слово не только голосом, но и кивком головы в сторону Ханнеса, — это несомненно матч жизни и смерти…
— Два. Два матча.
— Вольф, мне заткнуть тебя подушкой, чтоб ты наконец меня банально выслушал, как изначально сам предлагал?..
Ханнес крепко сжимает ладонь Цицана, заставляя посмотреть на себя, и когда тот поворачивается, молча качает головой, демонстрируя, что будет покорно молчать.
— ...просто мне кажется, что я проклят, как и все мы. Спасаю нас всех в серии пенальти, а потом мы проигрываем Кубок. Получаю шанс чуть ли не всей жизни, в ходе которого должен прямо здесь и сейчас потопить один из самых дорогих моему сердцу клубов… А если не сделаю это, то потоплю нас…
Ханнес, так и не отпустивший руку Цицана, снова крепко её сжимает.
— Можно мне теперь ответить?
— Валяй, — вздыхает Цицан и поднимает голову к потолку, остро желая раствориться в его белизне.
— Во-первых, мы не прокляты…
Цицан хмыкает, но осекается, когда Ханнес снова сжимает его руку, призывая теперь его молча слушать до конца.
— Мы не прокляты. Просто сами загоняем себя в какие-то дурацкие поведенческие рамки, не веря в свои силы перед последним шагом. Во-вторых, ты тоже не проклят. Просто у мироздания плохое чувство юмора. Ну, а в-третьих, ты-то точно нас спасёшь и завтра, и через неделю. А мы постараемся не ударить в грязь лицом рядом с тобой. Наконец поверить в себя. Так, как всегда веришь ты. Иначе бы ты уже давно ушёл от нас.
— Как ты можешь одновременно верить в чувство юмора у мироздания, но не верить в проклятье?
— Потому что с первым ещё можно бороться, а второе говорит, что ты изначально сдался и поднял лапки. А я так не хочу. Поэтому переставай хандрить, а то не выспишься и не покажешь завтра всей своей охуенности.
— Легко сказать.
— А ещё легче — сделать.
Ханнес вскакивает с кровати, находит пульт, походя выключая верхний свет и снимая штаны. Потом выключает телевизор... И поражает Цицана тем, что лезет обратно к нему на кровать.
— А теперь давай спать.
— У тебя что, своего места нет?
— Ага, конечно, чтоб как только я отвернулся, ты бы снова застрял в своей голове.
— И что же мешает мне сделать это сейчас?
— Моё присутствие. Скажи ещё, что тебе наплевать.
— Ханнес…
— Всё, Циц, расслабься и спи.
— Легко сказать, — повторяясь, усмехается Цицан.
— Что, мне помочь снять тебе напряжение, чтобы ты наконец заснул?
— Ханнес!
— Ну а что, как будто мне впервой тебе помогать.
— Ханнес!
— Ну ладно, ладно, но я заткнусь только в том случае, если ты пообещаешь мне не психовать больше.
— Спи уже!
— Эй, это моя реплика!
— Если ты не заткнёшься, я тебя поцелую.
— Напугал! Хорошее предложение, мне нравится.
— Ну ладно! Обещаю, только заткнись.
— Вот, я же говорил, что со своей кровати не смог бы так эффективно тебя отвле…
Цицан быстро отрывается от губ Ханнеса, ругая себя за это спонтанное решение, а Ханнеса — за то, что только он может настолько выбить его из колеи и заставить поступать против всех принципов.
— Спи. Теперь я знаю, что моё проклятие — это ты.
— Мне приятно, что ты не хочешь со мной бороться, — ухмыляется Ханнес. — Всё, молчу и сплю.