Продолжение 1Болтаясь возле зала, где проходил теоретический экзамен у факультета боевой магии, Якоб чувствовал себя… странно. Не помогало даже то, что он тут был не один – тут и там в коридоре торчали студенты, по одиночке, парами и группами. Кто-то вполголоса шушукался, раздавались смешки, то и дело тихо трещала магия. Учитывая, что экзамен сдавало всего-то семь человек, такой аншлаг был, мягко говоря, странным – ну, или Якоб просто до сих пор не очень хорошо понимал, что остальные в школе как-то общаются друг с другом. Можно было бы сказать «лучше», но общение Якоба с другими студентами сводилось примерно к нулю.
Якобу было неуютно и нервно, и это, видимо, настолько явно отражалось на его лице, что никто из остальных не отваживался заговорить с ним. И это Якоба устраивало целиком и полностью.
– За кого болеешь? – раздался рядом жизнерадостный голос, и Якоб чуть не подпрыгнул.
Рядом с ним стоял и криво скалился капитан квиддичной команды факультета прикладной магии – Якоб порылся в памяти, выуживая его имя.
– Марко Ройс, – не дожидаясь, пока Якоб справится со своей тугой памятью, представился тот.
– Ммм, – неопределенно ответил Якоб.
С некоторым запозданием он сообразил, что надо бы сказать что-нибудь вроде «очень приятно» или даже извиниться, но Ройс не дал ему такого шанса.
– Переживаешь? – спросил он.
И тут же продолжил, не дожидаясь ответа Якоба:
– И правильно. Опасное это дело – экзамены у боевиков. Поэтому нас сюда и пригнали – чтобы подстраховать преподов на случай, если что-то пойдет не так.
Якоб недоверчиво оглядел студентов, тусующихся в коридоре, и нахмурился. Собравшиеся тут не очень-то походили на тех, кто может чем-то помочь, «если что-то пойдет не так».
– Да нет, в общем-то, это только на всякий случай, – неправильно расценив выражение лица Якоба, сказал Ройс. – Преподы, конечно, прекрасно знают, что нужно делать.
Якоб открыл рот, но ответить опять не успел.
– Марко, не пугай молодежь.
Подошедший Пищек – тоже с факультета прикладной магии, и его фамилию Якоб даже помнил (возможно, потому что она была почти непроизносимой) – улыбнулся Якобу так солнечно, что тот едва не улыбнулся в ответ.
– Мы просто пришли поддержать друзей, – Пищек приобнял ухмыляющегося Ройса за плечи. – Ты тоже?
Якоб машинально кивнул, потом помотал головой, потом снова кивнул.
Он вдруг осознал, что до этого не задумывался о том, как можно обозначить их с Томасом… знакомство. Была ли это дружба? Неужели дружба выглядит – вот так?
Якоб машинально потер живот под мундиром. Пищек с Ройсом уже отошли, о чем-то оживленно беседуя, и Якоб не мог этому не порадоваться.
Слова Пищека его немного успокоили (хотя Якоб и не поверил Ройсу, но почему бы не понервничать еще сильнее, если есть повод?), но одновременно вызвали смутное то ли недовольство, то ли раздражение – Якобу никогда не удавалось хорошо разобраться в своих эмоциях. Он никогда не думал о Томасе как о друге. Положа руку на сердце, Якоб так не думал вообще ни о ком, ни дома, ни здесь. Дольберг был соседом по комнате, человеком, которому Якоб мог доверять чуть больше, чем остальным. Томас… Томас стал человеком, которому Якоб доверял больше, чем вообще кому бы то ни было в своей жизни.
Якоб помотал головой, прогоняя дурацкие мысли.
И тут же – очень вовремя! – дверь залы открылась, и наружу вывались возбужденно галдящие «боевики», как назвал их Ройс.
Томас что-то доказывал высокому красивому поляку с небольшим шрамом у рта. Тот кивал, но явно не слушал, шаря глазами по сторонам. Якоб невольно проследил его взгляд и почему-то не удивился, увидев, что поляк смотрит в тот угол коридора, где кучковались студенты с факультета прикладной магии.
– А я тебе говорю, хват двадцать два изобрели в шестнадцатом веке, а не в семнадцатом, – горячо говорил Томас, не замечая ничего вокруг.
Якоб протиснулся сквозь неожиданно образовавшуюся толпу и тронул Томаса за рукав.
Тот осекся, обернулся и заулыбался – не так солнечно, как Пищек, но все равно на душе у Якоба от этой улыбки стало намного легче.
– Сдал! – гордо сказал Томас.
И, прежде чем Якоб успел хоть слово сказать, схватил его в крепкие объятья.
Якоб на секунду застыл, потом неуверенно похлопал Томаса по спине и буркнул:
– Я же говорил.
– Нет бы сказать, что я грандиозный молодец! – Томас, посмеиваясь, отлепился от Якоба и приосанился.
– Ты молодец, – покладисто согласился Якоб. – Все, теперь отдыхать.
– А, да, – улыбка Томаса слегка потускнела. – Ты… Ты иди ко мне и подожди там немного, ладно? Мы собирались пойти отметить экзамен. Это недолго.
Якоб кивнул и осторожно отстранился.
– Я постараюсь побыстрее, – с некоторой тревогой сказал Томас.
Якоб выразительно посмотрел на него.
– Иди и отметь этот экзамен как можно лучше, – строго сказал он. – Ты заслужил.
– Это благодаря тебе.
Томас потянулся, чтобы снова обнять Якоба, но тот отступил на шаг.
– Иди давай, – проворчал он, стараясь не подать виду, что слова Томаса ему польстили. – А то без тебя все выпьют.
– О, это очень вряд ли, – Томас оживленно закрутил головой. – Роберт говорил, что намечается что-то грандиозное.
Якоб проглотил напоминание о том, что впереди еще практический экзамен, и сурово зыркнул на Томаса. Тот замахал руками.
– Иду-иду, нечего так смотреть.
Он повернулся к остальным своим однокурсникам и оглушительно свистнул, на что выглянувший из зала профессор Брых недовольно заметил:
– Здесь вам не поле для квиддича, Дилейни.

Продолжение 2В комнате Томаса Якоб сначала бесцельно послонялся, потрогал разбросанные по столу и кровати книги, переставил стул, поднял и расправил скомканный плащ. Он не первый раз уже был здесь один, поджидая Томаса, но сегодня комната была как-то особенно пуста.
Якоб сел на стул и медленно обвел ее взглядом.
Вот кривовато висящий герб факультета – Якоба он неизменно бесил, но сколько бы Якоб ни пытался его поправить, герб упрямо не хотел висеть нормально. Томас смеялся и утверждал, что в этой комнате жил основатель факультета боевой магии, поэтому герб так себя и ведет. Якоб бубнил, что герб ведет себя «так» только в присутствии Томаса, а Томас на потомка основателя факультета не тянет совсем.
Вот распахнутые дверцы шкафа с пришпиленной вырезкой из газеты, где живая фотография Томаса в квиддичной форме оборачивается и прикрывает глаза рукой от солнца. Якоб тот матч пропустил, чему был очень рад – не хватало еще в газету попасть, родители и так не очень хорошо относились к его «увлечению». А Томаса журналисты любили – и интервью тот давал охотно, и у публики популярностью пользовался.
Вот бастион из подушек. Томас любил ими обкладываться, валяясь на кровати и рассказывая Якобу очередную байку, которых знал, кажется, бессчетное количество. То про то, что русалка из сказок Андерсена на самом деле была мужского пола, то про то, что прежнего короля Дании на самом деле убил – вернее, подстроил несчастный случай на лыжном курорте – нынешний премьер-министр, то про то, что некоторые семьи магов в Дании занимаются целенаправленной евгеникой. Якоб хмыкал и почти не комментировал – про датских королей и евгенику он знал лучше, чем ему хотелось бы, а русалки его мало интересовали.
Во всяком случае, меньше, чем один дурацкий полукровка с кучерявой головой и заразительным смехом.
Якоб вдруг осознал, что уже очень скоро все эти мелкие детали исчезнут. Что уже очень скоро Томас выедет из этой комнаты и никогда больше сюда не вернется.
А он, Якоб, останется тут.
Не в этой комнате, в школе.
Он потер лоб, решительно пересел на кровать и сказал себе ни о чем не думать. Потом лег, подгреб к себе подушку – от нее еле уловимо пахло озоном и еще чем-то, как от Томаса после тренировки боевых заклинаний – и еще раз сказал себе ни о чем не думать.
А потом Якоб незаметно для себя уснул.

Когда он открыл глаза, в комнате было почти темно, только из окна пробивался тусклый предрассветный свет. Томас спал рядом, прямо поверх одеяла и в одних брюках.
Якоб приподнялся на локте, задумчиво глядя на Томаса. Тот лежал на спине, приоткрыв рот и еле слышно похрапывая.
Якоб разглядывал его лицо очень внимательно, как будто пытался запечатлеть в памяти все до последней черточки. Прилипшие ко лбу кудри. Тени от ресниц. Пробивающаяся щетина на щеках и подбородке.
Очень осторожно, сам не веря в то, что делает, Якоб протянул руку и задержал ее в миллиметре от лица Томаса.
В тишине комнаты ему казалось, что его сердце стучит так громко, что может разбудить не только Томаса, но и всех в соседних комнатах.
Томас вздохнул и повернулся на бок, спиной к Якобу.
Якоб резко отдернул руку и лег ровно, положив руку, которой чуть было не коснулся лица Томаса, на грудь.
В очередной раз сказав себе ни о чем не думать, Якоб постарался снова заснуть.

Сидя на трибуне, Якоб никак не мог отделаться от мысли о том, что был очень прав, когда пошел против желания родителей и поступил на факультет зельеварения, а не боевой магии. По крайней мере, на ЕГО практическом экзамене через два года не будет присутствовать толпа народа.
Да и сам этот экзамен, прямо скажем, будет гораздо менее… опасным.
К зельеварам в Дурмстранге традиционно относились немного снисходительно. Нет, конечно же, преподаватели не уставали подчеркивать, что без правильно подобранных зелий никуда, но среди студентов бытовало мнение, что вот боевые маги занимаются делом, прикладные – лечат тех, кто занимается делом, а зельевары отсиживаются в тылу, пока идут боевые действия.
Как будто кто-то из них вообще рассчитывал попасть в армию.
Якоб питал по этому поводу определенные – и вполне обоснованные – сомнения.
Никто из тех, кого он знал, пусть и знался он с очень немногими студентами, не планировал серьезно делать военную карьеру – да и какая военная карьера могла бы быть в их время.
Но традиция есть традиция.
И эту традицию Якоб в данный конкретный момент ненавидел всей душой.
Во-первых, потому что ему приходилось сидеть в самом центре толпы, ожидая начала практического экзамена по боевой магии, который традиционно собирал больше всего зрителей.
Во-вторых, потому что эта традиция действительно – а не по шуткам Ройса – сулила Томасу нехилую опасность.
Якоб неуютно поежился и поднял воротник куртки.
Майское небо над полем было затянуто тучами – то ли преподаватели постарались, то ли сама погода подготовила для экзамена лучшие декорации. Ветра почти не было, но все равно прохлада от озера пробиралась под одежду. Никто вокруг Якоба, казалось, этого не замечал. Ни студенты, ни приехавшие родственники выпускников, ни журналисты и прочие гости.
При мысли о родственниках выпускников Якоб втянул голову в плечи и постарался стать как можно более незаметным. Нет, он, конечно, не думал, что Томас уже рассказал своей семье о нем достаточно много, чтобы те его узнали, но мысль о том, что где-то рядом сидят отец и мать Томаса, добавляла Якобу нервозности. Хотя, казалось бы, ему-то что?
Толпа на трибунах вокруг Якоба вздохнула, и он поднял голову.
Шоу начиналось.
Первыми появились преподаватели, встали, образуя короткий коридор посреди поля, и застыли – черные фигуры в тусклом сумеречном свете. Не хватало только тревожной музыки, а так сцена очень походила на третьесортный голливудский фильм.
Якоб усмехнулся в воротник куртки и наклонился вперед, когда в одном конце коридора из преподавателей вспыхнул яркий свет.
Трансгрессия в школе была запрещена, но не во время экзамена по боевой магии – тут она становилась одним из ключевых элементов если не самого экзамена, то представления, которое его сопровождало.
Один за одним все семеро выпускников появлялись на поле, проходили между двумя рядами преподавателей и останавливались – вроде бы хаотично, но вместе они образовывали странно знакомый Якобу порядок. Он нахмурился и вдруг сообразил, что это почти точное повторение битвы при Вердене, где участвовало как раз семеро магов.
Всплывшее воспоминание о том, что ту битву не зря окрестили «верденской мясорубкой», ничуть не помогло Якобу справиться с тревогой.
Якоб попытался вспомнить все, что им рассказывали на истории магических войн, и то, что всплыло в его памяти, ему очень сильно не понравилось. Оставалось надеяться на то, что экзамен хотя бы не продлится год, как сама битва.
Хотя, зная их преподавателей, Якоб этому не удивился бы.
Когда все семь выпускников заняли свои места, свет в конце коридора из преподавателей вспыхнул особенно ярко. Якоб прищурился, глядя сквозь ресницы, как в столбе белоснежного пламени распрямляется фигура, которую каждый студент мог узнать с одного взгляда. Директор поднял над головой посох, замер на секунду и с силой вонзил его в землю. Брызнули искры, мгновенно набирающие силу, превращающиеся в сполохи такого же синевато-белого пламени, которое укрыло директора и преподавателей и через мгновение исчезло, оставив в глазах Якоба плавающие разноцветные пятна.
На поле остались только выпускники.
Толпа – и Якоб – затаила дыхание.
Долго ждать не пришлось – почти сразу же из-за туч, собравшихся низко над полем, раздался рев.
В землю между выпускниками ударило пламя – уже не белое, не холодное, а ярко-желтое и даже с того места, где сидел Якоб, ощутимо горячее.
Якоб еще сильнее вжал голову в плечи, хотя и знал, что зрителям ничего не грозило – едва заметно мерцающая пленка над трибунами надежно их защищала.
Выпускники бросились врассыпную, разрушая строй, спасаясь от сжигающего пламени. На то место, где только что стояли преподаватели с директором во главе, приземлился, хлопая крыльями, дракон, повел изящной головой по сторонам, разглядывая поле и, казалось, не обращая внимания на зрителей.
Якоб моргнул и осознал, что видит уже всего шестерых выпускников. Кто-то сообразил и воспользовался заклинанием отвода глаз. Нашарив взглядом знакомую курчавую голову, Якоб подавил желание выругаться – конечно же, это был не Томас.
Томас вообще творил что-то непонятное, копался в поясной сумке и, кажется, не замечал дракона.
Якоб подавил желание крикнуть что-нибудь вроде «смотри вперед, дубина». Он очень надеялся на то, что Томас знает, что делает.
Дракон лениво распахнул крылья и взмахнул ими, разом сорвав заклинание с того выпускника – кажется, это был Роберт, – который попытался скрыться от его взгляда. И немедленно полыхнул в ту же сторону пламенем.
Выпускники начали было разбегаться, но Томас, наконец нашедший то, что искал в своей сумке, поднял голову и что-то крикнул.
Якоб наклонился вперед, прислушиваясь. Или рев дракона повредил его барабанные перепонки, или Томас действительно кричал на древнегерманском – это Томас, который уверял, что у него нет никаких способностей к языкам.
Остальные выпускники, кажется, его поняли. Сначала Роберт, потом и все остальные короткими перебежками подобрались ближе к Томасу и встали неровным полукругом, выставив перед собой посохи.
Томас вскинул руки, снова прокричал что-то, что Якоб не разобрал, и бросил вперед какой-то мешочек.
Посохи в руках выпускников вспыхнули ярко-синим светом – лучи из их наверший заискрились, пересекаясь в одном месте – как раз том, куда мешочек упал.
Раздавшийся грохот вдавил Якоба в сиденье.
На поле разлился такой яркий свет, что он прикрыл глаза, но даже сквозь закрытые веки чувствовал, как поле заливает белоснежно-синим, ослепляющим, почти осязаемым… чем-то.
И когда Якоб почувствовал аромат мяты, он понял, что именно было у Томаса в мешочке.

Продолжение 3– Ты пидор, – сказал он Томасу через полчаса после окончания экзамена.
Томас засмеялся и развел руками, словно Якоб сделал ему комплимент.
– А я еще думал, зачем тебе заклинание от моли! – все еще кипя, продолжил Якоб.
Томас развел руками еще шире.
– Пидор ты, – подытожил Якоб.
– Но хорошо же получилось, – ответил Томас, улыбаясь.
Якоб фыркнул.
– Вряд ли кто-то в истории Дурмстранга побеждал экзаменационного дракона заклинанием от моли, – сказал он и покачал головой. – От моли!
Томас расхохотался, и Якоб подавил внезапное и непонятное желание шагнуть к нему ближе, взять за запястья с боевыми браслетами, посмотреть в глаза и… И что?
Два года, напомнил себе Якоб.
Томас смотрел на него с веселым любопытством, наклонив голову.
– Сегодня я хочу праздновать с тобой, – сообщил он заговорщическим тоном.
Якоб уставился на него.
Томас кивнул.
– Эм, – сказал Якоб.
Томас кивнул еще раз.
– Ну, – сказал Якоб, собираясь с мыслями.
– Пицца, – торжественно сказал Томас.
– Где ты ее раздобыл? – спросил Якоб, уже зная, что сдался.
– Родители привезли, – легко сказал Томас, и Якоба словно окатило холодным душем.
– Ум-м, знаешь, мне тоже надо к экзаменам готовиться, – сказал он, стараясь сделать голос как можно более естественным.
Томас кивнул, но по его глазам и потускневшей улыбке Якоб понял, что тот ему не поверил.
И правильно сделал – на шестом курсе экзамены были не такие сложные, чтобы Якоб к ним готовился.
Просто он очень хорошо помнил, как подошел к краю поля после того, как дракон уже исчез, и смотрел на Томаса, который обнимал невысокую рыжеволосую женщину, а стоящий рядом очень похожий на него, такой же кудрявый и черноволосый мужчина трепал Томаса по голове.
Там Якобу не было места.
Как и в той жизни, которая ждала Томаса после окончания школы.

Почему-то Томас перед выпускным балом волновался куда больше, чем перед экзаменами. То есть, конечно, это ему сейчас так казалось.
Якоб пришел за три часа до начала бала. Зачем так рано? Он не ответил, только загадочно улыбнулся (ну, как, улыбнулся…) и широким жестом продемонстрировал несколько склянок с зеленоватым отваром.
– Это что еще такое? – поинтересовался Томас.
Он сидел на своей гигантской кровати в трусах и футболке, рядом лежала хаотично разложенная одежда: брюки, рубашка, мундир, а плащ просто висел на спинке стула. Все было идеально выглаженное, и только Томас выглядел немного помятым.
– То, что я обещал, – загадочно ответил Якоб. – Твое хорошее настроение.
– Оно у меня и так хорошее.
– Я вижу, – ответил Якоб и сел рядом с ним.
Томас помолчал немного, но, как и обычно, долго сдерживаться не смог – выхватил из руки Якоба колбу, с громким звуком вытащил пробку и влил в себя содержимое.
Некоторое время его лицо сохраняло настороженное выражение, но затем Томас расслабился и откинулся на кровать, прямо на выглаженную рубашку.
Якоб хмыкнул, влил в себя содержимое второй колбы и тоже лег, примяв рукав мундира.
– О чем думаешь? – спросил он.
– Ни о чем, – слишком поспешно ответил Томас, чтобы это было правдой, и тут же перевел тему. – Так что это за «хорошее настроение»? То, о чем я думаю?
– Скорее нет, чем да, – ответил Якоб. – Это не алкоголь, если ты об этом. Там, типа, травы… четверговая соль. Сок морского лука. Клевер. Такой, знаешь, Феликс Фелицис для бедных и в пятнадцать раз проще. Ну и сила у него поменьше, конечно. Так что это не про удачу, а так, про бодрость духа. Еще по одной?
Томас кивнул. Неизвестно, действовало ли на него зелье или присутствие Якоба, но он расслабленно улыбался, заложив руки за голову. Они так и провалялись несколько часов на кровати, смяв костюм Томаса до какого-то невообразимого состояния.
И еще полчаса, толкаясь локтями, пытались отпарить образовавшиеся складки на мундире и брюках. Использовали все, до чего смогли додуматься: воду, пар, огонь. Якоб ворчал, что если бы у него было немного больше времени, то он успел бы сварить очень неплохое зелье, которое позволяет разглаживать ткань даже руками.
Томас пожал плечами. Времени у них не было.
– Ладно, давай надевай, я на тебе уже что-нибудь поправлю.
– Сейчас самую мятую сторону прикроем плащом – будет супер, – постановил Томас. – Помогай давай.
С чем именно Томасу нужна была помощь и почему необходимость застегнуть пуговицы была такой обязательной, Якоб не знал, но и не спрашивал, увлеченно принявшись помогать. Застегнув все внутренние крючки на мундире, Якоб принялся осторожно затягивать кожаные тесемки вокруг кости кроленя, из которой были сделаны декоративные пуговицы. Никто никогда не развязывал эти тесемки, потому что в этом не было необходимости. Ну, видимо, кроме Томаса.
Томас же просто стоял, вытянув руки по швам, и наблюдал.
Якобу было не по себе, но Феликс Фелицис для бедных скрадывал это ощущение.
Он помог Томасу затянуть ремень с широкой пряжкой, украшенной гербом Дурмстранга. Поправил манжеты, накинул на одно плечо плащ, поправил оторочку из серебристого меха, закрепил ремень на груди. И отошел на два шага.
– Ну как я? – негромко спросил Томас.
– Как обычно, – ответил Якоб.
– Как обычно плохо или как обычно хорошо?
– Как обычно отлично.
Якоб сделал два шага обратно, чтобы поправить жесткий воротничок мундира. Расправив образовавшуюся складку, нечаянно скользнул пальцами по горлу Томаса и что-то невнятно буркнул.
Томас перехватил его руки и сжал. Затем посмотрел очень упрямо и серьезно и поцеловал Якоба.
Поцелуй не продлился и десяти секунд: Якоб быстро отмер и отшатнулся, выставляя перед собой руку.
– Это… я… – Якоб еще проблеял что-то невразумительное, затем откашлялся и строго произнес. – Это в высшей степени неперспективно.
Томас кивнул («да, я тоже так думаю») и отвернулся, вглядываясь в свое отражение в окне. Видимо, удовлетворенный количеством складок на одежде и уже успевший согнать разочарование с лица, он обернулся к Якобу.
– Я вот не понял. А ты почему не одет для бала?
Брови Якоба поползли вверх.
– В смысле?
– В смысле, ты идешь со мной!
– Дилейни, ты рехнулся? Никуда я с тобой не пойду.
Томас возмущенно всплеснул руками.
– Это твой единственный шанс попасть на выпускной, Бруун Ларсен!
Якоб опешил – с каждой секундой все больше и больше.
– Ты… только что сказал, что я не смогу закончить школу?
– Нет, – в тон ему ответил Томас. – Я сказал, что у тебя не будет такого прекрасного друга, который придет, выгладит тебе помятый мундир и заставит идти на бал. А сейчас есть!
Якоб еще покусал губу, но было видно, что он почти сдался.
– Ура! – Томас вскинул кулак. – А сейчас мы идем гладить твой мундир! Ты представляешь, что скажет Дольберг, когда узнает, что ты идешь со мной на бал?
Он ухватил Якоба за локоть, чтобы тот точно не сбежал, и потащил за собой в коридор.
– И я уже представляю лицо Виктора! Погребин меня сожри, я уже хочу это видеть…
Лучше бы Томас видел лицо Якоба, которое совсем не сулило ему ничего хорошего. Но Томас предпочитал не оглядываться – просто так, на всякий случай.

Продолжение 4Проблем с мундиром Якоба не было никаких – он всегда был выглажен и висел на своем месте. Даже Дольберга в комнате не оказалось, и вообще никого из тех, на чьи лица хотел бы полюбоваться Томас.
Якоб запаниковал, хотя в том, чтобы пойти на чужой выпускной был, не было ничего такого. Все ходили – к друзьям, к парням, к девушкам, просто так поглазеть и поесть. Это не запрещалось.
Якоб вот никогда не ходил.
А сейчас понял, что все-таки придется.
И уже через сорок минут от начала бала сидел за столом своего факультета, слушая торжественную речь директора. Студентов было мало – всего тридцать восемь человек, которые подходили к директору, получали свой золоченый значок выпускника и возвращались за столы.
Никто не ел, не пил, все только смотрели.
Через час и двадцать минут, когда торжественная часть еще не закончилась, Якоб уже раздумывал над путями отступления. Но каждый раз, когда шарил взглядом по залу, неизменно натыкался на Томаса, вздыхал и оставался.
Еще через полчаса наконец-то (хотя Якоб, конечно, так не думал) начались танцы – столы раздвинули к стенам, оставив только стулья, музыка зазвучала громче и выпускники… ну да, принялись танцевать.
Минут десять Томас крутился вокруг Якоба, пытаясь оторвать его от стула и заставить пойти танцевать в гуще толпы. Якоба одинаково сильно пугали обе мысли – и о танцах, и о толпе, и он ни в какую не соглашался. Наконец Томас как будто потерял к нему интерес, пожал плечами и пошел танцевать один. Ну, как один… со своими однокурсниками и прочими знакомыми по квиддичу.
А Якоб остался один. Ну, как… совсем один.
Минут через сорок Якобу надоело наблюдать за танцующими, так что он отвернулся вместе со стулом к столу и принялся сосредоточенно ужинать, стараясь не думать о том, что вообще происходит, а главное, что произошло до этого. Запеканка, пирог рыбака, смореброды с сорока семью видами начинок (Якоб не успокоился, пока не пересчитал и не перепробовал сорок шесть, потому что какая-то одна начинка уже закончилась), трайфл и почти полный кувшин вина из бузины смогли примирить Якоба с действительностью – но не надолго. Когда вина в Якобе стало чуть больше, чем нужно, он поднялся, чтобы уйти, но не успел.
На стул рядом с ним приземлился Ройс, запыхавшийся, растрепанный, с красными неравномерными пятнами на щеках и шее. Плащ он давно где-то скинул, а мундир расстегнул.
– Что, уплясался?
Подумав, Якоб сел обратно и подтянул к ним еще один кувшин. Он, как и все маги, верил во все знаки – особенно если они вели к еде и выпивке.
– А? – немного рассеянно переспросил Ройс, наливая себе вина. – А, да. А ты чего не? Буря в раю или как там говорится?
Ройс качнул головой куда-то назад, где, предположительно, бесновались студенты факультета боевой магии.
Якоб даже не повернулся, чтобы посмотреть.
– Никакой бури, никакого рая, – ответил он.
Ройс с пониманием на него покосился, но Якоб не был уверен, что тот понимает.
– Ну… – протянул Якоб, уходя от темы, – что дальше?
– О, – Ройс как будто приободрился, пододвинул к себе тарелку со смородиновыми кексами и принялся их уплетать. – Ну, я получил приглашение играть дальше в квиддич на профессиональном уровне. Ну, не только я, вот эти там еще…
Он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону.
Якоб понимающе кивнул. Почти вся квиддичная команда факультета прикладной магии выпускалась в этом году. Кто там оставался, один Филипп? С одним охотником много не наиграешь.
– А что за клуб?
– Секрет, – Ройс так ослепительно сверкнул зубами, что сомнений уже просто быть не могло.
– Да ну, не может быть, – не поверил Якоб. Но больше для поддержания беседы.
– Я тебе говорю!
– Серьезно, Дятлы? – на всякий случай уточнил Якоб. А то мало ли, вдруг они говорят о разных вещах.
– Дортмундские Дятлы, – с достоинством ответил Ройс, а затем смутился и поправил сам себя, – Дортмундские Драконы. Ну, ты понял.
Якоб покивал.
– Охренеть. Круто. Поздравляю!
– Ну да, – легко согласился Ройс, хотя было видно – он польщен.
Ну а Якоб сомневался, что не был примерно тысяча двадцать вторым человеком, который ему об этом говорил (то есть, примерно предпоследним студентом Дурмстранга из всех возможных).
– Так и твой тоже неплох, да? Келпи?
Якоб замер. Количество еды и вина в нем немного притупляло и без того небыстрые реакции. Поэтому он некоторое время тупо смотрел на Ройса, жующего кекс. Тот, поймав его взгляд, закашлялся.
– Я… ээ… я хотел сказать «Томас». Оговорился как глупо, да? Твой, скажешь то же… Томас, конечно…
Якоб помотал головой, как сделал бы, если бы был собакой (как же хотелось быть только собакой…).
– Келпи?..
Ройс нахмурился.
– Слушай, ты извини. Я, наверное, ошибся. Я пойду, да? Вон, меня Матс уже ищет… Ма-атс?
Ройс немедленно поднял свое тощее тельце со стула и немедленно исчез в толпе. Якоб с нажимом потер лоб двумя руками, затем поднялся, опрокинув стул, быстро поднял его, чтобы не привлекать лишнее внимание, и вышел из зала.

Если бы кто-то спросил у Якоба, существует ли у животных понятие времени, он бы ответил – нет. Во всяком случае, у датских догов. У одного – так точно. Было темно, холодно, влажная трава и грязь чавкали под лапами, на предгорьях так и лежал снег. Но Якоб не знал, сколько времени прошло с того момента, как он бросил свою одежду неопрятной кучей под деревом. Да он, честно говоря, потерял счет еще на балу. После третьего, нет, после пятого танца, когда Томас танцевал со своей однокурсницей.
Лапы ломило, от холода и от бега, но в голове была блаженная пустота. Что-то сидело в груди, мерзкое, злое, но Якоб (наверное, в этот момент действительно лучше было бы звать его другим именем, потому что в нем не было ничего того, что делало его настоящим Бруун Ларсеном – обид, комплексов, проблем) ничего об этом не знал.
Ему даже не захотелось вцепиться зубами в горло Томасу, когда он его увидел, спускаясь со скал.
Томас сидел под деревом, там же, где он часто сидел и ждал, когда Якоб набегается. На коленях он держал аккуратно сложенную, пусть и грязную одежду Якоба. Томас поднял голову на звук, рассмотрел в темноте светлого дога и улыбнулся. Если бы Якоб был человеком, он бы считал эту улыбку, смог дать ей название или присовокупить какую-то эмоцию, но датский дог был слишком прост для этого. Для него это была просто улыбка.
Якоб подошел и лег прямо на траву рядом с Томасом. Томас провел ладонью по его спине – от шрама, оставшегося от укуса гиппокампа, до самого хвоста. Якобу хотелось бы остаться так навечно, но он – даже будучи собакой – знал, что это невозможно.
Якоб стряхнул с себя благостную дымку, поднялся и ушел за дерево. Томас молча протянул в его сторону одежду, чтобы не класть ее на грязную землю, а сам смотрел в другую сторону.
Якоб вышел из-за дерева, не застегнув до конца мундир. Он только накинул его на плечи, а плащ свернул и кинул на землю, чтобы сесть рядом с Томасом. Томас был полностью одет, а вот Якобу было холодно – кожа покрылась мурашками, а светлые волоски на руках стояли, как наэлектризованные.
– Келпи? – наконец спросил Якоб, и сам удивился тому, как это прозвучало.
Никак. Совершенно обычно. Вроде «омлет? Сегодня на ужин омлет?».
– Я хотел тебе сказать сегодня… – виновато начал Томас.
Он смотрел перед собой, как будто мог что-то различить в темноте. Хоть как-то освещенная территория Дурмстранга осталась позади. Впереди было холодно и темно, и еще одиноко, как в открытом море.
– Да нет, – перебил его Якоб, не уверенный, куда бы хотел, чтобы этот разговор пришел. – Это же здорово!
Томас наконец посмотрел на него. Он выглядел совершенно по-идиотски: серьезный, не улыбающийся. Как будто и не Томас Дилейни вовсе.
Томас вздохнул и сначала прислонился плечом к плечу Якоба. Затем сполз и просто положил голову ему на плечо.
Якоб немного помедлил, а затем запустил пальцы в темные кудри Томаса, легко поглаживая.
Единственным, что он сказал за остаток ночи, было:
– Напиши мне летом.
Томас кивнул – повозил щекой по его плечу, соглашаясь.
И так ни разу и не написал.

Сам уже три раза пожалел, что столько настрочил.

ЭпилогЭпилог

«Охотник сборной Дании по квиддичу начал свою профессиональную карьеру в Копенгагенских Келпи, затем стал игроком Вердерских Ведьм и, наконец-то, присоединился к стану Дортмундских Драконов».
Кто-то рассмеялся, кто-то еще раз зачитал цитату над самым ухом Якоба и похлопал его газетой по плечу.
– А? – спросил Якоб.
Торган Азар плюхнулся рядом с ним на лавку.
– Ты с ним играл?
– С кем? – упрямо спросил Якоб, хоть и слышал, о ком шла речь.
О Томасе, которого купили Дортмундские Дятлы.
– С этим Томасом, – терпеливо пояснил Торган.
Он вообще был достаточно терпеливым парнем: хотя бы потому, что его немецкий оставлял желать лучшего, а потому иногда приходилось притормаживать и повторять, чтобы разобраться, о чем идет речь.
– Так, пересекались пару раз, – уклончиво ответил Якоб.
Как будто все на свете датчане знакомы между собой…
– И как он?
Якоб задумался, пытаясь в собственной голове разобрать Томаса на две части: Томаса-человека и Томаса-профессионала. Получалось с трудом.
– Он… неплох.
Торган кивнул, как будто его этот ответ устроил, поднялся и ушел цепляться к Витселю. Тот реагировал на это более благостно, чем Якоб, да еще и, к тому же, по-французски.
Первая тренировка, на которую пришел Томас, прошла для Якоба в каком-то тумане. Он старался держаться подальше от всех без исключения игроков, бил по бладжеру плохо, едва не залепил по лицу Ройсу, который когда-то, собственно, и помог ему оказаться в клубе, и чуть сам не свалился с метлы.
– Не твой день, что ли? – спросил капитан.
Якоб закатил глаза.
И главное, он старался не смотреть на Томаса.
В отличие от Томаса, его, Якоба Бруун Ларсена, карьера складывалась не так представительно. После окончания Дурмстранга он целый месяц сосредоточенно отказывал всем друзьям отца и родственникам матери – оказался и от непыльного места в Министерстве магии Дании, и от кресла в управлении фирмы по производству метел. А потом просто собрался и уехал – в Дортмунд. Ройс по знакомству помог ему устроиться в академии Дортмунда. А затем уже, без помощи Ройса, Якоб оказался в основном составе.
Ну, он на это надеялся, по крайней мере.
В общем, Якобу не было даже что ответить на вопрос «ты как?», не говоря уж о чем-то большем.
В раздевалке было шумно, влажно от открытой двери душевой, суетно. Раз в какое-то время раздавался характерный треск – кто-то трансгрессировал домой. Якоб дождался, пока все рассосутся, и спокойно вышел через дверь. Мог бы трансгрессировать тоже, но предпочел немного прогуляться своим ходом до ближайшего магазина, чтобы закупиться продуктами на выходные. Тем более что тот закрывался через пятнадцать минут.
Заодно – подышать свежим воздухом и проветрить голову.
Не получилось, конечно.
Томас стоял у входа, прислонившись спиной к стене, и задумчиво созерцал асфальт у себя под ногами. Якоб задержался на нем взглядом, вздохнул и пошел дальше.
Томас отлепился от стены и пошел следом.
– Дан.
– Это не мое имя.
Некоторое время они помолчали.
– Как ты узнал, что я не трансгрессирую? – спросил Якоб, не оборачиваясь.
– Просто спросил, – ответил Томас, и по его тону Якоб понял, что он улыбается.
– Ах, спросил.
– Да, это иногда работает, – Томас нагнал Якоба и схватил за локоть, останавливая и разворачивая его лицом к себе. – Вот спрашиваю: пойдем посидим где-нибудь?
Якоб прикусил щеку изнутри, сдерживаясь, чтобы не поделиться всеми мыслями, потому что в конечном итоге получилось бы только что-то вроде «да, конечно, пошел нахуй, да, нет». Наконец, более или менее разобравшись со своими мыслями, Якоб кивнул.
Если что и работало в Дортмунде (во всяком случае, в магической его части), то это пивные. К тому же, их было так много, что можно было каждую неделю посещать новую и ни разу не повториться за целый год. А то и все два.
Томас сидел, по старой дурацкой привычке поджав ногу, и та постоянно соскальзывала, не имея точки опоры. Пиво, которое он заказал, было зеленого цвета. Рыбий ром, который пил Якоб, что странно, тоже имел похожий оттенок.
Якоб сцепил пальцы в замок и устроил на них подбородок. Говорить так было не очень удобно, но он и не собирался.
– Ну, – коротко предложил он Томасу начать.
– А, ну да, – ответил Томас и снова замолчал, большим пальцем смазывая капли конденсата со стекла кружки.
Молчание затягивалось. Якоб уже опоздал в магазин, а потому никуда не торопился, но даже его эта невозможная тишина на фоне всеобщего гомона немного напрягала.
– Ты не написал, – наконец предложил тему для беседы Якоб.
Томас посмотрел на него из-под кудрявой челки, но Якоб не смог разобрать эмоцию. Частенько – почти всегда – собачий разум был сильнее человеческого.
– Ты сказал, что это безнадежно, – наконец-то ответил Томас.
Якобу показалось, что ему трудно говорить.
– Это было очевидно. Ты, Бруун Ларсен, я, полукровка…
У Якоба мгновенно перехватило дыхание. Несколько мгновений ему понадобилось, чтобы взять себя в руки, и хлебнуть рома, а не выплеснуть его у Томасу в лицо. Наконец Якоб смог вдохнуть воздух и выдохнуть вместе со словами:
– Какой же ты гребаный идиот. По итогу твоя хваленая способность разговаривать словами через рот ничуть не лучше, чем моя.
Томас неожиданно разозлился и вскочил на ноги, чуть не перевернув свой стул:
– Да, и скажи тогда, что ты имел в виду!
Якоб вскочил тоже.
– Я, твою мать… – Якоб прикрыл глаза и медленно опустился на свой стул. – Сядь, не привлекай внимание.
Томас еще некоторое время сверлил его злым взглядом, но потом все-таки сел.
Якоб наклонился к нему, чтобы не приходилось повышать голос. И без того горло почему-то саднило.
– Томас. Я имел в виду – ты видел нас? Ты заканчивал школу и уезжал восвояси, мне предстояло еще два года учиться. Как ты себе представлял нас хотя бы эти два года? Да мы бы возненавидели друг друга. Ты бы занимался своими делами, я бы учился, мы бы встречались в лучшем случае два раза в год. Это не то, чего бы мне хотелось. И тогда, к тому же… тогда даже ты не умел говорить толком, не то что я. Ты даже не сказал мне про приглашение из Копенгагена.
– Ты все-таки обиделся тогда, – сказал Томас, как будто не удивленный этой новостью. Затем, спохватившись, покачал головой: – Так а что бы ты хотел? Ну, тогда? Или… сейчас?
Якоб не нашел, что ответить, и только пожал плечами.
Томас задумчиво пожевал нижнюю губу.
– Знаешь, я перед подписанием встречался с Ройсом. Он сказал, что ты будешь рад меня видеть.
– Я рад, Томас.
– И ты меня не ненавидишь.
– Я тебя не ненавижу, Томас.
Томас неожиданно нахмурился:
– Что, научился говорить, так тебя теперь и не заткнешь?
Якоб фыркнул.
– Дай договорить-то.
Якоб молча поднял руки вверх.
– А я, собственно, уже и все, – Томас улыбнулся. – Подумал, может, нам стоит…
– Давай для начала попробуем снова стать друзьями, – перебил его Якоб.
– Ну прям с языка сорвал, – Томас рассмеялся и качнул головой, откидывая отросшие кудри с глаз.
Якобу показалось, что даже глаза Томаса посветлели. Как будто бескрайнее море из одиночества и страхов отступило, открыв светлый песчаный берег.
А может, это было его, Якоба, море.

Божечки мои, как же это круто! такая большая и красивая история. Так много неловкости, путаницы и магии.
Просто волшебно!!


А еще через день магический ветер надул паруса с гербом школы, и черный корабль медленно двинулся вдоль берега горного озера: к вечеру на противоположном берегу озера показались огни порта Наантали, без четверти полночь темноту взрезал маяк порта Хуннестед, к пяти утра корабль причалил в Киле, а к восьми – в Гдыне. Ровно через двенадцать часов после начала пути черный корабль завершил свой путь вдоль береговой линии горного озера и снова встал на якорь прямо у западных окон Дурмстранга, который наконец-то замолчал на лето.


Ему было неудобно под пристальными взглядами квиддичной команды факультета. Сидящий сразу за Лукашем охотник вообще выглядел так, как будто Томас пытается украсть у дракона его принцессу. Второй загонщик, Матс, смотрел с интересом – даже ложку отложил. Остальные охотники, почти одинаковые, по крайней мере издалека, Ройс и Филипп, и вратарь Бюрки были увлечены едой, но Томас был уверен, что те стараются даже чавкать потише, чтобы все слышать.
Такая точная и ёмкая характеристика персонажей! Уиии!


его хватило минут на семь молчания, что уже тянуло на своеобразный рекорд
Господи, Томас Дилейни такой дурной! Как же он мне нравится у вас.


На их факультете курса с четвертого начинала ходить шуточка о том, что давать кому-то в руки свою палочку – все равно, что давать подержаться за собственный член. Интимный процесс, если позволите.
А учитывая, что сразу после этого они начали обсуждать палочки друг друга... ууууу


– Заунывник есть? – терпеливо повторил он.
– Ничего более заунывного, чем ты, я сегодня не видел, – скаламбурил Томас.
Шуточки уровня Томаса Дилейни.


– Пожалуйста?
– Надо же, какие мощные заклинания мы знаем, – проворчал Томас, убирая палочку в крепления на ноге.


Вытянув ноги вперед и немного помолчав, Томас добавил:
– Нет, ну огромный дог-то точно лучше, чем мартышка.
– Да не мартышка там, – пробубнил Якоб.
– А я буду считать, что мартышка, – отрезал Томас. – Так смешнее.



Тот осекся, обернулся и заулыбался – не так солнечно, как Пищек, но все равно на душе у Якоба от этой улыбки стало намного легче.
– Сдал! – гордо сказал Томас.
И, прежде чем Якоб успел хоть слово сказать, схватил его в крепкие объятья.
Якоб на секунду застыл, потом неуверенно похлопал Томаса по спине и буркнул:
– Я же говорил.
– Нет бы сказать, что я грандиозный молодец! – Томас, посмеиваясь, отлепился от Якоба и приосанился.
– Ты молодец, – покладисто согласился Якоб. – Все, теперь отдыхать.
Ой, ну пожалуйста, поцелуйтесь уже!


– Вряд ли кто-то в истории Дурмстранга побеждал экзаменационного дракона заклинанием от моли, – сказал он и покачал головой. – От моли!
Томас расхохотался, и Якоб подавил внезапное и непонятное желание шагнуть к нему ближе, взять за запястья с боевыми браслетами, посмотреть в глаза и… И что?
Якоб тут просто как робот, у которого программу замкнуло, и он не знает, что с этим делать. Так круто! То, что он принимает все эти человеческие реакции, как он открывает их для себя и пытается осознать!


У Якоба мгновенно перехватило дыхание. Несколько мгновений ему понадобилось, чтобы взять себя в руки, и хлебнуть рома, а не выплеснуть его у Томасу в лицо. Наконец Якоб смог вдохнуть воздух и выдохнуть вместе со словами:
– Какой же ты гребаный идиот. По итогу твоя хваленая способность разговаривать словами через рот ничуть не лучше, чем моя.
Ту мач драма. А может, лучше бы и выплеснул.


– Знаешь, я перед подписанием встречался с Ройсом. Он сказал, что ты будешь рад меня видеть.
– Я рад, Томас.
– И ты меня не ненавидишь.
– Я тебя не ненавижу, Томас.
Томас неожиданно нахмурился:
– Что, научился говорить, так тебя теперь и не заткнешь?
Всё ещё мой любимый сорт шуток.


Якобу показалось, что даже глаза Томаса посветлели. Как будто бескрайнее море из одиночества и страхов отступило, открыв светлый песчаный берег.
А может, это было его, Якоба, море.

Trush, иногда мне кажется, что мы пишем на фест только ради твоих комментов
Спасибо, спасибо, сирца, сирца